Альбигойский крестовый поход - Джонатан Сампшен

Джонатан Сампшен

Альбигойский крестовый поход

Терезе

Если услышишь о каком-либо из городов твоих…, что мы пойдем и будем служить богам иным…, порази жителей того города острием меча, истреби его до основания и все, что в нем, и сожги город огнем за Господа, Бога твоего. И сожги огнем город и всю добычу его до последней крошки для Господа, Бога твоего. И будет он в развалинах на веки, и не будет построен вновь.

I. Лангедок

В землю, где пшеница, ячмень, виноградные лозы, смоковницы...

К северу от Арля, где река Рона разделяется на два русла, январским утром 1208 года был убит папский легат. Легат, Пьер де Кастельно, покинул аббатство Сен-Жиль с небольшим отрядом телохранителей в предыдущий день и добрался до западного берега Роны после наступления темноты. Поскольку было уже поздно переправляться через быстротекущую реку на лодке, отряд провел ночь на берегу. Перед рассветом 14 января путники поднялись, отслужили мессу и направились к реке. В этот момент сзади незаметно подъехал всадник и вонзил копье в спину легата. Пьер упал со своего мула и умер через несколько минут, когда уже рассветало. Его убийца ускакал галопом в соседнюю крепость Бокер, оставив сопровождающих легата нести его тело обратно в Сен-Жиль, находившийся примерно в десяти милях по дороге. В аббатстве монахи похоронили его с зажженными свечами и пением Kyrie Eleison.

Убийца скрылся, но его успели опознать как слугу Раймунда VI, графа Тулузского. Он был в свите Раймунда в Сен-Жиль накануне и, возможно, стал свидетелем бурной ссоры между графом и папским легатом. Какой-то оставшийся неизвестным поступок лишил его благосклонности графа, и он искал возможность вернуть себе его милость. Но был ли Раймунд вдохновителем его затеи или даже знал о нем, далеко не ясно. В ходе бурной беседы Раймунд, как говорят, угрожал Пьеру насилием и возражал против телохранителей, предоставленных ему аббатом Сен-Жиль. У графа был и мотив, и возможность, и доказательства, которые в то время казались запутанными, но приобрели обманчивую ясность к тому времени, когда они достигли Рима. Иннокентий III объявил Пьера де Кастельно мучеником и недвусмысленно назвал графа Тулузского его убийцей.

"Вера и мир: нет более благородных причин для мученической смерти", ― заявил Папа в своем некрологе об убитом легате. Несомненно, что мученическая смерть Пьера произошла по идеологической, а не какой-нибудь мирской причине. Ересь восточного происхождения укоренилась во владениях Раймунда и сумела обратить в свою веру значительную часть населения. Более пятидесяти лет Церковь отступала перед лицом конкурирующей организации, учение которой, как казалось ортодоксальным теологам, ставило под сомнение основы христианской мысли. Гражданские власти не смогли, а некоторые считали, что и не хотели, предотвратить дальнейшее распространение еретической секты. Более того, многие дворяне, на вмешательство которых Церковь возлагала свои надежды, сами были заражены распространяющейся гангреной. Сменявшие друг друга папские эмиссары не могли решить, был ли среди них сам Раймунд. Несомненным было то, что он не смог подавить ересь силой, и это делало его защитником еретиков, если не самим еретиком. Метод убеждения больше не казался необходимым или даже полезным. На севере Франции была набрана армия с обещанием индульгенций, равных тем, которые давали рыцарям, сражавшимся с неверными в Святой земле. Смерть Пьера де Кастельно была отомщена в ходе одной из самых жестоких средневековых войн. Католическая вера в конечном итоге победила, как и предсказывал Иннокентий III, но последствия Альбигойского крестового похода вышли далеко за рамки его целей. Полунезависимое феодальное средиземноморское княжество (principality) было завоевано не только французскими войсками, но и цивилизацией и нравами северной Франции. Вместо местной династии провинцией завладел член французской королевской семьи, управлявший из своей резиденции в Париже, оставляя детали бальи, чиновникам и инквизиторам. Впервые за четыре столетия власть французской монархии распространилась до Средиземного моря.

Эти события ознаменовали триумф политики над географией. Центральный массив, малонаселенный, с небольшим количеством рек и отсутствием дорог, был грозным барьером для любой амбициозной централизованной власти, расположенной на севере. Ближе к Атлантике горы были более пологими, но их разделяли великие реки, текущие на запад — Сомма, Сена, Луара, Дордонь и Гаронна, которые слишком легко становились границами мятежных и независимых княжеств. Главным путем из Парижа в Средиземноморье тогда, как и сейчас, был коридор по долинам рек Рона и Сона, через который проходил один из самых активных и богатых торговых путей Западной Европы. Но богатство порождало власть, и великие города, через которые проходил этот путь, не служили ни одному королю, несмотря на все их внешнее проявления почтения.

В XVII веке кардинал Ришелье мог рассматривать Рейн, Альпы и Пиренеи как "естественную территорию" Франции. Но только значительные бюрократические ресурсы его собственного правительства сделали это возможным. В XII веке, когда люди говорили о "Франции", они подразумевали "северную Францию", и их терминология, столь странная для наших современников, имела под собой политическую реальность. Власть королей из династии Капетингов была признана менее чем на десятой части "естественной территории" определенной Ришелье. Территория, на которой они осуществляли эффективный контроль, была еще меньше и составляла не более Парижа, Иль-де-Франс, кусочка Бургундии и изолированных анклавов в северной и центральной Франции. Справедливо будет заметить, что влияние французских королей простиралось дальше, чем их реальная власть. Но на западе и юге своего королевства им не хватало даже этого влияния. Держава королей Англии из династии Плантагенетов включала в себя все атлантическое побережье Франции от Ла-Манша до Пиренеев и простиралась вглубь страны до Вернона, Тура, Клермон-Феррана и Ажена. Граница Священной Римской империи проходила не по Альпам, а по Роне, Прованс был имперским графством а Лион и Авиньон ― пограничными городами.

Но политические границы имели меньшее значение, чем культурные. Плохие коммуникации и независимость крупных феодалов оставляли каждому региону возможность развивать свою собственную культурную и политическую идентичность. На периферии различия были размыты. Но пуатевинец по-прежнему мог считать гасконцев иностранцами, а бургундский аббат говорил о своем родном регионе, что у него "нет ни короля, ни герцога, ни принца". Богатая провинция Лангедок, лежавшая за Авероном, между долинами рек Рона и Гаронна, вероятно, имела с севером Франции меньше общего, чем многие районы Германии. Жители Лангедока, по словам нормандского хрониста, были высокомерными, вспыльчивыми и "отличались от франков, как цыплята от уток". Сохранение римского права, важная роль женщин и утонченность