Валентина Мухина-Петринская - Король трассы

Мухина-Петринская Валентина Михайловна

Король трассы

1

Всю ночь доносились с реки мощные глухие удары, похожие на пушечные выстрелы, — на Вечном Пороге подвижка льда. Это самый неукротимый порог на Ыйдыге. Летом его гул покрывал скрежет экскаваторов, грохот машин, крики людей — трудовой шум гидростроя.

Великие сибирские морозы подбирались к Вечному Порогу исподволь и смиряли его лишь к середине зимы. Но и усыпленный, скованный льдом Порог был страшен: вдруг начинал шевелиться, пытаясь сбросить ледяной гнет, и тогда на реке словно гремели орудийные залпы, напоминая Александре Прокофьевне годы войны.

Спала она плохо, но поднялась бодрой — для подкрепления сил ей не требовалось много сна. Сколько она себя помнила, всегда приходилось вставать рано. Осторожно, чтоб не разбудить раньше времени мужа, она набросила на себя фланелевый халат и на цыпочках прошла в кухню. Там она зажгла уложенные с вечера сосновые дрова в плите: Сергей Николаевич любил завтракать в тепле, когда, уютно потрескивая, пылали в ней дрова.

Пока на плите закипал кофе и разогревалось вчерашнее жаркое из оленины, она успела сделать обтирание, умыться и причесать густые черные волосы. На стол можно накрыть, пока Сережа будет одеваться.

Александра Прокофьевна вернулась в спальню и нерешительно постояла возле кровати мужа: жалко было его будить, он так уставал эти дни.

Он спал, как мальчишка, раскинувшись и посапывая. До чего же сладко спит!.. Через два дня, 19 марта, исполнится ровно двадцать лет, как они муж и жена. Но Александра Прокофьевна до сих пор удивляется своему счастью и боится его потерять.

Когда она впервые увидела Сперанского, шел бой… Она была санитаркой при мостовосстановительном отряде № 2. Переправу через Волгу строили под градом немецких снарядов. Врачам и санитарам было много работы. Состав отряда несколько раз менялся…

Каждый час, каждую минуту Шура боялась за жизнь Сперанского. Кто посмеивался, кто только вздыхал над ее явно безнадежной любовью, жалея эту добрую, некрасивую, малограмотную девушку — рыбачку, поморку. Для нее не имело значения, что он на редкость хорош собою (любила бы его и обезображенного, увечного, обгорелого), что он видный инженер-энергетик и мостовик, что у него в Москве жена (по слухам, красавица). Шура просто любила всей душой, ни на что не надеясь, даже не мечтая… Так иногда снилось, что у него случилось несчастье, жена от него отказалась и он, беспомощный, позвал Шуру.

В январе 1944 года Сперанский съездил на побывку к жене. Вернулся мрачный, постаревший от обиды. Однополчане, все поняв, как могли, пытались утешить его. Через два месяца инженер Сперанский, к удивлению всех, женился на санитарке Шуре.

После войны у них родилась дочь Оленька… Теперь бы ей уже исполнилось восемнадцать лет. Когда Шура отняла ребенка от груди, Сергей Николаевич отправил жену в город учиться. Тогда ей казалось: хочет избавиться от нее не любит, никогда не любил.

— Поживи одна, осмотрись в жизни, подумай, — сказал ей муж. — Ты слишком предана мне. Нехорошо это. Поступай в вечернюю школу. Так будет лучше для тебя…

…Годы учения в вечерней школе. Редкие свидания, когда, едва встретившись, уже думаешь с отчаянием о предстоящей разлуке.

Смерть дочери из-за ошибки врача. Не разглядел, принял дифтерию за ангину. Когда сделали вливание сыворотки, было уже поздно.

Четыре часа простояла Шура на коленях у больничной кровати, обнимая маленькое тело. Потом встала, шатаясь: надо известить Сережу. Оказалось, кто-то из врачей уже позвонил ему. Вдвоем увезли дочку — то, что от нее осталось.

Потом не могла простить себе, что даже в час материнского горя не могла не подумать: "Теперь бросит меня… Оленька только и связывала!" Муж знал, что детей у нее больше не будет, а он так любил детей.

Тогда она была уже студенткой медицинского института. От тоски по ребенку, от беспомощного страха потерять мужа, ревнивых опасений спасалась одним — работой. Сперанский только случайно узнал, какого высокого мнения были о его жене и профессура, и товарищи. Ее оставляли при кафедре хирургии. Конечно, она отказалась наотрез и с тех пор ездила вместе с мужем со стройки на стройку.

На Вечном Пороге Александра Прокофьевна заведовала больницей. Больных было мало. Народ на гидрострое все больше молодой, здоровый. Случались производственные травмы, но крайне редко.

