Анна Ромм - Марк Твен
Историческая концепция «Принца и нищего» полностью ложится на материал современной жизни. Как и в тюдоровской Англии, в Америке XIX в. есть два мира: мир богатых и обеспеченных людей, опутанных ложью, фальшью, «золотыми цепями», и мир обездоленных, гонимых и порабощенных людей из народа. И так же как в «Принце и нищем», эта трагическая правда скрыта под маской условностей, предрассудков, лицемерия. Обряд переодевания совершается здесь на каждом шагу и в буквальном и в переносном значении этого слова. Поминутно переодеваются «король» и «герцог», переодевается девочкой Гек, переодевается Джим, выдаваемый за «бешеного Араба», переодевается вся Америка, прикрывающая уродства своей жизни нарядной маской цивилизации.
Маска эта не только скрывает, но и уродует скрытые под нею лица. Она обнаруживает настойчивое стремление прирасти к человеку. Состояние духовной раздвоенности и заставляет человека обороняться не только от окружающего мира, но и от самого себя. Зерно этой внутренней трагедии (которая в дальнейшем станет одним из главных психологических мотивов американского искусства XX в.) уже прорастает в душе Гека.
Его взаимоотношения с буржуазной Америкой носят более сложный характер, чем может показаться на первый взгляд. Сколь бы ни было вынужденным его соприкосновение с цивилизацией, оно до некоторой степени определило образ мыслей Гека. Его ум и чувства находятся в состоянии разлада. Интуитивно восставая против буржуазной морали, Гек в то же время не смеет отвергнуть ее до конца. Потенциальный драматизм этой глубоко противоречивой позиции не сразу осознается самим героем. Постепенно нарастая в ходе развития романа, внутренняя психологическая коллизия Гека достигает своей вершины в момент сюжетной кульминации, на самом гребне повествования, смыкаясь с одной из его главных линий — историей негра Джима. Этот второй герой книги, проданный своей владелицей мисс Уотсон в низовья Миссисипи, бежит и, скрываясь от преследующего его закона, становится спутником и другом Гека. Тем самым подготавливается и внутренняя драма Гека. Любовь и уважение к Джиму вступают в конфликт с предрассудками общества, в котором он живет. Так возникает ситуация, которую сам Марк Твен охарактеризовал как коллизию «здорового сердца и больной совести». Спасая Джима, Гек сам оценивает свое поведение как греховное и преступное. И в то время, как голос долга грозно повелевает герою Твена выдать Джима, голос его сердца настойчиво напоминает ему о доброте Джима, о его самоотверженности, о его трогательной привязанности к нему, Геку.
Душевная драма Гека раскрыта Твеном с огромной психологической глубиной и подлинно реалистическим мастерством. Она рождена всей внутренней логикой характера Гека, создавая который Твен еще раз подтвердил свое убеждение о прирожденной, инстинктивной доброте человека. Под шелухой чуждых, навязанных ему понятий и представлений в его герое живут здоровые чувства, стремления, столь характерные для народной среды. Буржуазная цивилизация отчасти извратила его мысли, но не задела его чувств, и в решительные минуты он руководствуется своим внутренним чутьем, которое безошибочно подсказывает ему правильное решение. Восставая против законов буржуазной Америки, помогая Джиму бежать, Гек следует естественной логике своего неиспорченного и неразвращенного сердца. И эта естественная логика находится в вопиющем противоречии со всеми моральными, религиозными и этическими законами буржуазного мира. Проявляя элементарную человечность, Гек вступает в конфликт с государством, церковью, религией, сознательно идет на разрыв с узаконенным кодексом буржуазной морали и нравственности. В этом и заключается героизм Гека. Полностью отдавая себе отчет в том, что его поведение несовместимо с требованиями религии, он готов принять все неизбежные последствия своего греховного поступка. Его наивная фраза: «Ну так я пойду в ад» — свидетельствует о большом мужестве. Окончательно избрав свой путь, он уже не испытывает ни сомнений, ни колебаний. Его внутренняя борьба завершается. Из стихийного бунтаря он становится бунтарем сознательным.
