Николай Задорнов - Далёкий край
- Скорей, скорей! - кричал на рулевого хозяин.
Несколько плоскодонок, полных возбужденных гольдов, пристали к майме на ходу. Пренебрегая опасностью, гольды сильными ударами весел разгоняли лодки прямо на судно, ловко заворачивали их у самого борта и плыли вплотную подле маймы, цепляясь веслами и руками за ее несмоленую обшивку.
Река была в разливе. Мутные тучи вод мчались с верховьев, затопляя болотистые острова и низменности по левобережью.
Одна из сухих стариц выше озера Мылки превратилась в широкую многоводную протоку. По ней река врывалась в озеро, заливая прибрежные луга и чащу краснотала. К подводным пастбищам, в затопленные луга и кочкарники, шли на откорм косяки рыбы. Лов на новой протоке был в разгаре, когда мылкинцы заметили, что сверху плывет двухмачтовая майма.
- Ондинский хозяин едет! - радостно закричал дальнозоркий старик Локке, как только судно появилось из-за крутого мыса.
Наскоро были вытянуты сетки с добычей, и ватага лодок поплыла через затопленный тальниковый лес, напрямик к главному руслу.
Уже не первый день гольды посматривали вверх по течению: не плывет ли с товаром и водкой ондинский торговец, старый Гао Цзо, что-то запоздавший на этот раз. Еще осенью он распродал все свои товары и уехал домой, в Сан-Син.
Гао Цзо торговал в Онда, но мылкинцы, так же как и все жители окрестных стойбищ, были его постоянными покупателями, потому что старик давал товары в долг и ценил их дешевле, чем другие купцы, приезжавшие на озеро Пиван, что напротив Мылок, где летом, в гьяссу, устраива-лась ярмарка. Из Онда - летом на лодках, а зимой на собаках - сыновья и работники Гао Цзо развозили товары по стойбищам, променивая их на пушнину, на калужий хрящ и раздавая в долг.
Сотни семей были в долгу у Гао Цзо, и все они полагали, что он подобрей и почестней других торговцев, и охотно несли ему свои меха.
Покупать у Гао Цзо было выгодно, но небезопасно. Старик торговал незаконно, как утверждали маньчжуры из гьяссу.
Несмотря на их старания ограничить торговлю Гао Цзо, купец делал большие обороты. Впрочем, маньчжуры не запрещали старику торговать в отдаленных деревнях, получая за это богатые взятки.
Мылкинцы не видели старика всю зиму. Надо было теперь рассказать ему новости и заодно воспользоваться случаем хорошенько выпить.
Лодки окружили майму. Борта ее облепили головы гольдов в грибообразных конических берестяных шляпах.
Рабочие на майме, мягко бегая по грудам товаров, возились с соломенными полотнищами парусов. Хозяин стоял на корме, на возвышении, слабо и визгливо покрикивая на них. Это был пожилой, присадистый китаец, одетый в простую куртку из синей бумажной дабы и грязные ватные штаны.
Седокосая плоская голова его была откинута назад, в сутулые плечи, и казалось, что Гао Цзо всегда ежится, словно на спине за воротом у него тает ком снега или льдинка.
Старик щурил свои подслеповатые глаза так узко, что они казались закрытыми, и похоже было, что Гао Цзо спит на ходу.
- Здравствуй, хозяин! - перевалился в майму широкоплечий богатырь Локке и поклонил-ся, обнажая рыжеволосую голову.
Локке выложил на палубу пару великолепных белых гусей и три красноклювых утки-чернухи...
- Здравствуй, здравствуй! - не подымая век, потряс головой торговец и махнул рукой. Мокрые гольды полезли через борта.
- Жирной рыбы тебе привезли, сазанов... осетров... - забрался в майму Денгура.
Мылкинский староста даже на рыбалке выглядел щеголем: грязный халат его, надетый на голое тело, сшит из голубого шелка, а в носу и в ушах Денгуры висят серебряные кольца. На макушке его лысой головы торчит засаленная шапочка.
Заискивающе улыбаясь, Денгура опустился перед торговцем на колено. Гольды поснимали берестяные шляпы и, прижимая кулаки к сердцу, стали кланяться.
Гао понимал, что им надо и зачем они привезли на майму осетров.
Он что-то пробормотал, обращаясь к сыновьям.
А-Люн - розовощекий подросток, любимец отца - проворно спрыгнул с тюков и откинул лежачую дверь. Двое старших сыновей - шустрые, рослые молодцы, одетые в дабовые куртки и в кожаные улы, - полезли под настил.
Между тем гольдки стали перебрасывать в майму разную рыбу. Сиги и толстолобы запры-гали, ударяясь о палубу и раздувая трубой рты...
Сыновья хозяина вытащили из люка ящик водки и отнесли его на корму, под камышовый навес. Хозяин присел на корсточки и стал ощупывать крышку, отыскивая заклеенное отверстие. Китайчонок, ползая на коленях, отдирал с ящика синюю бумагу. Гольды, жаждущие угощения, с вожделением смотрели на хозяина.
Пока Гао Цзо возился с ящиком, женщины и девушки перекидали через борт всю рыбу и отвалили от маймы.
- Отец, отец! Не забудь! - обращаясь к Локке, крикнула из лодки стройная девушка с русыми, расчесанными на пробор волосами. - Отец, кьякта мне возьми...
