Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 3
- Чего говорить, всё ясно!
- Почему кино не везут? — несётся из задних рядов.
- ...Желающих нет? Итак, прошу, товарищи, подходить расписываться!
1952 (?) г.
СТИХОТВОРЕНИЯ * * *
Солдатским письмом трёхугольным В небе стая.
Это гуси на сторону вольную Улетают.
Шёлком воздух рвётся под крыльями. Спасибо, что хоть погостили вы. Летите, летите, милые!
На письме - сургучовой печатью Солнце красное.
Унесёте его на счастье вы -Дело ясное.
Нам останется ночь полярная,
Изба чёрная, жизнь угарная,
Как клеймо на плече позорная, Поселенская, поднадзорная.
На такую жизнь не позарюсь я, Лучше трижды оземь ударюсь я, Птицей серою обернуся,
Полечу - назад не вернуся — Погодите, я с вами, гуси.
1949 * * *
Енисей сливается с Тунгуской, Старший брат встречается с сестрою. Та течет полоской синей, узкой,
Тот — широкой полосой седою.
По груди широкой, богатырской Стороны чужой, земли сибирской Пролегают лентой орденскою.
Две реки идут одной рекою,
Две реки идут одной судьбою,
Так, как нам не велено с тобою.
И железные проходят зимы,
И чудесные проходят вёсны Над моею жизнью нелюбимой, Над чужой землёй орденоносной. Над чужбиною.
1950 * * *
В тайге прохладной Ребячьей радостью Ребячьей сладостью Встречают ягоды.
Черничные заросли,
Брусничные россыпи.
Мол живите до старости,
Мол ешьте досыта!
Мол кушайте, друга!
Мол счастливы будьте!
Мол только пригубьте!
Мол не обессудьте!
Не хочу вас, заросли!
Не желаю, россыпи!
Не хочу — до старости!
Не желаю - досыта!
Мне б яблочка российского разок куснуть, В том доме, где я выросла, разок уснуть!
1950 * * *
- «Ночь - а звёзды - рукой подать!
- Схватить, удержать в руке,
Ту, самую яркую, крепко сжать,
Как гривенник, в кулаке,
И в чум прилететь,
И всем показать -Глядите, отец и мать!
Я сам её взял — поглядите, горит в руке!
Довольно светить ей на небе —
пусть светит у нас в потолке!
И мама задует светильник из мха и жира тюленя И сына, лаская, посадит к себе на колени...»
...О детстве своём говорил, покуривая и хохоча, Раскосый электромонтер из колхоза «Путём Ильича».
1950
ВЕСНА
Не певунья и не красавица —
По медвежьи трудится, старается,
Напрягается тучами,
Кручами,
Всеми реками сонно-могучими,
Каждым корнем и каждой жилою,
Всей своей материнской силою,
Сердцевиной таёжного дерева,
Всей упругостью мускула Зверева,
Чтоб из треснувшей оболочки Ледовитого, мёртвого сна,
Появилась дрожащим комочком,
Необсохшим цыплёнком — весна.
1951 * * *
Непростой мужик стоит у чума, Старый, косолапый, косоглазый, Не по-здешнему мужик угрюмый, Раз взглянув — его узнала сразу.
Я об этом мужике читала в детстве, А теперь живу с ним по соседству. Он, как все, одет в оленьи шкуры,
Только шерсть на том олене — волчья.
Он, как все, обут в унты оленьи,
Да по-волчьему ступает, сволочь!
В веках прячет он глаза, как в ножнах,
Изредка блеснут неосторожно.
Непростой мужик стоит у чума,
Непростого ишет в небе чудном.
Непроста его ночная дума.
Непроста луна над ним — шаманским бубном.
1951 * * *
Первой страницей зимы
открывается день Белой страницей.
Синькою в детских следах залегает глубокая тень, Синяя лыжня по белому снегу стремится.
Птицы у нас не зимуют. Молчит за поселком тайга, Стадом оленей уставила в небо рога.
День без событий, без почты, почти без забот.
- Хоть бы скорей красноярский пришёл самолёт!
1951
НОЧНАЯ МОЛИТВА
Из дому выйдешь - тьма по глазам Будто ножом.
Сразу ослепнешь — как из дому выйдешь.
Из дому выйдешь — вся тишина В уши тебе —
Сразу оглохнешь, как из дому выйдешь.
Нету тебя.
Нет ни тебя, ни огня, ни земли, ни воды,
Из дому выйдешь.
Нету ни неба, ни звука, ни вздоха в груди -Из дому выйдешь.
О, поскорей разберись в темноте,
Господи Боже!
Вновь, засучив рукава, твердь от земли оторви,
Господи Боже -
Первозданным кремнем первый высеки свет.