— Совсем деквалифицируюсь! — шутила хирург Сперанская…За кофе Сергей Николаевич, как всегда, делился своими заботами. Он боялся весеннего паводка.

— Бетон! Сейчас это для нас все, — хмуро сказал он.

— Сережа, мне опять надо съездить на Абакумовскую заимку. Ты сможешь дать мне машину?

— Легковая туда не пройдет. Разве вездеход…

— Какую можно!

— На который час?

— Как закончу утренний прием. К одиннадцати.

— Хорошо.

Александра Прокофьевна положила мужу на тарелку кусок пирога с брусникой.

— Вчера заходил Радик, — сказала она, улыбаясь. — Сидел с полчаса. Чаем его напоила. Говорит, если Таня не выйдет за него замуж, — просто не переживет.

— Переживет! — с досадой возразил Сперанский. — Большую ошибку сделает Таня, если выйдет за него.

— Ты недолюбливаешь Радика.

— А за что его любить? Эгоист высшей марки. Не понимаю, за что ты его привечаешь?

— Но я его на руках когда-то носила… Помнишь, сразу после войны на строительстве моста через Волгу? Ему было четыре годика. Такой забавный мальчишка. Синеглазый. Все его любили!

— Его слишком много носили на руках.

— Но ты не можешь сказать, что Радий плохой инженер?

— Инженер он способный, настойчивый. Если бы не он, вряд ли разработали новую технологию в такой срок.

— Ну, вот видишь!

— Этого, Шура, мало для человека.

— Отец его мог устроить в Москве, а он приехал на Север…

— Для анкеты. Прежде, чем осесть в столице. Тане надо открыть на него глаза. Хоть бы ты это сделала! Мне неловко. — Сергей Николаевич поднялся из-за стола. — Жаль девушку, Шура. Она хорошая. Кстати, ее любит настоящий человек!

— Этот шофер… Зиновий Гусач?

— Да. Чудесный парень.

2

Зиновий Гусач, король трассы! Так прозвали Зиновия потому, что поистине не было лучшего водителя по всей тайге — от Красноярска до Вечного Порога. Он мой самый лучший друг, и я хочу рассказать о нем. Его все у нас любят разве можно не любить такого хорошего парня? У него ровно столько врагов, сколько нужно иметь выдающемуся человеку: так, всякие завистники, ревнивцы или те, кого он пристыдил однажды. Особенно плохо к нему относился инженер Радий Глухов — еще до того, как они полюбили одну и ту же девушку. Мне кажется, Глухов чувствовал рядом с Зиновием свою гражданскую неполноценность, если так можно выразиться. В Зиновии было то; что мы называем врожденной интеллигентностью, в самом лучшем смысле этого слова. Когда один живет лишь для себя, а другой вечно забывает о себе ради других, это всем бросается в глаза.

Зиновий по натуре добр, отзывчив, простодушен, весел (когда на него не нападает тоска), покладист и всем словно родня.

В общежитии он очень мучился: не может уснуть, если кто-нибудь рядом шепчется или листает страницы. Все радовались, когда Зиновий получил отдельную комнату. Для него эта комната была вдвойне дорога, так как за стеной жила Таня Эйсмонт. Ведь это много значит, когда живешь рядом: чаще встречаешься, перекинешься словом-другим, по-соседски постучишься в дверь, вроде тебе понадобилась щепотка соли.

Но Зиновий отдал свою комнату Федосье Ивановне Прокопенко — почти незнакомой женщине. Он вез ее в кабине семьсот километров. Она ехала к мужу, инженеру Прокопенко. Можно представить состояние Зиновия, если он прекрасно знал, что этот Прокопенко из Чернигова сошелся с буфетчицей Аэлитой и у них самый медовый месяц. Федосья Ивановна оказалась очень славной женщиной веселой, бодрой, услужливой. Она сыпала пословицами и поговорками, на каждой стоянке обшивала и самого Зиновия и других парней. Кому пуговицу пришьет, кому завязку к шапке или заплату на порванную спецовку. Она беспокоилась о муже, который уже полгода, как ей не писал, только слал деньги. Федосья Ивановна жила у сестры на Лене. Обе работали в колхозе.

— Если он завел другую, — размышляла Федосья Ивановна, — как говорится, седина в бороду — бес в ребро, — тогда бог с ним, с моим Прокопенкой, хотя и прожили с ним без малого двадцать лет. Ну, а как заболел? Ревматизм скрючил… или увечье получил? Мужик самолюбивый, помощи не попросит.

Федосья Ивановна, всхлипывая, утирала слезы штапельным платком.

Зиновий буквально извелся за дорогу. Конечно, он заверил бедную женщину, что Прокопенко здоров как бык и никакого увечья не получал. Он завез Федосью Ивановну к себе, велел ей спать (она вместо того затеяла генеральную уборку), а сам поехал искать ее мужа.