Татьяна Джаксон - Четыре норвежских конунга на Руси

Отношение к этому известию саги Одда в историографии было самым различным. Так, скажем, Н. Баумгартен принимает, с оговорками, версию саги. Он не отрицает участия Олава в крещении Владимира, но и не находит данных для определения степени этого участия [Baumgarten 1931. Р. 5-37; Baumgarten 1932. Р. 5-136]. Его точку зрения разделяет М. Таубе [Taube 1947 Р. 49]. А. Бугге полагает, что Олав не мог привезти из 1реции епископа Павла и участвовать в крещении Руси, поскольку Владимир крестился в 988 г., когда Олав уже покинул Русь. Сновидение Олава Бугге считает легендой и сравнивает его с видением Иакова [Bugge 1910. S. 7]. Е. А. Рыдзевская рассматривает вторую поездку Олава на Русь и его участие в крещении Руси как нечто совершенно апокрифическое [Рыдзевская 1978а. С. 212, примеч. 190]. И. П. Шаскольский считает, что версия саги, принятая некоторыми историками, «не выдерживает серьезной критики» [Шаскольский 1969. С. 45]. Ее отвергают также А. Стендер-Петерсен [Stender-Petersen 1953а. S. 144–145], X. Пашкевич [Raszkiewicz 1954. Р. 44], Ф. Дворник [Dvomik 1956. Р. 206], Б. Я. Рамм [Рамм 1959. С. 41-42].

Отмечая, что представление о ведущей роли скандинавов в христианизации Руси сохранялось вплоть до середины нашего века и было одной из составных частей норманнистской интерпретации ее ранней истории, Е. А. Мельникова проводит анализ зарубежной историографии 1970–1980-х годов и этой тенденции в ней не обнаруживает [Мельникова 1988б. С. 115–126].

Совершенно справедливо Е. А. Рыдзевская считает возможным согласиться с выводом А. И. Лященко, что с точки зрения крещения Руси этот мотив значения не имеет [Рыдзевская 1935. С. 20; ср.: Лященко 1926а]. Одд сделал Олава участником обращения Руси и посредником между Русью и Грецией в целях возвеличения своего героя; «в основе он использовал здесь, с одной стороны, исторические связи скандинавов с Византией и Русью, а с другой – предание о крещении Руси из Греции, которое было связано с именем Владимира и могло быть известно на скандинавском Севере» [Рыдзевская 1935. С. 20]. Эти данные, полагает исследовательница, могли попасть в Исландию «путем устного предания через скандинавов, участников военно-торговых сношений с Русью» [Там же. С. 13]. С. Кросс тоже высказывался в том плане, что мудрость Ольги и обстоятельства крещения Владимира были известны в Исландии, но в весьма специфической форме [Cross 1931. Р. 147-148].

Вероятно, косвенная информация, стоящая за этим рассказом Одда, такова: Византия была известна в Скандинавии как центр восточного христианства и как исходная точка распространения его на Руси во время Владимира Святославича. Возможность некоторого посредничества скандинавских викингов тоже полностью не исключается. «Варяги, несомненно, могли при случае принимать христианство в Византии и даже иметь в этом отношении некоторое влияние на тот слой древнерусского общества, с которым они были теснее всего связаны, т. е. на княжескую и военно-торговую среду, но это влияние, по всей вероятности, было лишь второстепенным сопутствующим явлением в области связывавших их с Византией и Русью интересов, значительно более актуальных для них, чем вопросы религии» [Рыдзевская 1935. С. 20; ср.: Мельникова 1987. С. 21–23]. Что касается Олава Трюггвасона, то его участие в крещении Руси представляется мне не более чем вымыслом автора саги, но вымыслом, вполне оправданным в свете той роли крестителя северной части мира [Fidjestel 1997. Р. 201– 227], которая приписывается ему традицией.

ГЛАВА 2

ОЛАВ ХАРАЛЬДССОН

Недолгое время – с осени 1029 по весну 1030 г. – провел на Руси, согласно древнескандинавским источникам, Олав Хараль-дссон (995–1030 гг.), норвежский конунг с 1014 по 1028 г.,[13] объединитель и христианизатор Норвегии.

Более решительная и последовательная, чем у его предшественников, борьба с язычеством, сокращение традиционных «свобод» с целью усиления королевской власти, изменения в системе вейцл (кормлений и сбора податей) и пр. привели к разрыву между ним и большой частью старой знати, а также присоединившимися к знати бондами. Противники Олава внутри страны встали на сторону претендовавшего на власть в Норвегии короля Англии и Дании Кнута Великого (990-е гг. – 1035 г.). Поражение в войне против Дании вынудило Олава покинуть Норвегию, бежать в Швецию и дальше на Русь. Попытка вернуть себе власть в Норвегии окончилась для Олава Харальдссона гибелью в битве при Стикластадире 29 июля 1030 г. Конунгом Норвегии стал Кнут Великий, поставивший «наместником» Свейна – своего сына от наложницы Альвивы.[14]

