Сергей Карпущенко - Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх
- Папа, да как же это получается? Страшно как получается. Почему люди такие злые, ведь этот Трофим Петрович живьем нас сжечь хотел.
И Николай, нагнувшись к уху сына, прошептал, сам еле сдерживая слезы:
- Прости, дорогой, это я один во всем виноват. Это люди вам за меня мстят, но ты не бойся, не бойся, я вас в обиду не дам. Я ведь теперь не царь, а простой человек, мужчина. Явас защищу. Сейчас мы по этой тропинке пойдем, я запомнил, что хозяин в город именно по ней пошел. Я - впереди, а вы за мной, только не отставайте и в сторону - ни шагу.
И, оставляя у себя за спиной догоравшую избушку, приютившую их, а потом едва не ставшую их могилой, Романовы побрели мимо черных деревьев туда, где, как они считали, находился Екатеринбург, захваченный белыми, которых Николаю бояться не приходилось. До рассвета оставалось ещё два часа, а поэтому идти пришлось почти наугад. Лишь охотничье чутье подсказывало Николаю, куда ставить ногу, его сапог верно ступал по твердой земле, и бывшему императору казалось, что опасность с каждой минутой делает его все сильнее, находчивее и умнее.
До того как кроны деревьев порозовели, Романовым удалось пройти, как думал Николай, километров семь. Лес поредел, - казалось, именно наступивший рассвет и разредил густой лес, так что они вышли на неожиданно появившееся шоссе уже ранним утром, и разом у всех словно камень с сердца свалился спасение, полное спасение, ожидавшее их в Екатеринбурге, было близким.
Подходили к городу. То тут, то там встречались следы недавних боев: раздутые трупы лошадей, перевернутые повозки, топорщившиеся оглоблями по краям дороги. Иногда неподалеку от шоссе Николай замечал непогребенные тела людей, над которыми с отвратительным жадным карканьем кружились какие-то черные птицы. Но вот подошли к деревянным домишкам предместий, и он сказал, обращаясь к своим, когда они остановились возле дощатого забора одного из дворов:
- Сейчас вы зайдете в этот дом и попросите приюта на пару дней. Я же пойду к городским властям или... к победителям, не знаю, как правильно назвать. Нужно договориться о местах на поезд до Петрограда.
- Папа, ты что же, так с винтовкой и пойдешь? - удивленно спросил Алеша.
- Да, думаю, я сумею объяснить колчаковцам, откуда у меня "драгунка". О себе же хозяевам скажите, что вы... беженцы из Тобольска и ждете поезда на Петроград. Вот деньги за постой, отдайте тотчас, а я, наверно, к вечеру приду.
Отворив калитку, Николай впустил во двор своих родных, а сам пошел по улице рабочей слободки, безлюдной и неприветливой. Во френче, в высоких сапогах, в фуражке с кокардой старой русской армии, но без погон, с переброшенной за спину "драгункой", Николай выглядел воинственно - его борода и волосы заметно выросли за то время, покуда он был в лесу, лицо покрылось царапинами и волдырями от комариных укусов, - внешностью он сильно смахивал на дезертира. Разглядеть в этом человеке черты бывшего государя России было почти невозможно.
Стук копыт послышался как-то очень неожиданно - три всадника с карабинами за спиной, с пиками и шашками выехали прямо навстречу идущему Николаю из ближайшего переулка. Горделивые позы, фасонисто выпущенные из-под фуражек ухоженные чубы, побрякивающие на груди "Георгии", а у правого бока - шашки в кожаных ножнах, грозные взгляды, какие и должны быть у конных патрульных в недавно отбитом у красных городе.
- А энто ещё что за гусь лапчатый! - уперев левую руку, державшую поводья, в бедро, облаченное в синее шароварное сукно, спросил один из патрульных - как видно, старший.
Николай остановился. Патрульные неспешно подъехали к нему, окружили, рассматривали с вопросительным ожиданием, точно ждали, что сам незнакомец объяснит им, кто он такой и откуда идет.
- Откель идешь, и по какому такому праву с оружием? Из какой части, и почему без погонов, а? - возвышая голос до пронзительной фистулы, прокричал вдруг один из всадников.
- Господа казаки, - спокойно заговорил Николай, знавший всегда, как свято почитается его имя в казачьих частях, - прошу вас, проводите меня к самому высшему своему начальству. Там я все объясню. Винтовку и пистолет я сдаю добровольно.
И Николай стащил из-за спины "драгунку", а после вынул и браунинг. Когда оружие было передано казакам, один из них, нарочито угрюмо хмурясь, деловито заглянул в дульные отверстия, пихнул туда уголок выуженной из кармана тряпицы. Спросил у Николая гневно:
- По ком из них стрелял? Спрашиваю тебя на полном серьезе, и отпираться не смей! Нам вручены самые крепкие права, и ежели ответ твой будет лживый, то порешим тебя тут же, в энтом самом дворе, без суда и всякого там следствия!
