Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях
Алла Александровна сообщает, что последнее лето в Трубчевске он провел в 1940 году. Лидия Протасьевна Левенок неуверенно припоминала, что последний раз Андреев приезжал ненадолго, и называла весну того же года. Других сведений об этом нет, нет и "трубчевских" стихов этого времени. Но есть помеченные 39–м три стихотворения "трубчевского" цикла "Зеленою поймой". Два из них связаны с Дивичорами, и в одном из них появляется знакомый "дом у обрыва" в старом лесничестве и мелькает героиня, заставляющая вспомнить поэму "Лесная кровь":
Там, на глухих Дивичорах,Где пропадают следы —Вкрадчивый шелест и шорохЗлого костра у воды.
И, в непонятном веселье,Древнюю власть затая,Варит дремучее зельеТемная ворожея.
Плечи высокие, прядиУ неподвижного лба.В бурых руках и во взгляде —Страсть моя, гибель, судьба.
Тайну её не открою.Имя — не произнесу.Пусть его шепчет лишь хвояВ этом древлянском лесу.
В том же древлянском лесу является ему "дивичорская богиня" или та же "темная ворожея":
Вдоль озер брожу насторожённых,На полянах девственных ищу,В каждом звуке бора — отражённыйСлышу голос твой, и трепещу.
А кругом — ни ропота, ни бури:Травы, разомлевшие в тепле,Аисты, парящие в лазуриС отблесками солнца на крыле…
Возникает дочь лесника, правда, по логике сюжета, подмосковного, и в романе "Странники ночи". Ей, Марии Муромцевой, живущей в Медвежьих Ямах, он придал некоторые черты Аллы Мусатовой. Можно только предполагать — встретилась ли романтическая героиня поэту в его "трубчевской Индии", или пригрезилась, и поэтому мемуаристки не запомнили никаких подробностей возникновения этого андреевского сюжета? Никто теперь не ответит. Но попробуем поверить в стихи о местах столь дорогих поэту, где, похоже, он бывал счастлив:
Там, у отмелей дальних —Белых лилий ковши,Там, у рек беспечальных,Жизнь и смерть хороши.
10. Предбурье
Зимой, после двух с половиной лет ссылки, неожиданно вернулась Анна Ломакина. Вернулась с маленьким ребенком, без мужа: ему жить в Москве было запрещено. Комнату пришлось возвращать через суд. Соседское участие ее поддерживало. Она навсегда это запомнила: "Добровы встретили меня ласково. Полюбили Алешу. Вспоминается — как по нашему коридору бежал маленький Алеша, который только что начинал ходить. Как Филипп Алекс<андрович>, делая вид, что догоняет его, приговаривал: "Вот догоню, догоню сейчас". Алеша визжал от удовольствия.
Потом за большим добровским столом сидим мы уже с Алешей. Алеша сидит на коленях Фил<иппа> Алекс<андровича> и вместе с ним из одного блюдца пьет чай, а Фил<ипп>Александрович>кладет ему в рот маленькие кусочки мармелада.
Вас<илия>Вас<ильевича>никак не прописывали в Москве. Мы с Алешей коротали это время вдвоем в холодной, можно сказать ледяной, комнате. Печка топилась плохо, в комнате пахло дымом, а на стене, выходящей на лестницу, лежал снег, который я счищала по утрам щеткой. В коридоре бегали крысы. Было страшно, одиноко и грустно…"[263]
На Андреева чужие бедствия действовали угнетающе. Стихотворение о Велимире Хлебникове, написанное в 40–м году, заканчивается горестными строками:
А мир-то пуст… А жизнь морозна…А голод точит, нудит, ноет.О голод, смерть, защитник грозныйОт рож и плясок паранойи!Исправить замысел безумныйЛишь ты могла б рукой бесшумной.Избавь от будущих скорбей:Сосуд надтреснутый разбей.
Год выдался трудным, большую часть свободного времени Андреев отдавал писанию разраставшегося романа. Может быть, ненадолго съездил в Трубчевск.
Летом арестовали Андрея Галядкина. По воспоминаниям Василенко, Галядкина арестовали вот почему: "Живя подолгу в Никольском, он был дружен со старостой местной церкви. И Алла Константиновна Тарасова, актриса, его знакомая, попросила Андрея организовать венчание ее племяннику. Что он и сделал. А через два месяца его арестовали за то, как я потом выяснил, что он "совращал в религию" великую актрису"[264]. Неизвестно, так ли это — поводом к аресту могло послужить что угодно. Усиленная борьба с "религиозниками" шла весь этот год.
