Елена Невзглядова - Сборник статей

Возвращаясь к размеру, можно, конечно, сказать, что такой-то размер “приобрел” такую-то семантику, но надо представлять себе, каким образом он ее “приобрел” - при заимствовании интонации: интонация образуется монотонией размера и лексико-грамматическим элементом стихотворной речи. Кочуя от поэта к поэту, интонация тянет за собой размер. Неудивительно поэтому, что “...всюду...метр и тема перенимались одновременно” (с. 24). Существенно также и то, что борьба с автоматизацией стиха, демонстрируемой гаспаровскими центонами, производится не только новой семантической окраской, как показал М.Л. Гаспаров, но и ритмом - пиррихиями и спондеями. В стихе “Здесь, на земле...” трудно узнать 2-ст. ямб, а в стихе “...и выбрасывается рука...” - 3-ст. анапест. И память метра молчит в этих случаях.

Итак, познакомившись с материалом, “чтобы самостоятельно убедиться, можно ли на его основе говорить о метре как носителе семантики” (с. 17), мы вынуждены отклонить и второй вариант ответа. Семантика принадлежит интонации, а не метру.

Сами термины - семантическая окраска, семантический ореол - метафоричны и расплывчато-осторожны именно потому, что они относятся к зыбкой категории интонации. Временами автор сетует на то, что интонации не поддаются точным методам изучения. Нам кажутся эти сетования напрасными. Мы имеем возможность составить ясное представление о тех элементах интонации, которые вписаны в стихотворный текст. (Определяет их конститутивная пауза в конце каждого стиха, вводящая в стихотворную речь интонацию неадресованности, или, по общепринятой терминологии, метрическую монотонию, независимо от того, есть метр в данных стихах или нет. Как бы вклиниваясь в естественную речь, пауза кардинально меняет ее.) Что касается тех элементов, которые в текст не вписаны, которые возникают при чтении вслух и являются следствием индивидуального прочтения, то их присутствие при структурном анализе произносимых текстов может только затемнить и запутать дело. Стихотворная речь - письменная речь, и существенные для ее природы моменты звучания можно найти и услышать в тексте. Если правильно понимать его смысл. Изучение семантических окрасок интонаций не должно идти по какому-то другому, более точному пути, нежели тот, который предпринят Гаспаровым. Несмотря на значительную степень субъективизма (например, стихотворение Мандельштама “Жил Александр Герцевич...”, отнесенное исследователем к ироническо-патетической семантике, к пародии (с. 99), на наш взгляд, пародийным не является и должно быть перенесено в следующую главку под названием “Лирический стих”: юмор лирике не помеха), способ описания интонаций отвечает исконному семантическому синкретизму этого речевого явления, на котором и основывается стиховое искусство. И нам не кажется, что справедливо мнение, относящее к науке только те области знания, в которых доводы приводятся в виде цифровых исчислений. Галилей и физика, равно как химия и Лавуазье, - не указ филологии, имеющей свою, словесную, специфику.

Интонация - важнейший элемент письменной речи. Надо только увидеть определенные очертания этого явления - не нечто расплывчато-образное, вроде “интонации 50-х годов”, а ритмическую монотонию, образованную метрической монотонией и лексико-грамматическим элементом фразы.

Все вышесказанное ничуть не противоречит тем поучительным и увлекательным данным, которыми наполнена книга М.Л. Гаспарова. Нам даже кажется, что автор мог бы присоединиться к изложенной нами их трактовке. Во всяком случае, не возражал бы против нее. Например, когда он привлекает звуковые метафоры, говоря о метре: “...как долго слышатся в этой метрической разновидности отголоски “Зеленого шума”” (с. 105). Или прямо называет интонацию как “виновницу” определенной темы - например, темы смерти в “Последних песнях” Некрасова: “Некрасов в них старается быть эмоционально сдержанным и сентенциозно-веским, - интонация, связывавшаяся для него в те годы не столько с Лермонтовым, сколько с Шиллером” (с. 253). Эту главку о теме смерти в 4-ст. хорее Гаспаров заканчивает словами: “Здесь уже слышится поэтика новой, модернистской эпохи... Сквозь эти стихи можно даже угадать интонации такого виртуоза хореической смерти, каким будет Борис Поплавский” (с. 254) (курсив везде наш. - Е.Н.)

Наши соображения сплошь и рядом подтверждаются наблюдениями М.Л.Гаспарова, а положения, высказанные им в книге, находят объяснение в пределах интонационной теории стиха.

