Дмитрий Лисейцев - Царь Борис Годунов

Какая же из трех озвученных Шуйским версий была правдой? Все они были провозглашены князем Василием Ивановичем в обстоятельствах, заставляющих сомневаться в его искренности. В 1591 г. он сказал то, что от него желал услышать всесильный правитель Борис Годунов. В 1605 г. жителям Москвы, с восторгом ждавшим воцарения младшего сына Ивана Грозного, Шуйский пролил бальзам на душу заявлением о «чудесном спасении» царевича. В 1606 г., придя к власти, он своим заявлением категорически провозгласил своего предшественника самозванцем, а заодно бросил тень на Бориса Годунова, объявленного убийцей настоящего царевича. И лишь однажды, вскоре после вступления Лжедмитрия I в Москву, с уст Василия Шуйского слетели слова, которые, надо полагать, были искренними, поскольку сказаны были не на публику: «Черт это, а не настоящий царевич; вы сами знаете, что настоящего царевича Борис Годунов приказал убить!» Не исключено, правда, что подобного рода несдержанность Василий Шуйский продемонстрировал и ранее. Во всяком случае, по возвращении из Углича он на несколько месяцев пропадает из поля зрения исследователей. Мы не видим его среди воевод, назначенных командовать полками при отражении крымского нашествия (хотя его товарищи по следственной комиссии Андрей Клешнин и Елизарий Вылузгин в это время числятся вместе с Борисом Годуновым в составе Большого полка, действовавшего против Гази-Гирея). Не упоминается Василий Шуйский и среди участников разного рода дворцовых церемоний. И лишь 21 ноября 1591 г., «во Введеньев день», мы видим его в числе тех, кто был у государева стола, т. е. присутствовал на царском праздничном пиру.

О причинах временного исчезновения Василия Шуйского из числа участников придворных церемоний можно только гадать. Что же касается вердикта следственной комиссии, то он вполне удовлетворил правительство Бориса Годунова. Царевича признали жертвой пусть и неумышленного, но все же самоубийства. Жителей Углича, убивших ни в чем не виновного дьяка Михаила Битяговского, обвинили в бунте: активных участников беспорядков казнили, 60 семей угличан отправили в Западную Сибирь, населив ими только что построенный Пелымский острог. На Нагих, подбивших население города на мятеж, возложили государеву опалу: их также разослали в ссылку по дальним городам. Наказан был и колокол Спасского собора, поднявший народ на бунт: в наказание за это его сбросили с колокольни, отрубили ему «ухо» и «язык», публично высекли кнутом (колокол получил 12 ударов), а затем отправили в ссылку в Сибирь (ссыльные угличане несли его на себе). Спасский колокол доставили в новую столицу Сибири – Тобольск, где по приказу местного воеводы на нем сделали надпись: «Первоссыльный неодушевленный с Углича». И лишь через 300 лет колокол вернули обратно в Углич.

Царевич «вернулся» намного раньше. Его имя долго еще оставалось средством борьбы за власть. Призрак «воскресшего» царевича впервые мелькнет в воображении москвичей в 1598 г., сразу после смерти царя Фёдора Ивановича. Тогда кто-то распустил слух о том, что Борис Годунов держит у себя на дворе самозванца, очень похожего на покойного Дмитрия Угличского, чтобы с его помощью удержать в руках власть над страной. Во время голода 1601–1603 гг. слухи о «чудесном спасении» царевича будут звучать уже вполне отчетливо; Бориса Годунова, не скрываясь, станут обвинять в попытках убить отрока царской крови. Именно тогда и появился первый самозванец, присвоивший себе имя покойного ребенка и заявивший на этом основании о своих правах на царский венец. Испуганный таким оборотом дел Борис Годунов станет обличать самозванца, а потом и вовсе перейдет к доводам, опровергающим права царевича на престол, если бы тот каким-то чудом и оказался жив. В грамоте, отправленной в 1604 г. императору Священной Римской империи Рудольфу II Габсбургу, Годунов будет уверять, что настоящий царевич Дмитрий «родился от седьмой жены, взятой по склонности, но вопреки всем законным правилам церкви». Год спустя самозванец, называвший себя царевичем Дмитрием, одержав верх в борьбе за власть, станет виновником гибели семьи Бориса Годунова. А еще через год ставший царем Василий Шуйский, который так долго не мог определиться с ответом на вопрос о том, что же произошло в Угличе 15 лет назад, очень кстати для себя «обретет» нетленные мощи царевича (поговаривали, что останки мертвого ребенка заменили свежим трупом специально для этого купленного мальчишки, стрелецкого сына). Вокруг тела нового чудотворца как по заказу начнутся «чудесные исцеления». Но главного чуда, которого ожидали от мощей Дмитрия Угличского, не случилось – вскоре появился второй, а за ним и третий самозванец, прикрывающий именем мертвого царевича свои притязания на верховную власть в Московском царстве… Удивительно, с какой легкостью и цинизмом во все времена политики пользуются детскими смертями. Вспомним хотя бы Павлика Морозова, из которого официальная пропаганда сделала сначала «пионера-героя», умершего за идеалы социализма, а затем, при смене политической конъюнктуры, превратила в символ доносительства и предательства. Но, видимо, прав был Ф. М. Достоевский – «Счастье всего мира не стоит одной слезы на щеке невинного ребенка».