Захватывающе увлекательная, острозанимательная книга Твена о реальной борьбе и реальных приключениях по-своему героична. Героический поступок Гека не приносит ему ни почестей, ни лавров, не делает его предметом восхищения окружающих людей. Общественное мнение, которое одобрило подвиг Тома Сойера, восстанет против Гека, если его участие в судьбе Джима будет обнаружено. В «Приключениях Гекльберри Финна» Марк Твен дал формулу героизма, которая явно шла вразрез со всем узаконенным, каноническим пониманием этого слова. Героизм заключается не в защите «священных» устоев собственности, религии и законности, а в борьбе с ними[74].
Так в ходе сюжетного развития романа бунт Гека постепенно принимает все более и более широкие масштабы. Фигура самого Гека кажется все более значительной. Бунтарь и свободолюбец, Гекльберри Финн привлекает читателей не только своим мужеством и героизмом. Внутренний мир Гека по-настоящему прекрасен и поэтичен. Недаром Твен хотел, чтобы на иллюстрациях к его роману Гек непременно был изображен красавцем.
Тема «поэзии прозы», намеченная еще в «Томе Сойере», в «Гекльберри Финне» приобретает совершенно особый смысл. Воплощая в этом романе ведущие тенденции своего предшествующего творчества, великий писатель впервые во весь голос говорит о глубокой поэзии «простого сознания», о красоте душевного мира простого человека.
В вершинном произведении Твена впервые в истории американской литературы произошло слияние народного с общечеловеческими буржуазная цивилизация выступила в роли душителя того и другого. Характерная руссоистская антитеза «природа и цивилизация» в «Гекльберри Финне» приобрела огромную четкость социального смысла. Мир собственнической цивилизации с его искусственными, противоестественными отношениями оказался на одном полюсе Америке, а все живое, нравственно здоровое, истинно человеческое — на другом, и черта, разделяющая их, прошла вдоль береговой линии Миссисипи. Стихия раскованной, вольной природы легла естественным водоразделом между «двумя Америками», став одновременно законным и единственным прибежищем двух людей, стоящих по ту сторону буржуазной цивилизации.
Уже в «Жизни на Миссисипи» — книге, которая послужила своеобразным прологом к «Гекльберри Финну», возник удивительный по красоте и силе образ великой и мощной реки Миссисипи…
Этот образ снова возникает на страницах «Гекльберри Финна». Огромная река изображается здесь как живое существо. Великолепная картина утра на Миссисипи поражает своим внутренним динамизмом, тончайшим переливом света и тени.
С напряженным вниманием, с неподдельным интересом Гек следит за этими быстро сменяющимися картинами, и все они как бы отражаются в его душе.
Гек и Джим неотделимы от Миссисипи, она является их естественным пристанищем. Они живут одной жизнью с ней, свободно ориентируясь в сложной смене ее настроений, во всех проявлениях ее гнева, веселья, радости…
Товарищи по несчастью, связанные общностью своей социальной судьбы, по-братски помогают друг другу. Преодолевая бесчисленные препятствия в мучительной борьбе со всем миром и самим собою, Гекльберри Финн спасает беглого негра от преследующей его своры работорговцев. И преисполненный благодарности Джим платит мальчику горячей привязанностью, заботится о маленьком бродяге, «единственном белом джентльмене, ни разу не обманувшем старого Джима».
Этих двух людей не разделяют искусственные преграды, расовые и сословные предрассудки не стоят между ними. Та подлинная демократия, которой нет приюта во всей «демократической» Америке, находит прибежище на маленьком плоту, плывущем по Миссисипи. Только здесь и существуют отношения социального равенства и национального дружелюбия.
Сложнейшие проблемы американской социальной и политической жизни получают на плоту естественное и простое разрешение.
Самое патетическое воплощение тема глубокой поэзии простого народного сознания находит в образе второго героя романа — негра Джима. Прототипом Джима был дядя Дэн — негр, которого Твен знал в детстве и о котором он сохранил самые светлые воспоминания. В «Автобиографии» Твен писал: «Мы имели верного и любящего друга, союзника и советчика в лице дяди Дэна, пожилого негра, у которого была самая ясная голова во всем негритянском поселке и любвеобильное сердце — честное, простое, не знавшее хитрости. Он служил мне верой и правдой многие, многие годы. Я с ним не виделся лет пятьдесят, однако все это время мысленно пользовался его обществом и выводил его в своих книгах под именем Джима и под его собственным и возил его по всему свету — в Ганнибал, вниз по Миссисипи, на плоту и даже через пустыню Сахару на воздушном шаре; и все это он перенес с терпением и преданностью…» (12, 35).
