Георгий Адамович - «…Поговорить с Вами долго и длинно и даже посплетничать…»: Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом (1953-1967)

Перепечатывая стихи, у меня не было сомнений, кроме разве 3-й строчки 2 строфы в первом стихотворении — нужны ли многоточия после слова дрему[96]. Отпишите. В слове «безконечность» я заменил з буквой с, что согласно с Кульманом[97].

Это, кажется, действительно все, а муэн кэ жэ сюи[98] слепой.

Относительно К. Эвальда скажите мне, кто это. Буду, разумеется, хранить тайну до гроба. Стихи на «уровне»; не хуже других — Вы правы, я думаю, даже лучше, но мы не можем поместить их в № 2 — места нет. О № 3 поговорить еще успеем.

Жаль, что с Комментариями не вышло. Подождем и тут № 3. О чем я по-настоящему жалею, это что Вы ничего не прислали для отдела «Отзывов и заметок». Неужели так-таки нет ничего? Что-нибудь остренькое на закуску. Вы умеете. Очень прошу. Если да, то поскорей.

№ получается неплохой. Много возни с типографией. Возвращаюсь в город 6-го, пишите мне туда.

19. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

Nice, 11сент<ября> 1953

Дорогой Роман Николаевич

Возвращаю стихи. Поправка только в первом из них, в предпоследней строке. Вернее, не поправка, а авторское изменение текста[99].

Вы просите каких-нибудь мелочей для отдела «смеси». Увы, ничего нет. Это вообще тот отдел, который, по-моему, составляется на месте, т. е. там, где находится редакция. За тридевять земель как-то не чувствуешь, о чем и как надо бы написать. Как Вам понравился отзыв Терапиано об «Опытах»?[100] Он всегда пишет так вяло и смутно, будто у него на конце пера кусок ваты.

Завтра еду в Париж, где пробуду до конца месяца (53, rue de Ponthieu, Paris 8е). Крепко жму руку и желаю успеха в Ваших редакторских трудах и хлопотах. Кланяйтесь, пожалуйста, Софье Михайловне.

Ваш Г. Адамович

20. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

53, rue de Ponthieu Paris 8е

21/IX-53

Дорогой Роман Николаевич

Возвращаю корректуру через полчаса по получении ее.

Исправление только одно. Но я Вам с этим исправлением вернул текст, отпечатанный Вами на машинке — так что Вы его уже знаете.

Повторяю:

Вместо

…о чем эта жалость?..

надо

, сомнения, жалость,

Крепко жму руку. Когда выходит номер?

Ваш Г.А.

21. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу

29.10.53.

Дорогой Георгий Викторович,

Вот Вам содержание № 2; книгу вышлю на будущей неделе.

Поместил Ваше имя и Комментарии для следующих №№, но уверенности у меня никакой, что Вы собираетесь их писать, а если напишете, то дадите их нам — Вы ни единым словом до сих пор не обмолвились. Поэтому я очень Вас прошу ответить мне, получив эту мою цыдулку.

№ 3 мы начнем собирать в ноябре, а выйдем не раньше февраля и не позже марта, потому что в апреле мне нужно быть в Лондоне. Очень надеюсь с Вами свидеться в Европе.

Разумеется, буду ждать и Ваш отзыв на № 2.

Всего, всего хорошего.

Дружески Ваш

22. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

104, Ladybarn Road

Manchester 14

4/XI-1953

Дорогой Роман Николаевич

Спасибо за листочек с содержанием «Опытов». Теперь жду их самих. «Комментарии» я напишу непременно и пришлю к № 3. (В декабре, или можно позже? Я как-то не умею писать иначе как к сроку.) Очень буду рад, если приедете в Англию. От Манчестера до Лондона — недалеко, надеюсь, увидимся. Но в апреле (точнее, между 25 марта и 20 апреля) — у меня каникулы, и я, вероятно, буду в Париже. Заедете ли Вы туда?

Два слова о другом: я, когда в последний раз был у Бунина[101], спросил, каково его впечатление от «Опытов». Он — не без обиды в голосе — ответил, что их не видел. Не считаете ли Вы, что Бунину — даже если он не сотрудник — следовало бы журнал посылать? Все-таки он наш общий патриарх[102]. Простите, что я вмешиваюсь не в свое дело. Но думаю, Вы со мной согласитесь. Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

23. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

Manchester 14

104, Ladybarn Road

5/XII-1953

Дорогой Роман Николаевич,

Спасибо за «Опыты». Прочел их внимательно и в общем «с удовольствием». Пишу «в общем» — потому что удовольствие было не от каждой отдельной напечатанной вещи, а от целого, т. е. от духа и склада журнала, от того, что он поддерживает высокую литературную продукцию и что его не «тянет на капусту».