Глину покруче меси,
Крепче нащупай ребро,
Господи Боже!
В глиняный лоб мне вставь золотые глаза,
Чуткие уши из розовых раковин сделай.
Только души мне не надо. Возьми мою душу себе. Будет твоя. Сам поживи с ней, попробуй!
1951 * * *
На избах - шапки набекрень И пахнет снегом талым. Вчера пуржило целый день, Сегодня перестало.
Одну и ту же множит трель Силёнки пробуя капель.
А снег лежит на берегу От детских лыж в полоску, Как будто снятой на бегу Тельняшкою матросской.
На солнце вспыхнула сосна И замерла, сияя.
Вот и до нас дошла весна В последних числах мая.
1952
ПРАЗДНИК
Над хатой — дым столбом,
А в хате — коромыслом,
И речи за столом Без никакого смысла.
Гуляют други милые Со всей сибирской силою, Глотают брагу сладкую Со всей сибирской хваткою.
Октябрь ли, Май ли, Рожество,
У нас в деревне торжество — Венчаем иль хороним —
Стакана не уроним!
Сосед мой дорогой,
Глотни ещё глоточек,
Пирог непокупной —
Кусни ещё кусочек!
Сама тесто жарила - сама пекла Всё что понаставила, съедим дотла, Сама брагу ставила, сама пила. Хотя баба старая, а весела,
Хочешь сватай,
Хочешь лапай,
Хочешь — в голове царапай!
Пейте, работнички,
Рыбаки,охотнички,
Столяры да плотнички,
Пейте до ноченьки!
Пейте, соседушки,
Бабушки, дедушки,
Малые детушки,
Пейте до светушка!
Больше делать нечего В эдаком селе,
Как с утра до вечера Быть навеселе!
А выйдешь из хаты Пьяный и сытый.
В небе - Сохатый Бьёт копытом.
8 ноября 1952 * * *
Ветер вечерний дышит,
Каждый вздох - глубок.
Дремлет в нагретой нише Грифельный голубок.
Рядом с живым - нарисованный Дремлет дух святой,
Временем исполосованный,
Белый и золотой.
И прижимается к небу Сонного купола грудь...
Думается: и мне бы Также вот — уснуть!
★ ★ *
Город солнцем выпит и выжжен, Рыбьими ртами окна дышат,
В небе серебряном плавятся крыши Голос чужой поёт о Париже,
Голос чужой поднимается лесенкой, Голос чужой и чужая песенка. Душно сердцу в груди, как в камере, Солнцу седому — в седой лазури.
И возникает над сонной окраиной Косо поставленный парус бури.
* * *
Вправду? иль, может быть, снится Чёрная эта река?
Окон пустые глазницы,
Фонарей золотые ресницы,
Лунных домов бока?
Площадью тёмной, сонной,
Караул печатает шаг,
Плещется опалённый В небе забытый флаг.
Если ты сон, то вещий.
Так я приду домой.
Смолоду мне обещан Матерью мне завещан,
Город — мой!
* * *
Ах, и белы моей земли снега, моей зимы
снега...
Белы, как сахар, как мука, что пароходы нам везут весной, как только сбросит лёд, плечами поведя, река, как сбросит лыжи самолёт.
Белы, как сахар, что грызут ребята наши круглый год, ах, и белы моей земли снега, моей зимы снега...
Белы, как той тетради лист, где пишет буквы младший внук. Он ростом мал и не речист, зато он знает много букв.
Белы, как той тетради лист, как те тетрадные листы, где пишет знаки старший внук. Похожи знаки на следы седых песцов и лёгких птиц — и каждый знак, сказал мне внук, не след, а нота, то есть звук.
Ах, и белы моей земли снега, моей зимы снега...
Под ними спит моя тайга, в своей берлоге спит медведь, метёт метель, метёт пурга, и солнцу лень на нас глядеть...
Я стар и сед, но старый ум
живуч, что рыба подо льдом. Своих отцов я помню чум, своих сынов я вижу дом, в сыновнем доме вижу свет, в отцовском чуме помню тьму, и тяжек вес прошедших лет доныне сердцу моему...
Я помню, как певала мать и ветром вторил ей Таймыр о том, как безысходна гладь,
о том, как безнадежна ширь снегов, снегов зимы моей, снегов, снегов земли моей — снега, снега, везде снега, ей ветром вторила тайга.
Из рыбьей косточки иглой оленьи шкуры шила мать, под ветра свист, под бури вой оленьей жилой шила мать из рыбьей косточки иглой. Кормилец наш, седой олень, нас в шкуру одевал свою про это тоже пела мать, про это я сейчас пою, и внуки не ложатся спать и песню слушают мою.
