Натан Эйдельман - Ищу предка
Кенигсвальда охватило волнение, подступили вопросы. Конечно, черепная крышка мала для человека, но рядом лежит совершенное бедро питекантропа. А может быть, это бедро другого существа? Если только два существа случайно умерли и сохранились в одном месте…
Условием развития настоящей науки является повторяемость экспериментов, возможность многократной проверки. Как ни замечательно было открытие первого питекантропа, оно много проигрывало оттого, что не было второго, третьего…
«Утро в Лейдене, — вспоминает Кенигсвальд, — было для меня решающим». Должность геолога, которую он занимал несколько лет на Яве, ликвидировали, время было трудное (застой в экономике, близость второй мировой войны). Но, кладя обратно в сейф уникальные кости, Кенигсвальд твердо решил: «На Яву!»
В том же 1936 году ученый начал новые многолетние странствия по джунглям, вдоль речек, по краям вулканических кратеров и морскому побережью Явы, иногда выполняя задания правительства и частных фирм, чаще на свой страх и риск. К этому времени у него, как и у других специалистов, накопился немалый опыт. Теперь уже никому не пришла бы в голову фантазия, запечатленная в рисунке знаменитого дарвиниста Томаса Гексли: ископаемая лошадь — эогипус — и верхом на ней ископаемый человек — эохомо. Теперь любому специалисту было известно, что пралошадь старше прачеловека примерно на 50 миллионов лет.
На древней цепи Зондских островов с незапамятных времен вулканы несли жизнь — плодородный пепел, и смерть — потоки лавы и тучи вулканической пыли. Далеко на северо-запад, к Малайе и Китаю, протянулись сотни маленьких островков, как бы намекающих на далекое прошлое архипелага, на древние материковые мосты, соединявшие его с Азией, мосты, пропустившие оттуда сотни тысяч животных, и, может быть, не только животных… Материковые мосты рухнули от одного, десяти, может быть, десятков тысяч чудовищных извержений, которые мы с вами отлично бы помнили, если б могли унаследовать память потрясенных чудовищной стихией далеких предков.
Два древних слоя, памятники двух больших эпох, открывались на Яве. Один слой, сравнительно близкий, со времен которого уцелело и ныне здравствует три четверти животных видов, а вымерла только четверть, — пора буйволов, носорогов, ископаемых орангутанов и нгандонгского неандертальца: примерно 30–100 тысяч лет назад. Пониже этого слоя шли те самые кости, которые Дюбуа и супруги Зеленки нашли на тринильеких откосах: это время питекантропа.
Древний нгандонгский слой и древнейший гринильский слой были главными путеводителями по яванским тысячелетиям.
Но вскоре геологические пути привели Кенигсвальда в страну нефтяных холмов между Сурабаей и Моджокерто, в восточной части острова. Там из-под земли очень часто извлекались кости, не похожие на те, что встречались в двух известных слоях. Здешние ископаемые гиппопотамы и олени успели вымереть уже ко времени питекантропа I. Попадались и останки очень примитивных быков-антилоп, типичного животного древнейшей ледниковой эры. Получалось, что обнаружился слой еще более древний, чем два прежде известных. По имени деревушки близ Моджокерто древнейшему пласту было дано имя «слой Джетис». Кенигсвальд убедился, что когда-то в этих краях была громадная дельта исчезнувшей реки, а в дельте множество ископаемых костей. Геолог не имел средств на организацию раскопок слоя Джетис, но, уверенный, что искать надо, оставил здесь своего мантри.
Мантри — незаменимые помощники европейских антропологов и геологов. Это местные жители, участвующие в раскопках, знающие, что нужно и что важно, хорошо умеющие отличить череп человека от черепа слона и понимающие, что интересные находки нельзя уносить, не зафиксировав точно их место. Мантри по имени Анджойо вскоре откопал любопытный маленький череп, с большой осторожностью достал его и тут же сообщил Кенигсвальду, что нашел голову древнего орангутана.
Кенигсвальд мгновенно явился и с одного взгляда понял, что открыт не оранг, а человек. Малая длина черепа — 14 сантиметров — объяснялась тем, что это был ребенок примерно двух лет. К сожалению, ни зубов, ни костей лица не сохранилось.
Малышу было присвоено звание питекантропа моджокертского. Он поразил ученых своей древностью (намного древнее питекантропа I) и вызвал сомнения.
Главным скептиком был не кто иной, как профессор Дюбуа. Прежде всего он протестовал против наименования: ведь найден человеческий череп, а питекантроп — это только гигантский гиббон и никакого отношения к человеку не имеет. То, что нашел Кенигсвальд, должно отнести к пигмеям или другим людям, по типу приближающимся к современному человеку.
