Валентина Мухина-Петринская - На Вечном Пороге

Мухина-Петринская Валентина Михайловна

На Вечном Пороге

1

Это произошло два года назад. Я тогда работал в мостоотряде номер восемь. Мы строили мост через Волгу. В обеденный перерыв мне вручили заказное письмо. Я посмотрел штемпель: Красноярский край. Отродясь у меня там не было ни одного знакомого. И вот мне писали с гидростроя: поселок Вечный Порог!.. Когда я прочел письмо, у меня зарябило в глазах. Перерыв кончился, но я работать не мог, так тряслись руки. Наш мастер, Иван Матвеич, сразу это заметил и подошел ко мне.

— Ты что, Мишка, не заболел ненароком? Поди, тоже в Волге купался? Сколько вам говорить… только лед прошел, а они…

— Нет, — говорю, — не купался и не заболел, а вот письмо получил…

Я не долго думая дал ему прочесть это письмо. У него даже лысина вспотела и на носу капельки пота выступили. Он же знал, что я круглый сирота, детдомовец.

— И ты не догадывался, что у тебя есть отец?

— Откуда же? Мне никто ведь не говорил…

— Много она на себя взяла, как я понимаю… — медленно произнес он.

— Кто она?

— Ваша заведующая детдомом… Вот что, парень, иди переоденься и прямиком в детдом. Хоть отругай ее! Ну и человек!

Я поблагодарил мастера и, передав ему сварочный аппарат, пошел в общежитие переодеваться.

— Ты напишешь ему? — крикнул Иван Матвеич мне вдогонку, но я сделал вид, что не расслышал. Какая тут может быть переписка!.. Я уже знал, что уеду.

Вам, наверно, интересно узнать, что это за письмо? Вот оно, переписываю его целиком:

Тебе пишет начальник гидростроя на Ыйдыге Сергей Николаевич Сперанский.

Не могу не вмешаться в твои отношения с отцом и не сказать тебе, что я думаю по этому поводу: ты не прав.

Твой отец Михаил Харитонович Нестеров — очень хороший человек, хотя и совершил когда-то преступление. Четыре года он был на фронте, участвовал в обороне Севастополя, был несколько раз ранен, попадал в плен, но каким-то чудом удалось ему с товарищами бежать. Он видел Освенцим… Он знал, что такое гитлеровский офицер.

Не оправдывая его, скажу лишь, что за годы заключения он искупил свою вину… Так говорится — искупил вину.

Теперь Михаил Харитонович работает на гидрострое бригадиром плотничьей бригады. Он выучил десятки плотников. У него есть награды. Все его у нас уважают.

Пожалуй, никто его не знает так, как знаю я. Мы не раз вместе охотились на соболя. Ходили и на медведя. Ночевали в тайге у костра, и Михаил Харитонович рассказал мне про свою жизнь. Трудная судьба! Легче всего обвинить, а человека надо понять.

Он очень тяжело пережил твой отказ переписываться с ним. Это его тайное горе… Сильно оно его подкосило.

Напиши отцу, ты один у него на свете родной человек. Он достаточно наказан. Не без конца же казнить человека.

А всего лучше — приезжай к нам на гидрострой. Электросварщики нам очень нужны. Вообще людей не хватает, а строительство гигантское.

Напиши мне. Хотелось бы узнать, что ты за человек? Если решишься приехать, телеграфируй на мое имя, вышлем денег на дорогу, путь далекий.

Всего доброго! С. Н. Сперанский".

Вот это письмо! Сразу видно, что писал его добрый, душевный, справедливый человек! Впрочем, я это понял потом, когда раз десять перечитал письмо. Сначала я был потрясен лишь одним фактом, что у меня есть отец. Только круглый сирота, выросший в детдоме, может понять, как я был оглушен этим известием.

А мать? Жива ли мама? Может, и она жива? Вряд ли… Начальник гидростроя упомянул бы об этом. Мать и не оставила бы меня в детдоме.

Я наскоро переоделся в пустом в этот час общежитии, умылся и пошел в детдом. От Волги улица круто подымалась в гору, и я на минуту приостановился взглянуть на наш мост.

Разорванные звенья недостроенного моста рельефно выделялись на голубой воде, отражающей светлое весеннее небо. Белые кучевые облака, огромные и пышные — воздушные замки — то открывали, то закрывали солнце, и металлические фермы то темнели, то светлели. В каждой этой ферме и мой труд — электросварщика! Мне нравилась эта работа, просто с удовольствием я ее выполнял и никогда бы в жизни не сменялся, например, с бухгалтером. Радовало сознание, что мост воздвигается на века, что рядом столько интересных людей.

