На качелях XX века - Несмеянов Александр Николаевич

Постепенно от «фокусных» опытов с дымом в стакане или чудесными превращениями, сопровождавшимися переменой окрасок, я перешел к более серьезным экспериментам. Но влекли и взрывы. Здесь нужна была азотная кислота. Ее приходилось перегонять из реторты с селитрой и серной кислотой в охлаждаемый сосуд уже на площадке лестницы. Сначала получались окислы азота. Далее шло получение пироксилина. Рецептура была взята у Жюль Верна в «Таинственном острове». Все получилось хорошо, вата была превращена в пироксилин, и он был взорван в самом отдаленном уголке приютского парка. Я задался довольно бесполезной целью: каждый из доступных мне металлов через гидрат его окиси превратить во всевозможные его соли (еще действовала любовь к коллекционированию) и начал осуществлять эту программу.

Мне не хватало многих абсолютно необходимых реактивов, которые я не мог найти ни в домашней аптечке, ни в москательном мире или мире мастерских. Нужны были деньги. Зарабатывал я их так. На проезд до гимназии (от Сокольников до Красных ворот) и обратно мне давалось по гривеннику. Я за пятачок доезжал только до вокзалов (Каланчевская площадь)[35] и шел Домниковкой[36] до гимназии. В день таким образом я зарабатывал гривенник, а в месяц — солидные деньги, немногим менее трех рублей. С этим я мог уже идти в аптеку или, позднее, в магазин «Природа и школа», а еще позднее на базу «Природы и школы», рядом с Андроньевым монастырем[37], и в этих упоительных складах сокровищ Аладдина приобретал металлический натрий, желтый и красный фосфор, бром и многое другое. Как мне 12-13-летнему мальчишке продавали все это? Во-первых, это были ничтожные количества, во-вторых, очевидно, я внушал доверие и, может быть, симпатию своей увлеченностью.

Круг моих возможностей расширялся. Химия мне становилась все более интересна как наука. Учебник Рихтера уже был изучен вдоль и поперек. Я отправился приобретать менделеевские «Основы химии»[38] и действительно нашел их у букиниста. Долгие часы я провел над этим толстым томом в буквальном смысле, так как читал его на диване, лежа на животе и положив под грудь валик, а лицо расположив над книгой. Это было потруднее, чем Рихтер. Меня поражал сочный язык Менделеева[39], давило обилие материала и имен. Все же я прочел «Основы химии» от корки до корки. Увы, прочесть еще не значит усвоить!

Еще раньше передо мной раскрылись красоты органической химии: я приобрел и проштудировал «Органическую химию» Ремсена[40]. Какая волшебная вещь бензол — бесконечные цепи бесконечных превращений: в сахарин, который в 400 раз слаще сахара (стоит пососать), в ванилин, во множество и множество пахучих, цветастых, взрывчатых продуктов. Но где его взять? Я еще не установил связи с «Природой и школой», а в аптеках его не продавали.

Тогда я приступил к осуществлению такого плана: гиппуровая кислота, содержащаяся в моче травоядных, гидролизом должна была быть превращена в бензойную (и гликокол), а последняя декарбоксилирована в бензол. Дело, следовательно, было только за, казалось бы, названным доступным продуктом животноводства. Ночной сосуд был прикреплен веревками к шесту, и с Ленькой Соколовым, о котором я уже упоминал, мы отправились на охоту, которая оказалась совсем не такой простой, как думалось. Как только корова поднимала хвост, мы выдвигали свой инструмент, корова тотчас реагировала, опуская хвост и отодвигаясь или убегая. После многих попыток задача все же была выполнена, мы успешно замаскировались кустом и выдвинули снаряд из-за куста. Журчание драгоценной жидкости, наполнившей сосуд, было истинной музыкой для вспотевших экспериментаторов.