Древность слоя, в котором нашли ребенка, Дюбуа не смущала: мало ли что могло произойти в прошлом? Могли, например, ребенка похоронить, отчего он и оказался в слишком глубоком слое.
Кенигсвальд не сомневался в своей правоте, но понимал также, что другие имеют право на сомнения и надо еще искать.
Осенью 1937 года геолог в который уже раз отправляется на восток острова: сначала поездом, затем на двуколке, наконец, пешком вдоль рисовых полей. На этот раз он торопится в Сангиран, что на берегу мутной речушки Кали-тжеморо (приток все той же неистощимой реки Соло) под сенью того же молчаливого и мрачного вулкана Лаву, который и теперь господствует над пейзажем, как несколько десятилетий назад, когда в этих краях странствовал молодой Дюбуа, и как сотни тысяч лет назад, когда в этих краях охотился питекантроп.
Даже не нагибаясь, Кенигсвальд ясно видит торчащие там и сям окаменелые кости древних животных. Казалось, в краю бурь, тропических ливней и страшных извержений не должно уцелеть слишком много. Но в то же время именно здесь бурная стихия переворачивает, смывает пласты и регулярно выбрасывает на поверхность то, что скрывается в глубинах.
Поездка на этот раз вызвана тем, что в ящике с разными окаменелостями, прибывшем по его адресу, обнаружилась ископаемая человекообразная челюсть. Увидав ее, ученый догадался, что Атма времени не терял. Атма был не просто мантри, а, можно сказать, «двойник» Кенигсвальда. Прежде он работал садовником у одного из друзей ученого. Случайно узнав, чем интересуется европеец, Атма однажды поднес ему отличный каменный топор, и с тех пор они работали вместе: когда были деньги, вдвоем отправлялись на раскопки; когда денег не хватало, Атма ведал домашним хозяйством Кенигсвальда.
Подходя к Сангирану, антрополог мечтал, чтобы проблема обезьяночеловека окончательно разрешилась и чтобы попалась такая добыча, которую нельзя было бы принять за кого-либо иного, кроме питекантропа II. Кенигсвальд вспомнил, что еще несколько лет назад писал: «Если когда-либо будет открыт новый питекантроп, то это будет в Сангиране». И вот теперь он надеялся, что найденная челюсть позволит отыскать вожделенный череп.
Прибыв в деревушку, Кенигсвальд собрал жителей и, показав находку Атмы, объявил: десять центов за каждый новый фрагмент! (Большая цена: прежде платили, например, за ископаемый зуб от половины до одного цента!)
Дальнейшие события развивались стремительно.
Жители принесли много обломков, не имевших отношения к делу. Кенигсвальд, хорошо зная благодаря Атме местные обычаи, понимал: люди его не обманывают; они в самом деле усмотрели сходство своих находок с обломками черепа, и, если не принять приношения, будет обида и не будет розысков. Ученый тайком, при помощи Атмы, просортировал кости, а затем отправил мантри за много миль с тайным приказанием — зарыть: на месте оставить обломки нельзя, потому что жители их снова найдут и будут снова претендовать на законную плату.
Но наступил день, когда Кенигсвальд пережил великую радость и ужас одновременно. Жители начали приносить фрагменты долгожданного черепа, но каждый приносил по крохотному кусочку! Ведь белый ученый сам сказал, что заплатит за каждый обломок: ну что ж, пусть обломков будет побольше!
В тот же день и сам Кенигсвальд открыл часть лобной кости, а к вечеру у него в руках оказалось уже около сорока фрагментов драгоценнейшего черепа.
Тогда ученый выставил деревне угощение — рис и соль. Появился туземный оркестр, танцовщицы, и всю ночь округа оглашалась гимнами, приветствовавшими возвращение из преисподней нового питекантропа.
Препаратор Берман в Бандунге, тщательно проанализировав все сорок кусочков, собрал из них почти целый череп. Едва появившись, череп доказал сразу две важные истины: во-первых, что он принадлежал существу того же вида, который открыл в этих местах 40 лет назад Евгений Дюбуа; во-вторых, теперь можно было не сомневаться, что это не гиббон, а примитивный человек, и никто иной.
Питекантроп-2, найденный Кенигсвальдом
Когда череп был восстановлен, Кенигсвальд послал большую фотографию в Голландию на адрес Дюбуа. Была надежда, что старик обрадуется, так как теперь удалось окончательно доказать ту самую идею, которую он так рьяно защищал в молодости и которую выразил в самом имени: питекантроп, обезьяночеловек.