Хорошо, что вокруг простор, солнце, высота — облака проплывают совсем близко. Кажется, подпрыгни — и достанешь.

Это был первый мост в моей жизни, и я его любил.

Но я его не дострою. У меня есть отец, и я поеду к нему. Меньше всего меня смущало., что отец был в заключении.

2

Давно-давно не был я в нашем детдоме… с тех пор, как меня выписали. Некоторые бывшие воспитанники, теперь студенты или рабочие, посещали его иногда по воскресеньям. Но я не мог. Слишком тягостным было воспоминание. Если бы он не был, наш детский дом, таким уж образцово-показательным! Но он будет таким, пока там заведующая Пелагея Спиридоновна.

Так же слонялись по тщательно выметенному двору — ни травинки в неположенном месте — ребята, упитанные и вялые, удивительно похожие друг на друга. Еще не уехали на дачу. Я знал, что в лесу они будут иными, в каждом проявится свое.

Так же пахло карболкой из уборных. Та же стерильная чистота в дортуарах. Так же одинаково, по казенной форме, застланы койки. И до отбоя не разрешается лежать. Читать можно только сидя и в классной комнате, где учат уроки: наверно, легче проследить, кто что читает.

Вот было происшествие, когда застали меня в сарае с книгой Коллинза: "Бедная мисс Финч", издания 1874 года! Я вымолил эту книгу у одной девочки в школе. У ее родителей — целая библиотека. Там было много интереснейших книг, которых в городской библиотеке не достанешь: рассказы Грина, Полное собрание сочинений Брет-Гарта и Стивенсона, старые, двадцатых годов, журналы "Всемирный следопыт" и "Мир приключений", еще дореволюционные издания "Вокруг света". Пелагея Спиридоновна расценила "Бедную мисс Финч" как прямое посягательство на мою идеологию и немедленно конфисковала злополучную книгу.

…Пелагея Спиридоновна была у себя в кабинете. Когда я вошел, она говорила по телефону — резкий, пронзительный, властный голос. Я остановился в дверях и молча смотрел на нее. Она нахмурилась, как всегда при виде меня, и закончила разговор.

— Михаил Нестеров? Садись! — приказала она, указывая на стул.

Я сел, и некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Нисколько она не изменилась, наша заведующая: ни одной морщинки, ясный лоб человека, уверенного в своей правоте, выпуклые голубые, словно фарфоровые, глаза, бесцветные брови и ресницы, льняные волосы причесаны волосок к волоску и скручены на макушке жидким узлом. На ней синий костюм (до сих пор подкладывает вату на плечи, хотя так давно никто не носит), туфли на микропоре. И кабинет такой же, когда приводили меня к ней для выговора, только занавески обновили да повесили фотографию образцово-показательного детдома.

Даже теперь мне стало душно и захотелось выбить окно и распахнуть дверь — сквозняк устроить.

— Как это ты надумал навестить нас? — спросила она сухо.

— Какое вы имели право скрыть письмо моего отца? — спросил я каким-то не своим голосом.

Она смотрела на меня внимательно и строго, будто собиралась сделать выговор, однако на ее выдающихся скулах выступил неровный кирпичный румянец.

— И какое вы имели право ответить за меня? — И я повторил слова мастера: — Много вы на себя взяли!

— Может быть, много на себя взяла! — неожиданно согласилась она. — Я решила сказать все, когда тебе исполнится восемнадцать лет… Через два месяца бы сказала.

— Но почему?

— Давай побеседуем. Ты уже взрослый… Нельзя! Нельзя! Я занята! раздраженно крикнула она девчонке, которая сунулась в дверь. — Постарайся понять меня, Нестеров. Я отвечала за твое воспитание перед…

— Гороно, знаю, но при чем…

— …народом. Ты был всегда слишком неустойчив в моральном отношении… вообще трудный ученик. Мы не сумели… или не успели закончить твое воспитание, когда выпустили тебя из этих стен. Мы устроили тебя в ремесленное училище… На этом я могла бы о тебе забыть. Однако я до сих пор интересуюсь твоей судьбой. Я считаю, что ты еще должен воспитываться в коллективе, и отец, преступник, свел бы это воспитание на нет. Вот почему я посоветовала ему подождать с перепиской.

— Но вы ответили за меня… будто я не хочу знать своего отца!

— Нет. Этого я не писала. Но твой отец почему-то решил, что ты не хочешь иметь с ним ничего общего.

— Вы нечестно поступили с ним и со мной! Но вы этого даже и не понимаете, — сказал я, сдерживая ярость. — Кстати, в чем вы видите мою моральную неустойчивость?

— Ты всегда чуждался коллектива.

— Какая ерунда!

— Но ты всегда упорно уединялся…