«Народный избранник»

Если мужик может стать королем, не думай, что в королевстве уже демократия.

В ночь на 7 января 1598 г. на 44-м году жизни скончался царь Фёдор Иванович. С его смертью пресеклась московская ветвь династии Рюриковичей. Это событие стало огромным потрясением для всей страны, население которой не представляло себе жизни без царя и не представляло себе царя, который мог бы получить венец не по праву рождения. Между тем в условиях «пресечения царского корени» иного способа обрести государя, кроме избрания его народом, не оставалось. Смерть царя Фёдора была тяжелым потрясением и для Бориса Годунова. На протяжении 11 лет Борис Фёдорович был при слабом государе всесильным правителем Московского царства, «лордом-протектором». Теперь все менялось. Будет ли передано правление страной в руки вдовы покойного царя Фёдора, царицы Ирины Фёдоровны? В этом случае ее брат, Борис Фёдорович Годунов, мог рассчитывать на сохранение за ним положения фактического правителя. Избрание на престол кого-либо из московских бояр или приглашение на трон иноземного принца, скорее всего, быстро привели бы к устранению Годунова от власти. При подобном раскладе единственный шанс сохранить прежнее положение Борису давало возведение на трон полностью подконтрольного ему лица. Наконец, не исключена была возможность воцарения и самого Бориса Фёдоровича.

Разумеется, последний вариант для Годунова был предпочтительнее остальных. Ряд исследователей, а особенно публицистов утверждают, что он с самого начала (и едва ли не с момента гибели в 1591 г. царевича Дмитрия) шел к осуществлению этого сценария, устраняя одного за другим потенциальных соперников и, возможно, даже ускорив кончину самого Фёдора Ивановича. При такой интерпретации событий получается, что Годунов завершил многолетнюю шахматную партию разыгранной словно по нотам комбинацией, выведшей пешку в ферзи (впрочем, ферзем он был и ранее, теперь же превращался, если следовать шахматным аналогиям, в короля). В этом случае череда событий, случившихся в 40 дней, последовавших за кончиной царя Фёдора, предстает перед нами как поставленный гениальным режиссером политический спектакль, в котором каждый артист (вдовствующая царица, Патриарх, бояре) послушно играл отведенную ему роль, произнося предписанные сценарием речи и послушно уходя за кулисы в нужный момент; народу же была уготована функция хора, который добросовестно рыдал, умоляя исполнителя главной роли (и по совместительству режиссера и сценариста) принять царский венец и вместе с ним заботу об осиротевшем царстве.

Именно так и воспринимаются события, завершившиеся воцарением Бориса Годунова, если рассматривать их в преломлении гениальной пушкинской драмы (как, впрочем, и воспринимают события 1598 г. подавляющее большинство людей в последние два века). Действительно, заманчиво видеть в случившемся реализацию сложной политической интриги в исполнении выдающегося политика, одержимого жаждой высшей власти. Возможно, что так оно и было. Однако ни один режиссер никогда не может быть до конца уверен, что постановка пройдет именно так, как запланировано: никто из артистов не забудет своего текста, никому не придет на ум начать импровизировать… И уж тем более никто не способен со стопроцентной уверенностью предсказать реакцию зрителя. Даже Иван Грозный, венчанный царь, потомственный государь Русской земли, разыгрывая драму, завершившуюся введением опричнины, не был уверен, что его демонстративное удаление в Александрову слободу подвигнет жителей столицы умолять его о возвращении. Борис Годунов имел гораздо меньше оснований быть уверенным в том, что ему послушно принесут царский венец Рюриковичей.