Это была Дюбака, дочь старого Локке.
Уже несколько раз толковала она отцу, что ей надо. У нее новый сиреневый халат. Ей хотелось бы расшить его по подолу тонкими медяшками а-чен - и морскими ракушками. А-чен - малютки-денежки - мать сняла со старой шубы, но кьякта - морские ракушки - достать можно было только у торговцев...
- Чего тебе? - спросил Локке.
- Ай-ай-ай, отец! Как не стыдно, уж забыл! Кьякта мне возьми. Смотри, ты обещал. Не забудь. Пьяный напьешься - опять все забудешь. Я сильно рассержусь.
Она оттолкнулась веслом от борта и погнала свою лодку, избегая лесин и коряг, мчавшихся по реке. Ветер трепал ее светлые волосы и короткий желтый халатик, расшитый птичками.
На халате девушки птички - души младенцев; это вышитые мечты о любви, о многих детях, о мальчиках и девочках, которых хотелось бы родить любимому.
- Ладно, ладно, возьму тебе ракушки! - прохрипел Локке, видя, что дочка уже сердится. Она нахмурила свои соболиные брови и делала какие-то знаки, разводя руками по подолу, а потом что-то показывала на пальцах. Ладно, ладно... Скорей поезжай, а то тебя унесет. Тут плохое место. Майме-то ничего, а лодке плохо - закрутит.
Между тем протока, которую, судя по ее ширине, нетрудно было принять за главное русло, окончилась. Зеленеющие острова быстро уплывали назад.
По правому берегу чернели скалистые горбовины сопок. Река, огибая скалы, образовывала обширную излучину. Из-за быков рванул ветер. По реке, ударяясь друг о друга, побежали седые волны. Дождь вокруг как рукой сняло, и стало видно, что по лесистым вершинам сопок мчатся низкие рваные облака.
В разлив река достигала на этом месте двенадцати верст в ширину. Ветер гонял на просторе тяжелые волны.
- На протоку! На протоку! - орал Локке, обращаясь к дочери. Скорей...
- Раку-у-шек! - кричала отцу девушка.
Старший сын Гао Цзо, запуская черпачок в ящик с водкой, наливал маленькие фарфоровые чашечки и подносил их гольдам по очереди.
Денгура, с жадностью осушив десяток таких чашечек, опьянел: он глупо замотал своей дынеобразной головой и вдруг повалился замертво... Средний сын хозяина схватил его за ногу и при общем смехе оттащил волоком по мокрому настилу в проход между тюками.
Несмотря на холодный ветер, ханшин согрел мокрых гольдов и развязал им языки. Они наперебой принялись рассказывать новости.
Локке решил подразнить Гао Цзо. Старик знал, что маньчжурские торгаши и разбойники страшно боятся лоча. Он сказал, что зимой в Мылки приходил человек с желтой бородой.
- Лоча! - злобно пробормотал Гао Цзо. - Сколько лет, как войска богдыхана разбили их города и крепости*, а они все шляются...
- Никак не хотят забыть эту дорогу. Ой, лоча! - проговорил старший сын хозяина.
* Сколько лет, как войска богдыхана разбили их города и крепости... В 1685-1687 гг. маньчжуры дважды нападали на русские "городки"-крепости в Приамурье. После взятия ими центра Албазинского воеводства города Албазин русские вынуждены были покинуть часть освоенных ими территорий.
- Он пришел с верховьев Амгуни, - продолжал Локке, - перевалив туда через хребты, из царства Лоча, тем же путем, которым приходят русские купцы, торгующие железными топора-ми. А хорошие товары! А у этого какое хорошее ружье! Он направился в верховья, на ту реку, где течет русская вода. Та вода не такая, как маньчжурская желтая вода. Русская вода из холодных гор течет, прозрачная. По дороге хотел заехать в селение русских, из своей страны бежавших...
- Разбойник, - вскричал старший сын Гао, - знает, куда ехать! Это те люди, которые убежали из страны Лоча и живут на устье Черной реки.
- Говорил, хорошо бы всех маньчжуров гонять отсюда, - посмеивался могучий Локке.
Гао взвизгнул.
А Локке все посмеивался.
- Над всем смеется, - бывало, говорили про Локке гольды. - Умирать будет, а сам все равно смеяться может. Нрав лоча!
Мать у Локке была светловолосая орочонка, но Локке знал, что одним из его предков был русский, живший очень давно в Мылках.
Гао Цзо усмехнулся. Еле слышно он заговорил. Он рассказывал гольдам разные торговые и политические новости. Все эти новости были выдумкой Гао. Старик полагал: чем грубее и страшнее выдумка, тем лучше она подействует на простых людей и тем легче будет торговать. Войска богдыхана, по его словам, убили сто тысяч мятежников и рыжих и сожгли пятьсот их кораблей. В верховьях Сунгари и на реке Нонни зимой было так много соболей, что теперь они упали в цене и сансинские купцы, отправляющие караваны мехов в столицу и в порты южного Китая, берут их неохотно. В тайге поймали двух рыжих с крестами, которые продавали отрав-ленную одежду. Носившие ее все умерли... Лоча, как слышно, тоже торгует отравленными вещами, от которых на теле начинаются гнойные язвы.
