Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 3
Ходить в корсете дурно,
О муза! — но ремни Котурна Потуже затяни!
Чтоб не увязли ноги В болоте общих мест,
Дороги
Ищи крутой окрест!
Простись, художник, с лепкой: К чему творить такой Некрепкой,
Рассеянной рукой?
Хранитель форм и линий — Каррарский монолит;
Не глине
Вверяться надлежит!
Возьми у камня прочность,
У бронзы Сиракуз И точность,
И благородный вкус.
Резцом в слоях агата Тобой осуществлён,
Тогда-то
Воскреснет Аполлон!
Не надо акварели!
Оттенки, что любил Доселе, -
Крепи в огне горнил!
Лишь в пламенном крещенье Надёжность обретут Сплетенья Фантазий и причуд:
Красавицы морские, Грифоны в облаках,
Марии
С младенцем на руках...
Проходит всё; натура Любая - прах и тлен... Скульптура —
Останется взамен.
Запечатлён в металле,
Тиран или герой С медали Увидит век иной.
И боги и кумиры Сокроются во мгле;
Звук лиры -Пребудет на земле.
Творите и дерзайте,
Но замысла запал Влагайте -
В бессмертный матерьял!
RONDALLA*v
Дитя с повадками царицы,
Чей кроткий взор сулит беду, Ты можешь на меня сердиться, Ноя отсюда не уйду.
* Здесь: серенада (исп.).
V Печатается по рукописи (РГАЛИ, Ф. 1190. М. Цветаева).
Я встану под твоим балконом, Струну тревожа за струной,
Чтоб вспыхнул за стеклом оконным Ланит и лампы свет двойной.
Пусть лучше для своих прогулок И менестрель, и паладин Другой отыщет переулок:
Здесь я пою тебя один,
И здесь ушей оставит пару Любой, кто, мой презрев совет, Испробует свою гитару Иль прочирикает куплет.
Кинжал подрагивает в ножнах:
А ну, кто краске алой рад?
Она оттенков всевозможных:
Кому рубин? кому гранат?
Кто хочет запонки? кто - бусы?
Чья кровь соскучилась в груди? Гром грянул! Разбегайтесь, трусы! Кто похрабрее — выходи!
Вперёд, не знающие страха,
Всех по заслугам угощу!
В иную веру вертопраха Клинком своим перекрещу
И нос укорочу любому Из неуёмных волокит,
Стремящихся пробиться к дому,
В который мною путь закрыт.
Из рёбер их, тебе во славу,
Мост за ночь возвести бы мог,
Чтоб, прыгая через канаву,
Ты не забрызгала б чулок...
Готов с нечистым на дуэли Сразившись — голову сложить,
Чтоб простыню с твоей постели Себе на саван заслужить...
Глухая дверь! Окно слепое! Жестокая, подай мне знак!
Давно уж не пою, а вою, Окрестных всполошив собак...
Хотя бы гвоздь в заветной дверце Торчал - чтоб на него со зла Повесить пламенное сердце, Которым ты пренебрегла!
Шарль Бодлер v 1821-1867
SED NON SATIATA*
Кто изваял тебя из темноты ночной,
Какой туземный Фауст, исчадие саванны?
Ты пахнешь мускусом и табаком Гаваны,
Полуночи дитя, мой идол роковой.
Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой Не смеют, демон мой; ты — край обетованный,
Где горестных моих желаний караваны К колодцам глаз твоих идут на водопой.
Но не прохлада в них — огонь, смола и сера.
О, полно жечь меня, жестокая Мегера!
Пойми, ведь я не Стикс, чтоб приказать: «Остынь»,
Семижды заключив тебя в свои объятья!
Не Прозерпина я, чтоб испытать проклятье, Сгорать с тобой дотла в аду твоих простынь!
* * *
В струении одежд мерцающих её,
В скольжении шагов - тугое колебанье Танцующей змеи, когда факир своё Священное над ней бормочет заклинанье.
Бесстрастию песков и бирюзы пустынь Она сродни — что им и люди и страданья?
V Впервые: Бодлер Ш. Лирика. М., 1965. * Но ненасытная (лат.).
Бесчувственней, чем зыбь, чем океанов синь,
Она плывёт из рук, холодное созданье.
Блеск редкостных камней в разрезе этих глаз...
И в странном, неживом и баснословном мире,
Где сфинкс и серафим сливаются в эфире,
Где излучают свет сталь, золото, алмаз,
Горит сквозь тьму времён ненужною звездою Бесплодной женщины величье ледяное.
DE PROFUNDIS CLAMAVI*
К тебе, к тебе одной взываю я из бездны,
В которую душа низринута моя...
Вокруг меня - тоски свинцовые края, Безжизненна земля и небеса беззвездны.
