Мередит Маран - Зачем мы пишем

Сайт: www.gishjen.com

Facebook: www.facebook.com/pages/gish-jen/112020422148586

Избранные работы

Романы

«Мона в земле обетованной», 1996

«Любимая жена», 2004

«Типичный американец», 2007

«Мир и город», 2010

Сборник рассказов

«Кто ирландец?», 1999

Периодические издания

The New Yorker

The Atlantic Monthly

The New York Times

The Los Angeles Times

The New Republic

Гиш Чжень

Писательство — это часть моей сущности в мире. Еда, сон, писательство — все едино. Я не думаю о том, почему я пишу, — мне же не приходит в голову думать, почему я дышу. Плохо, когда не можешь писать, — так же, наверное, будет плохо, когда я не смогу дышать.

Когда я пишу, то забываю о себе. Я переселяюсь в своих героев, в истории. Я знаю, что работа идет хорошо, когда смотрю на часы и вижу, что уже десять вечера, а в последний раз я на них смотрела, когда был полдень.

Моя литературная работа всегда была очень интуитивна. Я начинаю произведение без плана, никогда не заглядываю вперед. Я смотрю только на то, что делаю, а потом поднимаю глаза и осознаю, что уже нахожусь на другом берегу озера; из этого я делаю вывод, что плыла.

Довольно большое количество азиатских американцев чувствуют себя неловко, когда говорят о себе или привлекают к себе внимание. С рождения мы приучены думать о себе с точки зрения наших социальных ролей, поэтому, когда мы говорим о детстве, некоторые из нас рассказывают о собственном детстве, но некоторые — больше о других, нежели о себе.

Вопрос повествования для меня всегда был сопряжен с вопросом расовой принадлежности. Это одна из причин, почему я так долго шла к идее заниматься литературным трудом.

Для меня, маленькой девочки, книги представляли огромную ценность, поскольку у нас их было немного. Мои родители мне не читали, я ходила в католическую школу, где была библиотека лишь с пожертвованными книгами. Тем не менее моя бабушка присылала мне книги на Рождество: «Хайди» Иоханны Спири, «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт. Каждую я читала по тысяче раз.

В первые годы обучения в колледже я по случайности ходила на курсы литературного мастерства. Это были занятия по стихосложению, которые вел переводчик Роберт Фицджеральд. Я записалась к нему, поскольку чувствовала, что не понимаю поэзии. Почему у стихов такие короткие строки? Почему бы поэтам не выражать, что они имеют в виду, более просто? Из описания курса я не поняла, что мне самой придется писать стихи, но, когда все прояснилось, я подумала: «Ну и что, попробую; я всегда могу бросить занятия, если ничего не выйдет». Так я написала свое первое стихотворение и тотчас же полюбила его. Я сказала соседке по комнате: «Если я могла бы делать это каждый день всю оставшуюся жизнь, я писала бы стихи».

Но люди с моим происхождением не становились писателями, и возможно, я не писала бы сегодня книги, если бы Фицджеральд не сказал мне: «Почему ты на медицинских курсах? Ты должна работать со словом. Если не собираешься стать писателем, тебе следует заняться хотя бы редактурой». Затем он позвонил своему редактору в Doubleday и сказал: «У меня есть студентка. Ты должен дать ей работу».

Сейчас я осознаю, что такое случается не с каждым, но в 1977 году я недостаточно знала об окружающем мире, чтобы удивиться. Я скорее восприняла поступок учителя как услугу, ну, если он мне сказал бы: «Я знаю дешевую квартиру, которую ты можешь снять», — что-то полезное и только.

У Doubleday тогда была образовательная программа для сотрудников, по которой организация платила за любые внешние курсы, которые хочешь пройти. Поэтому я пошла на курсы документальной и научно-популярной литературы в Новой школе, а когда я сдала свое задание, учитель сказал: «Это лучшая работа из всех, что я видел за последние годы. Ты должна серьезно подумать. Тебе надо быть писателем». Я подумала тогда: «Как странно. Еще один человек считает, что я должна писать». Я начала покупать литературные журналы и общаться с людьми, интересующимися литературой. Одним из них был Джонатан Уэйнер, позже написавший «Клюв зяблика»; в те годы он отошел от поэзии и переключился на научно-популярную литературу, которая его очень воодушевляла.

