Элла Войтоловская - Практические занятия по русской литературе XIX века
Некрасову Достоевский посвятил глубоко сочувственный портрет в «Дневнике писателя», его поставил в один ряд с величайшими поэтами — Пушкиным и Лермонтовым. Некрасов был близок Достоевскому своим мучительным до боли ощущением трагического разлада между народом и образованным классом, острым сочувствием бесправному народу. Поэтому не удивительно, что некрасовский мотив играл такую исключительную роль в самораскрытии героя и в композиции романа. Бытовая картинка Некрасова становится в романе «Преступление и наказание» символической. Предлагаем студентам сравнить сон Раскольникова с отрывком из стихотворения Некрасова.
У Достоевского сохранено все: и жестоко избиваемая лошадь, и хохочущая толпа, и не просто сочувствующий, а страдающий за нее человек — маленький Раскольников. Если лирический герой Некрасова растерянно восклицает: «Не вступиться ли мне за нее?» — и потом отказывается от этого, бессильно опустив руки («Да себе не умеем помочь!»), то Раскольников как раз такой человек, который решил вступиться. В одном из набросков романа это было прямо сформулировано: «Я понимаю свое значение под словом жизнь. Я не такой человек, чтоб дозволить мерзавцу губить беззащитную слабость. Я вступлюсь. Я хочу вступиться» (537). Весь жестокий парадокс, отмеченный Достоевским, состоял в том, что человек, решающий вступиться за «беззащитную слабость», растревоженный вопросом: «Почему они не стонут?», — совершает такую же жестокость, которая возмущает его в других. Нравственные устои настолько ломки и шатки, все в мире так спутано, что стремление к подвигу оборачивается преступлением. Настолько неясен путь общественной деятельности, что первый же шаг в сторону активности оказывается трагической ошибкой. Здесь и желание Достоевского решить вопрос об общественном деятеле и путях прогресса, и в то же время осознанная невозможность найти верное решение.
Мотивы гражданской лирики Некрасова широко вплетаются в роман Достоевского: и в описании бедных кварталов Петербурга, Сенной площади, жестоких уличных сценах. Безобразно все, даже когда люди пытаются веселиться. Во всех картинах Петербурга слышен голос Некрасова: «Всюду встретишь жестокую сцену, — полицейский, не в меру сердит…». С некрасовскими мотивами связан и сон–галлюцинация Раскольникова об избиении участковым хозяйки, когда герою кажется, что его бьют. С некрасовской лирикой перекликаются и мысли о несчастных детях Катерины Ивановны, детях на улице (сцена пения на улице детей Катерины Ивановны перед ее смертью).
В беспокойстве Раскольникова за сестру Сони Полечку слышны некрасовские ноты:
Нет! вам красного детства не знать,Не прожить вам покойно и честно.Жребий ваш… но к чему повторятьТо, что даже ребенку известно?
В судьбе Сони, пожертвовавшей собой ради спасения голодных детей, приходит мотив некрасовского стихотворения «Еду ли ночью по улице темной…».
Если два сна Раскольникова внутренне связаны с некрасовской поэзией, то другие — с именами Лермонтова, Пушкина и Вольтера.