Шесть месяцев в году здесь стынет солнца свет,
А шесть - кромешный мрак и ночи окаянство... Как нож, обнажены полярные пространства:
Хотя бы тень куста! Хотя бы волчий след!
Нет ничего страшней жестокости светила,
Что излучает лёд. А эта ночь - могила,
Где Хаос погребён! Забыться бы теперь
Тупым, тяжёлым сном — как спит в берлоге зверь... Забыться и забыть и сбросить это бремя,
Покуда свой клубок разматывает время...
ПОСМЕРТНЫЕ УГРЫЗЕНИЯ
Когда затихнешь ты в безмолвии суровом, Под чёрным мрамором, угрюмый ангел мой, И яма тёмная, и тесный склеп сырой Окажутся твоим поместьем и альковом,
И куртизанки грудь под каменным покровом От вздохов и страстей найдёт себе покой,
И уж не повлекут гадательной тропой Тебя твои стопы вслед вожделеньям новым,
* Из глубины взываю (лат.).
Поверенный моей негаснущей мечты,
Могила — ей одной дано понять поэта! — Шепнёт тебе в ночи: «Что выгадала ты,
Несовершенная, и чем теперь согрета, Презрев всё то, о чём тоскуют и в раю?»
И сожаленье - червь — вопьётся в плоть твою.
ЖИВЫЕ ФАКЕЛЫ
Два брата неземных, два чудотворных глаза, Всегда передо мной. Искусный серафим Их сплавил из огня, магнита и алмаза,
Чтоб, видя свет во тьме, я следовал за ним.
Два факела живых! Из их повиновенья,
Раб этих нежных слуг, теперь не выйдешь ты... Минуя западни и камни преткновенья,
Они тебя ведут дорогой Красоты.
Их свет неугасим, хотя едва мерцают,
Как в солнечных лучах лампады в алтаре,
Но те вещают скорбь, а эти прославляют
Не Смерть во тьме ночной - Рожденье на заре! Так пусть же никогда не гаснет ваша сила, Восход моей души зажегшие светила!
ФЛАКОН
Есть запахи, чья власть над нами бесконечна:
В любое вещество въедаются навечно.
Бывает, что, ларец диковинный открыв (Заржавленный замок упорен и визглив),
Иль где-нибудь в углу, средь рухляди чердачной В слежавшейся пыли находим мы невзрачный Флакон из-под духов; он тускл, и пуст, и сух,
Но память в нём жива, жив отлетевший дух.
Минувшие мечты, восторги и обиды,
Увядших мотыльков слепые хризалиды,
Из затхлой темноты, как бы набравшись сил, Выпрастывают вдруг великолепье крыл.
В лазурном, золотом, багряном одеянье,
Нам голову кружа, парит Воспоминанье...
И вот уже душа, захваченная в плен,
Над бездной склонена и не встаёт с колен.
Возникнув из пелён, как Лазарь благовонный, Там оживает тень любви похоронённой, Прелестный призрак, прах, струящий аромат,
Из ямы, в коей всё - гниенье и распад.
Когда же и меня забвение людское Засунет в старый шкаф небрежною рукою, Останусь я тогда, надтреснут, запылён, Несчастный, никому не надобный флакон,
Гробницею твоей, чумное, злое зелье,
Яд, созданный в раю, души моей веселье, Сжигающий нутро расплавленный свинец,
О, сердца моего начало и конец!
НЕПОПРАВИМОЕ
Возможно ль задушить, возможно ль побороть Назойливое Угрызенье,
Сосущее, как червь — бесчувственную плоть,
Как тля — цветущее растенье?
Бессмертного врага возможно ль побороть?
В напитке из какой бутыли, бочки, склянки, Утопим мы — не знаю я! -Его прожорливую алчность куртизанки И трудолюбье муравья?
В напитке из какой бутыли? - бочки? — склянки?
Я ведьму юную на выручку зову:
Скажи мне, как избыть такое?
Мой воспалённый ум — что раненый во рву,
Под грудой трупов, после боя.
Я ведьму юную на выручку зову.
Над ним уж воронье кружит - он умирает!
Уж волки рыскают окрест...
Он должен знать, что зверь его не растерзает,
Что будет холм и будет крест.
Смотри, уж вороньё кружит - он умирает!
Как небо озарить, не знающее дня?
Как разодрать завесу ночи,
Тягучей, как смола, кромешной, без огня Светил, глядящих людям в очи?
Как небо озарить, не знающее дня?
Надежда, кто задул тебя в окне Харчевни?
Как до пристанища дойти Без света вдалеке и без лампады древней, Луны, ведущей нас в пути?
Сам Дьявол погасил фонарь в окне Харчевни!
О ведьма юная, тебе знаком ли ад?
Возмездия неотвратимость?
А стрел Раскаянья, пронзивших сердце, яд?