Через некоторое время стало ясно, что, работая в издательстве, я не делала то, что действительно хотела (писать книги), да и платили не очень много. Родители, конечно, желали, чтобы я занималась чем-нибудь более практичным. Мой отец постоянно говорил: «У тебя должен быть талон на обед», — это был образ, наиболее близкий его пониманию, поскольку в душе он остался иммигрантом. Поэтому я подала заявление в школу бизнеса; к этому времени я уже прошла подготовительные медицинские и юридические курсы, а вот вопросы управления я еще ни разу не рассматривала как возможный вариант.

К моему удивлению, я поступила и в Гарвард, и в Стэнфорд, остановилась на Стэнфорде, потому что там была хорошая программа писательского мастерства. Я, честно говоря, была совсем сбита с толку, но все-таки посещала занятия по художественной литературе, пока училась в школе бизнеса, и они были чудесны. Сначала я прошла продвинутый курс с Майклом Куком. Потом поняла, что не знаю основ, поэтому вернулась и прошла курсы для начинающих со Стефани Вон. Все это несколько отдавало сумасбродством, но Майкл и Стефани были по-настоящему талантливыми учителями, и они многому меня научили.

После первого семестра я забыла об управлении и школе бизнеса. Вместо этого постоянно читала; за тот год, думаю, я прочитала сотню романов.

Наконец, я взяла отпуск и записалась в Мастерскую писателей Айовы.

Я была в Айове в начале 1980-х годов, в гораздо более простое время. Сейчас там всюду агенты программ магистрата изящных искусств, но тогда агенты были еще в далеком будущем. Я не помню, чтобы кто-то обсуждал агентов или думал, как их заполучить; об издательствах тоже не особенно говорили. Все думали только о работе.

В Айове я училась вместе с Бэрри Ханна, который однажды проводил конкурс работ, написанных в стиле Раймонда Карвера. Конкурс был анонимным: мы все подписывали свои работы именем «Раймонд Карвер». Поэтому на следующий день, когда Барри объявлял победителя, он поднял работу и спросил, кто ее написал. Я онемела, когда поняла, что это моя работа, и я должна был поднять руку. Я до сих пор помню этот момент — и счастливый, и ужасный одновременно. Недавно кто-то сказал мне: «Ты замечательный оратор, но почему все твои рассказы о смущении?» Я поняла, что в этом есть доля правды. В общем, так все складывалось. Я опубликовала под своим настоящим именем Лиллиан Чжень первый рассказ, когда еще участвовала в программе издательства. Как только я увидела «Лиллиан», я подумала, что та личность, которая написала рассказ, была не Лиллиан; и после я всегда издавалась под именем «Гиш». Гиш — прозвище, которое я получила в школе.

Я не знаю, что из этого было курицей, а что — яйцом, но мое становление как писателя во многом связано с принятием этой второй личности, созданием человека, который писал. Лиллиан была милой китайской девочкой. Гиш уже не так мила и послушна. Гиш стала той, кто открывает мне дверь, когда я возвращаюсь ночью в общежитие колледжа, той, кто попадает во всевозможные неприятности. Все то, что не было доступно для Лиллиан, было доступно для Гиш. Я все еще думаю, что Лиллиан весьма исполнительная. Я ответственный человек. Я мать двоих детей и член общества, более или менее стабильно стоящий на ногах, но, будучи Гиш, я обрела свободу, которой Лиллиан не знала. Свобода пришла, когда я начала писать.

После того как я окончила в 1983 году Мастерскую писателей Айовы, я вышла замуж и переехала на восток, потому что и моя семья, и мой муж были там. Мне была нужна работа, и я подумала: может быть, стоит попытаться и вернуться в издательское дело. Я могла, например, устроиться на работу в университетскую типографию. Я прошла тест на набор текста, и женщина, принимавшая экзамен, сказала: «Вы напечатали девяносто слов в минуту без ошибок. Я уверена, что мы сможем найти вам работу». Я ликовала. Но на самом деле она ничего не могла и ничего не нашла. Шли месяцы; пока я ждала вакансии, мне пришла мысль подать заявку на стипендию Бантингского института, хотя, честно говоря, я не думала, что у меня был хоть малейший шанс ее получить. Я была в этом так убеждена, что, когда они связались со мной и сказали, что в моих бумагах не хватает одной рекомендации, я ничего не стала делать.

В это время мне случилось обедать с поэтессой Мартой Коллинз. Пока мы разговаривали, как-то всплыла тема моей заявки и отсутствующей рекомендации, на что она ответила: «Я дам рекомендацию». Я сказала: «Все равно я не получу Бантинг», но она отправилась прямо в дирекцию университета и сказала, что она мой второй рекомендатель. И той осенью я стала членом Бантингского института в Рэдклиффе.