Об отдельных вещах — не буду говорить о каждой. Мне очень нравится рассказ Леховича[103], и вовсе не потому, поверьте, что автор — мой приятель. Есть что-то в этой истории чистое и глубокое, a quoi je sui sensible[104]. Яновский, как всегда, талантлив и хаотичен, но хорошо то, что талантлив. А вот Газданов на сей раз довольно сер и мелок: т. е. занятно, но на полчаса.

Во всем остальном, по-моему, есть много интересного, больше, чем в первом номере, и это хороший признак. Обыкновенно вторая книга, второй № журнала — бывают хуже, и, собственно, экзамен держится именно на всем втором. Мне жаль только, что Степун — человек с большими недостатками, но с большим умом и талантом, — ограничился неподходящей для него темой[105]. Анненков, как всегда, развязен, но в общем неплох, и хорошо то, что в эмигрантском журнале оказалось возможным по-человечески отозваться о Горьком[106]. От этого мы начинаем отвыкать, уподобляясь именно тем, кого изобличаем. Я думаю, было бы хорошо, если бы Вы от Степуна постарались получить что-либо существенное и сделать его не гостем в журнале, а одним из «столпов». Я вовсе не его исключительный поклонник. Но так мало осталось людей вокруг, что и этот блестящий болтун — на вес золота. Он человек, как выражаются, «с музыкой» — т. е. именно с тем, что исчезает, а в сов<етской> России исчезло совсем. Это было и в Федотове. Но Степун, пожалуй, одареннее его.

Мне понравилось, что Вы без повода и причины написали о Монтэне[107]. О таких людях и о таких вещах полезно напоминать, чтоб не очень все уже было мелко, и есть в этом больше настоящей «актуальности», чем в любой злободневной чепухе.

Рецензии Аронсона я еще не получил, но слышал, что она кислая[108]. Бог с ним! Надеюсь, Вы не обращаете на него внимания, тем более что совершенно правильно написали о газете вообще: утром читаешь, к вечеру забываешь. Но в защиту Аронсона следует сказать, что Вы и о нем лично отозвались в своем отчете не очень благосклонно[109]. У него, кстати, ужасно наивная и смешная манера в статьях: ставить баллы. «Первое стихотворение г-жи Х. Лучше, второе хуже» — и т. д. Притом безапелляционно, т. е.: без объяснения. Но еще раз — Бог с ним! В России критика всегда была второсортная, а теперь докатилась до окончательной Чухломы и Царевококшайска.

Вы мне не ответили насчет «Комментариев», т. е. насчет срока: конец декабря. Подходит ли это Вам? Я пишу их урывками, т. к. сейчас у меня много здешнего дела.

Еще забыл Вас спросить вот о чем: Варшавский должен был Вам передать рукопись Анны Морисовны Элькан о Петербурге начала революции[110]. Я ему послал ее для прочтения. Читали ли Вы ее? Собираетесь ли напечатать? По материалу — вещь интересная, а что написано с излишними «красотами», так этим грешат сейчас многие (даже Вейдле пустился выдумывать свои слова, ce qui n’est pas tant a fait son rayon![111]). Мне лично было бы приятно, если бы Вы это поместили — но скажу откровенно почему: потому что меня автор об этом просил и я обещал «походатайствовать». Видите, я не собираюсь с Вами хитрить! Там есть строк 10 обо мне, каким я был в ту пору[112]. Если будете печатать, лучше выбросьте это! Это ни к чему, и от взаимных комплиментов журнал может стать похож на «лавочку».

До свидания. Если соберетесь в Англию, предупредите заранее. От души желаю успеха Вам и «Опытам», и уверен, что успех должен быть, хотя не сразу и не единодушный, по самому скрыто-задиристому характеру журнала и по настроениям нашей эмигрантской, новой и старой, среды.

Ваш Г. Адамович

P. S. 16 декабря уезжаю в Париж до 10 января. Адрес прежний — 53, rue de Ponthieu, Paris 8е.

24. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу

13.12.53

Дорогой Георгий Викторович, большое спасибо за милое письмо!

В ответ о том, какой последний срок — всегдашний вопрос — отвечу — чем раньше, тем лучше, а по календарю к НОВОМУ ГОДУ, т. е. 1 января. Нужно снова спешить!

А Аронсон меня больше не трогает, да я сам, думаю, хватил через край, вообразив, что обозреватель этот монстр, и, кажется, подгадил нам самим или, как говорится у Чехова, «не могу тебе простить, что ты разговаривал о декадентах с половыми»[113]. Где это?