Почему у разных размеров семантический ореол по-разному ярок - у былинного стиха очень отчетлив, а у 4-ст. ямба, наоборот, размыт? Потому что былинный размер и былинный ритм - сливаются, нет простора для ритмических отклонений от метра, и окостеневший ритм дает свою, фиксированную интонацию, а 4-ст. ямб ритмически - и, следовательно, интонационно - разнообразен.

И в стихотворении Анненского “Сиреневая мгла” действительно улавливаются черты народного стиля: “Наша улица снегами залегла, По снегам бежит сиреневая мгла...” - но не потому, с нашей точки зрения, что здесь присутствует глагол движения, как пишет М.Л.Гаспаров, - “мгла бежит, как комаринский мужик” (с. 268), - а потому, что размер совпадает с ритмом комаринской, а своеобразный ритм (плясовой) связан с интонацией так тесно, как в музыке. Если бы было: “на снегах лежит сиреневая мгла”, связь с народным стихом все равно присутствовала бы. Тройной пеон - это и размер, и ритм. А потому и определенная интонация.

Тем же путем идет автоматизация стиха. В списке зачинов, приводимом Гаспаровым, -

По славному русскому царству...По гребле неровной и тряской...В счастливой Москве на Неглинной...В Москве за Калужской заставой...В Москве у Коровьего вала...В Москве в отдаленном районе... и т. д.

19 строк плюс 1 пародийная, и все они имеют по 3 ритмических ударения (наконец-то и нам удалось вставить цифирь, “умное число”, как сказал Гумилев). Это и создает однотипную интонацию. Если вообразить строку с пиррихием - например, В счастливейшей первопрестольной, - то в изменившейся интонации семантическая окраска перестанет ощущаться как принадлежность размера, хотя и размер, и смысл останутся прежними. Конечно, точными методами этого доказать нельзя, но, в конце концов, “авторитет Лермонтова”, на который ссылается М.Л. Гаспаров (с. 264), заставивший ученого большинство глав назвать строками лермонтовских стихов, возник благодаря поэтическому слуху: источники размеров, да и сами размеры разные, а наследовался именно лермонтовский стих (то хорей, то ямб, то амфибрахий), - и этому по прочтении книги “Метр и смысл” уже нельзя не поверить.

Книга М.Л.Гаспарова служит восстановлению связей между стихом и поэзией, восстановлению тех мостов, которые стиховедением по понятным и уважительным причинам были сожжены. Сейчас и метр, и ритм, и звук возвращаются к смыслу. Доказательство тому - интерес поэтов к филологии, а филологов - к современной литературе. Так было в начале ХХ века. Можно себе представить, с каким волнением читали бы “Метр и смысл” Р.О.Якобсон, Б.В.Томашевский или Б.М. Эйхенбаум.

Опубликовано в журнале “Новое литературное обозрение”, 2000, № 43

http://www.nlo.magazine.ru/archive/98.html

Проблема стиха

Наблюдения над интонацией стиха — первая задача стиховеда.

Проблема стиха — это проблема отношения стиха и прозы. Чем стихотворная речь отличается от прозаической? Что такое стих? Что делает стих стихом? Проблема эта — лингвистическая, несмотря на то, что ею в основном занималось стиховедение. Однако именно стиховедение подготовило почву для ее решения.

История вопроса слишком обширна, чтобы сделать даже беглый ее обзор; я вынуждена кратко охарактеризовать основные представления, сложившиеся в науке на данный момент; отчасти это и будет экскурсом в историю, поскольку многое из сказанного еще в начале века не утратило силы и сегодня.

Л.И.Тимофеев писал: “Вряд ли можно выделить какой-нибудь один решающий языковой признак, наличие которого заставляет нас ощутить ту или иную речь как стихотворную” (Тимофеев, 1976, 263). Современная наука всецело поддерживает это мнение. Многие ученые вообще отрицают лингвистическое различие между стихом и прозой [См., например, такое высказывание: “...при ближайшем рассмотрении отношение проза—стих перестает быть оппозицией” (Папаян Р. А. Некоторые вопросы соотношения метра и жанра // Учен. зап. Тартуск. ун-та. Тарту, 1973. Вып. 306. С. 49)].

Б.И.Ярхо предлагал считать стиховые признаки правилами для стихотворной речи и тенденцией для прозаической, связывая различия между правилом и тенденцией с количеством исключений (Ярхо, 1928, 10). Но, во-первых, как определить то количество исключений, которое сигнализирует о переходе в иное качество? А во-вторых, в верлибре нет стиховых признаков, кроме графического расположения. Считать ли его стихом?