К делу Даниила Андреева приложена выписка из протокола допроса первой жены Галядкина от 30 августа 1940 года. На вопросы о политических настроениях мужа она отвечала, что его настроения и его родителей "были резко антисоветскими", и добавляла: "Припоминаю, особенно он был недоволен, что ему не дают свободно высказывать свои мысли, что вот в Германии и других капиталистических странах каждый может говорить, печатать, что ему вздумается"[265]. Ее показаний (как они получены и в какие формулировки облечены старшим оперуполномоченным ГБ Гришуновым — это иное дело) было достаточно для ареста не только Галядкина: на вопрос, "в присутствии кого Галядкин А. Д. высказывал антисоветские настроения", — допрашиваемая отвечала, что тот высказывал их "в присутствии своих родителей, которые его в этом поддерживали, и близких друзей. Особенно близким человеком моему мужу были — сын священника Александр Ивановский и сын писателя Андреева, которые сочувствовали моему мужу и сами выступали с антисоветскими взглядами"[266].
Выбили показания на Даниила Андреева и на их общих друзей и у самого Галядкина. Об Андрееве расспрашивали особенно подробно. Вот протокол допроса от 5 марта 1941 года:
"ВОПРОС: Когда вы последний раз встречались с Андреевым?
ОТВЕТ: Последний раз я с ним встречался летом 1939 г. Он приезжал ко мне в с. Никольское.
ВОПРОС: Для чего он был у вас в с. Никольском?
ОТВЕТ: Он приезжал в один из выходных дней просто провести свободное время.
ВОПРОС: Что вам известно о политических взглядах Андреева?
ОТВЕТ: Из неоднократных разговоров, которые у меня были с Андреевым, мне известно, что по своим политическим взглядам и убеждениям [он] является человеком антисоветским.
ВОПРОС: Вы с Андреевым были связаны по антисоветской работе?
ОТВЕТ: По антисоветской работе я с Андреевым связан не был"[267].
На допросе 10 марта давление на Галядкина усилено, показания на "сообщников" получены:
"ВОПРОС: Вы продолжаете быть неискренним и скрываете как свою преступную работу, а также и своих соучастников. Предлагаем рассказать об этом…
ОТВЕТ: Я также не намерен скрывать что-либо о своей преступной работе и честно заявляю, что не только проводил контрреволюционную агитацию против мероприятий советской власти, но писал статьи и очерки, в которых протаскивал антисоветские взгляды, в целях рас пространения которых я устанавливал связь с людьми антисоветскими и всецело разделявшими мои взгляды.
ВОПРОС: Кто эти лица. Назовите их?
ОТВЕТ: …Андреев Даниил Леонидович…, Ивановский Александр Михайлович…, Усова Мария Васильевна. Все эти лица очень религиозные и люди антисоветские.
ВОПРОС: В чем состояла антисоветская связь с ними?
ОТВЕТ: Кроме антисоветских разговоров, которые у меня были с ними, я им читал свои очерки и статьи, где излагал враждебные советской власти идеологические взгляды. Эти очерки ими охотно и с одобрением выслушивались…"[268]
Конечно, Андреев давно состоял на особом учете у органов, информацию о нем они собирали впрок, и запротоколированные показания готовились, как юридические основания для будущего "дела", когда придет срок возбудить его. Признания Галядкина о том, кому он читал свои писания, для этого были достаточны. Главное — правильно сформулировать показания в протоколе допроса. Следователи Князьков, Меркулов, чьи подписи стоят под лубянскими протоколами, делали это умело.
11. Смерть доктора Доброва
Январь 1941 года Андреев был занят оформительской работой, как всегда, срочной. В письме к Глебу Смирнову, с которым давно не виделся, он просит заранее назначенную встречу перенести "на любое число после 25–го", добавляя: "Очень я соскучился — моя жизнь в последние месяцы не дает возможности никого видеть, а я не создан для такого отшельничества!"[269] Никого не видел не только из-за работы ради хлеба насущного: в эту зиму он много писал. И не один роман. Закончил автобиографические записки "Детство и молодость (1909–1940)", писавшиеся давно, исподволь. И снова, вытеснявшиеся прозой, после затяжных пауз пришли стихи. Дописывался давно начатый — первые стихотворения написаны еще в 28–м — цикл "Катакомбы".