Преимущества отечественной королевской власти стали очевидны сразу же после гибели Олава, с начавшимся датским засильем и угнетением норвежцев чужеземными правителями. По словам Снорри Стурлусона, «вскоре все стали роптать на Свейна конунга, но больше всего на Альвиву, которой приписывали все, что было норвежцам не по душе. Многие тогда смогли говорить правду об Олаве конунге. В ту зиму многие в Трандхейме стали говорить, что Олав конунг был святым, и рассказывали о многочисленных свидетельствах его святости» [Круг Земной. С. 371]. Через год после смерти Олава, точнее – 3 августа 1031 г.,[15] с согласия конунга Свейна и «по решению всего народа», епископ Гримкель «объявил, что Олав конунг – святой» [Круг Земной. С. 373],[16] и перенес его останки в церковь Св. Клемента, основанную еще самим Олавом в Нидаросе (Тронхейме). Олав стал восприниматься как святой покровитель Норвегии и как perpetuus тех Norwegiae [HN, 109; Symbolae, 12].

Сын Олава Магнус, возведенный на престол в 1035 г., ввел празднование 29 июля дня Св. Олава (Olsok), упрочив официальный статус культа как государственного.

Был принят закон для всей Норвегии праздновать день Олава конунга. И с тех пор этот день почитали как величайший праздник. Об этом говорит скальд Сигват:

Олавов – он силойБожьей полы – нам должноПраздновать отнынеДень, отринув злобу.Свято чтить я стануПраздник князя – скорбиНе смирить – он рукиУнизал мне златом

Приводимая здесь Снорри строфа из «Поминальной драпы» об Олаве Святом, сочиненной скальдом Сигватом Тордарсоном ок. 1040 г. [Skj., А, I, 245], указывает на празднование дня Св. Олава по крайней мере не позднее этого времени. Согласно Адаму Бре-менскому («Деяния епископов гамбургской церкви», ок. 1070 г.), культ Олава распространился по всей Скандинавии:

Празднование его [страстей] происходит в 4-е календы августа; вечное почитание его принято у всех народов северного океана – нортманнов, свеонов, готов, [сембов], данов и склавов [Adam, II, 61].[17]

Учреждение культа Св. Олава повлекло за собой не только создание литургических текстов, но и возникновение его жития, а также собрания чудес [Holtsinark 1937. S. 121–133]. Чудеса, совершенные Олавом, упоминаются уже в скальдических стихах, созданных в первое десятилетие после его смерти. Это – поэма Торарина Славослова "Glaelognskvida" («Песнь спокойного моря»), сочиненная им в 1032 г. в честь Свейна, сына Кнута Великого, и уже упомянутая мной "Erfidrapa" («Поминальная драпа») Сигвата Тордарсона (ок. 995 – ок. 1045 гг.), придворного скальда Олава, а затем его сына Магнуса.

В Норвегии XII в. имелось, как полагают исследователи, лати-ноязычное сочинение "*Translatio sancti Olavi", упоминаемое в позднейшей литературе – в поэме Эйнара Скуласона "Geisli", а также в «Истории о древних норвежских королях» монаха Теодорика. Габриэл Тервиль-Питре считает, что частично "*Translatio" было записано церковниками Нидароса вскоре после смерти Олава [Turville-Petre 1953. Р. 175-190].

Анне Хайнрикс [Heinrichs 1993] и Джеймс Книрк [Knirk 1993] предполагают, что житие Олава и собрание его чудес, существовавшие в середине XII в., были, наряду с "*Translatio", во-первых, использованы Эйнаром Скуласоном, исландским скальдом, сочинившим ок. 1152 г. поэму "Geisli" («Солнечный луч»), посвященную Олаву Святому, во-вторых, переведены с латинского языка и вошли в состав «Древненорвежской книги проповедей», а в-третьих, послужили источником архиепископу Эйстейну (1161–1188), который в 1179–1182 гг. переработал их в латино-язычное житие святого. Есть, однако, и несколько иной взгляд на соотношение «Древненорвежской книги проповедей» и написанного Эйстейном жития. Так, Анне Хольтсмарк полагает, что Эйстейн и автор норвежского варианта использовали общий источник при описании жизни Олава, но разные источники – при описании его чудес [Holtsmark 1937].

Одновременно с церковной, отчасти независимо, отчасти переплетаясь с ней, складывалась светская история Олава Харальдссона [Schreiner 1927; Во 1955]. Первыми в этом ряду следует назвать сочинения основоположников исландско-норвежской историографии Сэмунда Сигфуссона (1056–1133) и Ари Торгильссо-на (1067/68–1148). Написанная в начале XII в., видимо, по-латыни «Краткая история (перечень) норвежских конунгов» Сэмунда, содержавшая краткие записи о правлении конунгов Норвегии, не сохранилась. Также не дошла до нас написанная по-исландски ок. 1120 г., или раньше, первая редакция «Книги об исландцах» Ари, включавшая в себя «^Жизнеописание конунгов» ("*konunga aevi"). К сочинениям Сэмунда и/или Ари восходят две латиноязычные хроники – анонимная "Historia Norwegiae" («История Норвегии», ок. 1170 г.) и "Historia de antiquitate regum Norwagiensium" («История о древних норвежских королях», 1177–1180 гг.) монаха Теодорика, равно как и написанный по-исландски «Обзор саг о норвежских конунгах» (ок. 1190 г.).