Перед тем как пойти на убийство, Раскольникову «все грезилось, и все странные такие были грезы: всего чаще представлялось ему, что он где‑то в Африке, в Египте, в каком‑то оазисе. Караван отдыхает, смирно лежат верблюды; кругом пальмы растут целым кругом; все обедают. Он же все пьет воду, прямо из ручья, который тут же, у бока, течет и журчит. И прохладно так, и чудесная–чудесная такая голубая вода, бежит по разноцветным камням и по такому чистому с золотыми блестками песку… Вдруг он ясно услышал, что бьют часы» (57). Это описание в сочетании с последней фразой построено по принципу музыкальной композиции, часто применяемой в симфонических произведениях Чайковского. Ясная, нежная мелодия, почти растворяющая наш слух, располагающая к беззаботности и счастью, и вдруг — резкое, дисгармоническое вторжение трагического аккорда — мечты, надежды, покой — все разлетелось, все улетучилось, как дым. Этот отрывок Достоевского действует на читателя не только Как греза, как видение, но и как музыкальное, слуховое ощущение. Сюжетно Этот сон Раскольникова, нам думается, восходит к аллегории Лермонтова «Три пальмы». У Достоевского сохранены и обстановка и все детали стихотворения Лермонтова. Лермонтовские пальмы оказались жертвами людей, которым хотели служить. И Раскольников — жертва идеи, которой посвятил себя. Пальмы погибли именно в тот момент, когда решили принести пользу людям. Раскольников также губит себя, когда хочет активно вмешаться в жизнь всеобщую. Пальмы ропщут, что «странник усталый из чуждой земли, пылающей грудью ко влаге студеной еще не склонился под кущей зеленой». Раскольников пьет из прохладного ручья, видя чистое дно с «золотыми блестками» (так объединяются в его воображении «знойные лучи» и «летучие пески»). Отдых и тень приготовлены для него. Это его великий жар и великую жажду гордые пальмы чувствуют тебя призванными утолить. Однако Раскольников, уже решившийся на преступление, совершает по отношению к самому себе то, что люди по отношению к пальмам, — он подсекает самого себя, то высокое, романтическое, что было в его натуре. Сон Раскольникова неожиданно обрывается: «Вдруг он ясно услышал, что бьют часы». И мы как будто слышим стук топоров по упругим корням пальм. Раскольников опять в роли жертвы и палача одновременно. В то же время прозрачная чистота ручья, из которого Раскольников пьет в минуту, отделяющую его от убийства, еще раз как бы подчеркивает светлое начало в натуре Раскольникова и трагедию совершенного им преступления. Этот сон Раскольникова поддерживается еще одним лермонтовским мотивом в романе «Преступление и наказание». Он протягивает ниточку между Раскольниковым и Катериной Ивановной Мармеладовой. Катерина Ивановна, как и Раскольников, восстает не только против людей, но против бога, отказываясь перед смертью от покаяния, говоря: «Бог и без того должен простить… Сам знает, как я страдала!.. А не простит, так и не надо!..» (385). Умирая, Катерина Ивановна вспоминает стихотворение Лермонтова «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана…») и говорит, что она «до обожания любила этот романс» (336). Опять возникает образ человека, «сгорающего» от жара в груди[178].
В романе «Преступление и наказание» мы имеем не просто сны, а целую систему снов, которые связаны между собой и подкреплены реальностью романа. Мотив сна какой‑нибудь ассоциацией поддерживается в романе. Образуется единая идейно–философская и образная система романа. Это прежде всего относится к «пушкинскому» сну Раскольникова. Исследователи давно обратили внимание на сходство сна Раскольникова об убитой и смеющейся над ним старухе с видением Германна из «Пиковой дамы» Пушкина[179]. М. Альтман установил, что все основные детали видения Германна повторяются и в галлюцинации двойника Раскольникова — Свидригайлова (мотив судьбы, рока, тема карт, женитьба)[180]. Повесть «Пиковая дама» Пушкина оказала исключительное влияние на творчество Достоевского.
Сюжет повести Пушкина своеобразно переосмыслен в романе «Игрок», с Германном сопоставляется герой «Подростка», видение Германна в пародийном плане проходит в рассказе о самом дурном поступке своей жизни генерала Епанчина в романе «Идиот».
В «пушкинском» сне перед Раскольниковым проходит и весь мучительный ужас совершенного им убийства, его жестокость и страх возмездия и преследования, и смех толпы, и насмешка судьбы, приведшая его как бы против воли к страшному преступлению. Внутренне этот сон соотносится с «некрасовским» — жестокое, беспощадное убийство под смех толпы: «Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить старуху по голове, но с каждым ударом топора смех и шепот из спальни раздавались все сильнее и слышнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота» (216).
Видение Германна не случайно трансформируется в сне Раскольникова. Между ним и героем Пушкина много общего. И это общее не в стремлении к обогащению и власти («наполеонизм»), а в страстности натуры, бунта человека против предназначенного ему мизерного существования, в попытке разом все сломать и перешагнуть. И в том и другом герое — неразъединимость добра и зла, происходящая от недостаточности добра, их окружающего. Сходство характеров отразилось и в сюжете. Германн, хотя и не убивал графини, но так же, как Раскольников, преступник. Он причина ее смерти. Возмездие за преступление настигает обоих героев.
Итак, литературные источники снов Раскольникова — Пушкин, Лермонтов, Некрасов. Именно эти три имени названы в «Дневнике писателя» за 1877 г. Они пришли, по словам Достоевского, в литературу с «новым словом». Пушкин засвидетельствовал о «всечеловечности и всеобъемлемости русского духа», Лермонтов возвестил «мрачное разочарование» в обманувших его идеалах, Некрасов наполнил русскую поэзию «страстной до мучения» любовью «ко всему, что страдает»[181].
