Михаил Кром - Стародубская война (1534—1537). Из истории русско-литовских отношений
Осенью 1534-го — весной 1535 г. произошли важные изменения в международной обстановке Восточной Европы, что не могло не повлиять и на русско-литовские отношения. Как уже отмечено выше, к осени 1534 г. наметились позитивные сдвиги во внешнеполитическом положении Русского государства (союз с Ислам-Гиреем, с молдавским воеводой Петром). Союзник Москвы Ислам-Гирей оказал ей военную поддержку: в середине октября 10-тысячное крымское войско опустошило Подолию и Волынь, уведя с собой 15 тыс. пленных209. Русское правительство стремилось укрепить антилитовский союз с Исламом; отправленный в Крым в декабре 1534 г. посол кн. Василий Мезецкий должен был предложить хану: «ты б, брат наш, ныне нам дружбу свою учинил и на того нашего недруга на литовского был бы еси с нами заодин»210. В январе 1535 г. ханский посол привез в Москву шертную грамоту Ислам-Гирея211. Сигизмунд опасался также совместных действий России и Молдавии212. Обе стороны вели упорную дипломатическую борьбу за союзников. В октябре 1534 г. в Вильне шли переговоры с ливонскими послами об оказании Литве помощи против России213, однако в марте следующего года ливонское посольство прибыло в Москву для продления перемирия, что вызвало недовольство Сигизмунда214. Москву беспокоила возможность заключения польско-шведского союза215, но в январе 1535 г. шведские послы приехали в Москву для возобновления перемирия216.
В целом, если не считать очередного набега казанцев на восточную «украину»217, внешнеполитическое положение Русского государства в начале 1535 г. было благоприятным. В этой обстановке состоялся большой поход русских войск в пределы Великого княжества Литовского. Решение о посылке воевод в Литву было принято в ноябре 1534 г. на заседании Боярской думы с участием митрополита Даниила. Подробный рассказ об этом помещен в Воскресенской летописи: Иван IV и его мать Елена изложили митрополиту «королевы неправды» (посылка королем своих воевод «на христианство», «наведение» татар и пролитие «крови христианской»), за которые они решили послать воевод воевать литовские земли; в ответной речи митрополит благословил поход: «зачинающего рать погубляется, а в правде Бог помощник»218. Итак, поход был решен и освящен как богоугодное дело, восстановление нарушенной королем «правды». Когда же начался поход?
По Воскресенской летописи, главный корпус армии во главе с кн. М. В. Горбатым покинул столицу 28 ноября, та же дата — в ЛНЦ219, а в Александро-Невской летописи и Царственной книге здесь внесена поправка: дата изменена на 28 октября220. Разряды датируют начало похода декабрем, а краткая их редакция относит выступление московских воевод к ноябрю, а новгородских — к декабрю221. Вологодско-Пермская летопись относит выступление в поход к январю (1535 г.); Постниковский летописец говорит, что воеводы ходили в Литву «в великий мясоед», то есть после 25 декабря и до Масленицы222. Ценным является указание новгородских летописей, что посылка воевод имела место в Филиппов пост223, то есть после 14 ноября и до 25 декабря. Итак, дата Воскресенской летописи и ЛНЦ (28 ноября) согласуется с показаниями других источников, а позднейшую поправку Царственной книги следует признать недостоверной. Таким образом, московское войско выступило в поход 28 ноября. Новгородские же воеводы отправились позднее, в декабре: в этом месяце Иван IV и митрополит прислали новгородскому архиепископу распоряжение: благословить новгородское воинство и приехать в Москву «о духовных и о земских делех»; на Рождество Христово (25 декабря) архиепископ в Софийском соборе благословил наместника кн. Б. И. Горбатого «на государево дело», второй наместник М. С. Воронцов остался в Новгороде «беречи государева дела»224.
В походе участвовали три отдельных корпуса: 1) «московские воеводы» во главе с кн. М. В. Горбатым-Кислым пошли из Можайска; 2) «ноугороцкие воеводы» во главе с кн. Б. И. Горбатым — из Новгорода и Пскова; 3) из Стародуба — рать во главе со стародубским наместником кн. Ф. В. Овчиной-Телепневым. Разряды зафиксировали имена всех воевод, участвовавших в походе225.
Для ведения военных действий московская и новгородская рати должны были соединиться: об этом воеводам было сообщено в специальном наказе, присланном с дьяком А. Ф. Курицыным226. Стародубский отряд действовал самостоятельно. Отправившееся в Литву воинство было весьма пестрым по составу: наряду с московскими (дворовыми и городовыми) детьми боярскими, помещиками новгородскими, псковскими, торопецкими, лучанами, ржевичами227 шли и городецкие татары, «черемиса да чювашене гогулене»228, а также «иные, что на лыжах ходять, да мордвичи Резаньские земли, и вся земля Московская государева область»229. Упоминание лыжников среди участников похода не случайно: были «тогда снеги и мразы велики»230. И Ваповский отметил в своей хронике, что «несносная зима и очень глубокий снег нисколько не устрашили» московитов231.