Дальше надо было упарить жидкость до небольшого объема, что было сделано на плите в кухне (как меня только не прогнала наша кухарка Дуняша!). Аромат был совсем некулинарный. Когда же я добавил соляной кислоты, запах стал страшным… В итоге мне все же удалось возогнать сверкающие иглы бензойной кислоты, удивительно чистые, контрастирующие с источником своего происхождения. Их было, однако, слишком мало для декарбоксилирования, и до бензола и ванилина дело не дошло.

В это время в гимназии мы завершили курс естествознания и изучали физику по «концентрическому» учебнику Косоногова[41]. Я уже понимал, что химию без физики полноценно не постигнешь. Физика мне нравилась, но в тогдашней целиком классической слишком логической физике XIX столетия я не чувствовал той романтики, которой была полна химия. Все же я решил приобрести солидный фундамент по физике и с этой целью накопил огромную сумму — 27 руб. (в это время родители мне делали уже и денежные подарки), кроме того, я репетировал брата Васю (бедный Вася!) тоже не бесплатно (видимо, это было воспитательной мерой для обоих). Отправился на Кузнецкий мост в царство книжных магазинов и купил там многотомный «Курс физики» Хвольсона[42], ни больше ни меньше! Скоро я убедился, что его нельзя читать без понимания смысла дифференциального исчисления и интегралов. С большим трудом — понятия были совсем новыми — я понемногу стал продвигаться в этом лесу, используя какой-то литографированный курс. К счастью, понятия о пределах и о бесконечностях и какие-то начатки аналитической геометрии были пройдены в гимназии (дело было уже в старших классах).

Гимназия

Возвращаюсь к моему поступлению в гимназию.

Я уже говорил, что родители остановили свой выбор на частной гимназии Страхова[43] на Садовой-Спасской, между Красными воротами и Сухаревой башней[44], напротив Спасских казарм[45]. Плата в этой гимназии была 200 руб. в год — вдвое выше, чем в казенных гимназиях, и несомненно очень чувствительна для кармана родителей. Это была в то время месячная зарплата папы. Но П.Н. Страхов — владелец и директор гимназии — был раньше преподавателем мужской гимназии во Владимире. Дядя Володя у него учился, и его отзывы, которые он со свойственной ему экспансивностью и общительностью сообщал маме во время его учебы во Владимире, видимо, решили дело.

Экзамен был серьезный, но читать я «всегда умел», писал в то время уже без ошибок, со всеми ятями, легкий оттенок владимирского произношения у нас в семье делал для меня нисколько не затруднительным, в отличие от истых москвичей, различение безударных гласных; так, я органически не мог написать чирвяк, типерь, сежу — обычные ошибки москвича. Так что я даже не помню ничего о диктанте и чтении, кроме благополучного результата. Но арифметика запомнилась. Экзаменовал наш будущий учитель арифметики Андрей Кузьмич Голубков, который задал мне задачу в 12 вопросов. Возился я с ней долго, но решил благополучно и был принят. Помню сборище в зале в день открытия. Были и вновь принятые ученики с их родителями, я — с мамой.

Начались занятия. Ежедневно я вставал в 7–7.30 и после завтрака в 8 часов выезжал из дома, чтобы к 9 попасть в гимназию. Дело было организовано так, что из приюта отправлялась летом линейка, зимой — розвальни, и кучер Сергей доставлял всех детей служащих, учащихся в городе, до трамвая в Сокольники. Года через три-четыре, когда провели трамвай от Сухаревой башни до Крестовских башен, Сергей стал доставлять нас до Крестовской заставы[46]. Он и встречал нас обычно в три часа, но если к этому времени кто-то не успевал, тогда приходилось от трамвая до дома идти пешком. Через Сокольники это путь километра в три парком, очень приятный. От Крестовской заставы по Алексеевской улице[47] мимо водокачки путь был короче, километра полтора-два, но не такой поэтичный — предместьем города. Ездило нас сначала немного — 3–4 человека, потом больше, и экипажа не хватило бы, если бы не деятельность Общества Ростокинской средней школы, которое открыло гимназию (уже смешанную) вблизи приюта. Начиная с моего брата Васи, ребята пешком ходили в эту гимназию.