Николай понял, что казак не шутит и ему нужно будет дать прямой, исчерпывающий ответ, ибо этот патруль, как видно, на самом деле был наделен большими полномочиями.
- Господа казаки, - заговорил Николай, - эта винтовка человека, приютившего меня и мою семью в лесу, где я скрывался от большевиков. Из неё он сегодня ночью пытался меня убить, но я его убил из пистолета, который вы и держите сейчас в своих руках.
- От большевиков, говоришь, скрывался, - нагнулся с седла казак с четырьмя "Георгиями", точно хотел услышать пояснее то, что говорил ему пленник. - А какого ж лешего тебя в лес занесло? Почему к нам не пробирался, чтобы бороться за освобождение Екатеринбурга? Красно ты говоришь, дядя, только твоей брехне мы верить отнюдь не хотим, потому что много вас всяких тут шатается! Думаю я, что ты сам из красных, потому что лихо ты погоны с себя снял и теперь белым представиться хочешь. Больше, браты, - обратился казак к другим всадникам, - я слушать этого малого не хочу. Кончаем его - и крышка!
Все трое тут же спустились с лошадей. Не выпуская из рук своих длинных пик, казаки покрепче ухватили Николая, у которого ноги подогнулись от страха.
- Господа, господа, да как же так?! Да неужели ж вы хотите расстрелять меня?
- Точно, догадался, расстрелять! - волокли они Николая во двор. - Как такие красные собаки, как ты, расстреляли государя императора с семьей и даже не чихнули. За все сейчас ответите, собаки краснозадые!
Николая приволокли к стене бревенчатого сарая, прислонили к ней, а рядышком притулили к сараю свои пики. Отходили от приговоренного к казни не спеша, дороiгой снимая из-за плеч карабины, деловито передергивали затворы. Отошли на десять шагов, точно переминаясь с ноги на ногу, повернулись, и когда он увидел их спокойные лица, то сразу понял, что через полминуты его не будет, а семья так и не дождется его сегодня.
- Братцы, - проговорил он вдруг неожиданно спокойным, но каким-то торжественно-просветленным голосом. - Последнюю просьбу можете исполнить?
- Ну что тебе, глаза, что ль, завязать? - лениво спросил один казак.
- Нет, завязывать не нужно. Разрешите папиросу выкурить.
- Кури, да нам уж дай, - был снисходителен казак, считавшийся за старшего в патруле, - тот самый, с четырьмя крестами.
Николай дрожащими руками полез в нагрудный карман френча, где у него, в серебряном портсигаре, оставалось ещё три папиросы. Достал его, раскрыл, предлагая подошедшим казакам.
- Можете себе на память взять, портсигар прекрасный. Его мне мать, императрица Мария Федоровна подарила на восемнадцать лет. Смотрите, надпись: сыну Николаю от матери-императрицы.
- Чего, чего? Это у тебя откуда портсигар такой? - сказал георгиевский кавалер, и нижняя его губа отвисла чуть ли не до верхней пуговицы.
Казаки рассматривали портсигар, забыв о папиросах.
- Братцы, - сказал другой казак, - а эту сволочь нам нужно в разведку отвести. Видно, матерого волка взяли. Он-то и убивал царя, раз у него такой вот портсигарчик отыскался. Эх, хорошо, что не успели его жизни лишить, теперь, глядишь, поощрение получим, сугубую начальственную благодарность...
- Нет, постой, Ефим, - с каким-то страхом, отчетливо написанным на глуповатом лице, сказал другой казак, крутя в руках портсигар. - Дядя-то говорит, что он папиросницу энту... от матери своей в подарок получил, от императрицы. Получается, стал быть, что энтот человек - сам император Николай Второй...
И, скумекав собственным умом этакую-то мыслицу, казак широко разинул рот и опустил свой карабин на землю. Но третий казак пробасил:
- Федя, напраслину не неси-ка! Ишь что закуделил - сын императрицы, император! Вчера одного на распыл пускали, так он нам архиепископом Екатеринбургским представился, чтоб только от казни спастись. Вот и энтот несет незнамо что, хотя портсигар у него, вполне возможно, императорский. Отведем его в сотню, пусть сотник сам и решает, что с ним делать: то ли кокать, то ли куда дальше отправлять. А то свяжешься с каким говном, так не отмоешься потом вовек...
И Николая, выведя со двора, погнали в сторону центра города. За конными он поспевал едва-едва, а они, держа его с двух сторон боками своих худоватых жеребцов, подталкивая в спину тупым концом пики, заставляли двигаться так же скоро, как рысили сами, спеша скорее разрешить вопрос с чудаковатым "дядей", ополоумевшим настолько, что назвать себя сыном императрицы ему было так же просто, как сморкнуться.