Какова была численность вторгшихся в Литву русских войск? Псковский летописец отметил: «а мню всех 150 000 силы», а по оценке Постниковского летописца — «тмочисленые люди»232. Если это и преувеличение, то небольшое. Наблюдатели в Польше и Литве оценивали численность одной только псково-новгородской рати, действовавшей под Полоцком и Витебском, в 20 и даже 40 тысяч233. Мы располагаем также свидетельством участника этого похода, луцкого помещика Василия Иванова сына Хрущева, попавшего позднее в плен к литовцам. По его словам, «того войска новгородского и псковского было с князем Борисом Горбатым пятьдесят тисяч»234. Согласно разрядам, в экспедиции должны были участвовать 24 воеводы (по 10 — в московской и новгородской ратях, 4 воеводы — в стародубской)235. Следовательно, если псково-новгородская рать при 10 воеводах составляла 40—50 тыс., то все воинство вполне могло насчитывать порядка 120 тыс. чел. (в среднем — по 5 тыс. на одного воеводу)236.
Новгородская и московская рати вступили в Литву соответственно от Опочки и от смоленского рубежа; согласно разрядам, это произошло 3 февраля237. Псковские и новгородские воеводы опустошили окрестности Полоцка, Витебска, Браславля; по Вологодско-Пермской летописи, их отряды воевали даже в окрестностях Вильна, сами же воеводы кн. Б. И. Горбатый «с товарищи» стояли в 50 верстах от литовской столицы, в селе Воибровичи, затем они пошли на соединение с «московской» ратью238. Эти летописные данные полностью согласуются с той информацией, которой в начале марта располагал находившийся в Вильне Н. Нипшиц239. О действиях северной русской рати говорит и Ваповский, прослеживая ее маршрут: Полоцк — Браславль — Вильна240. Тем временем «московские» воеводы во главе с кн. М. В. Горбатым воевали Дубровну, Оршу, Друцк и другие места241. Воеводы северной и центральной ратей сошлись в Соборное воскресенье242, которое в 1535 г. пришлось на 14 февраля243. Причем эту встречу не следует понимать как слияние двух корпусов: упомянутый выше В. И. Хрущов, шедший тогда в рядах новгородской рати, прямо говорил, что московского войска «не видал», поскольку «тое войско московское з войском новгородским не злучалося, одно ж воеводы ся зъежчали»244. Место этого съезда воевод для координации действий войск в источниках определяется по-разному: с. Голубичи, с. Бобыничи или Молодечно245; по-разному указывается и расстояние, на которое объединенное русское войско подошло к Вильне (от 15 до 50 верст). Чтобы внести ясность, привлечем еще один источник — «память» Даниилу Загрязскому, отправленному в Крым 8 марта 1535 г.246, вскоре после возвращения воевод из Литвы. Рассказ об успехах русских воевод в наказе послу обнаруживает удивительное сходство с текстом ЛНЦ. Вот как описываются действия центральной рати в обоих источниках:
«Память» Д. Загрязскому: Летописец начала царства: «И милостью божию те наши воеводы воевали от Смоленска Дубровну, Оршу, Друческ, Борисово, Прихабы, Соколин, Бобыничи, Лучею, Чюдно, Быковичи да Заборовье, Сорицу, Свеино, Воибровичи, Голубичи, Выдрею, Долца, Долгиновичи и иные городы и пришли в Молодечно»247. «Посланные воеводы начаша воевати от великого князя вотчины, от Смоленьского рубежа, королеву державу: Дубровну, Оршу, Друческ, Борисово, Прихабы, Соколин, Бобыничи, Заборовие, Сорицу, Свеси, Нову и Боровичи и иные городы, и пришли в Молодечну…»248.В обоих источниках перечислены одни и те же пункты, в том же порядке, с той лишь разницей, что в ЛНЦ, по сравнению с «памятью», ряд городов пропущен, а некоторые названия искажены («Нова», «Боровичи» вместо правильного «Войборовичи»249). К этому надо добавить, что и перечень мест, которые воевали новгородские воеводы, идентичен в «памяти» и ЛНЦ, а также в разрядах250. Можно предположить, что все эти тексты восходят к одному источнику разрядного происхождения: возможно, к тому донесению воевод, которое они прислали в Москву 5 марта по возвращении из похода251. В таком случае понятно, что «память» Д. Загрязскому, данная ему накануне его отъезда 8 марта, была составлена «по горячим следам» и поэтому сохранила наиболее полный перечень мест, которые воевали русские воеводы; позднее же, при составлении ЛНЦ, этот список подвергся сокращению.
