Жан-Поль Рихтер - Приготовительная школа эстетики
164
Перевод с параллельным оригинальным текстом был бы для исследователя французского языка подлинным сокровищем (для широкой публики — ровно ничем). Малопонятные намеки переводчику не пришлось бы пояснять, а осталось бы взять объяснения превосходного издания: Oeuvie de Maitre Francois Rabelais avec des remarques historiques et critiques de Mr. Ie Ducbat. A Amilcrdam..., 1741.
165
Я имею в виду тот серьезный оборот речи, когда говорят о глупом человеке: у него не блестящие способности.
166
Ирония должна постоянно заменять одно другим: доказательство бытия и доказательство ценности (как серьезность), ей следовало бы (как здесь) доказывать ценность, но она должна доказывать бытие, и наоборот.
167
«Нельзя отрицать» вместо «нужно приписать» и т. д.
168
«Ни в малейшей». Превосходная степень умножает серьезность, а потому вправе умножать и видимость.
169
Мастер постепенного, спокойного, почтительного перехода к низким сравнениям — Свифт.
170
«Не слишком отличаются». Обратить внимание на отрицание отрицания.
171
«Вонь». Если серьезность выносит низкое или чувственно-красочное слово (как ниже — «притуплять» или «подкупать»), тем более это по-свифтовски и лучше.
172
Единственные иронические начальные формулы — всего две, — которые я нахожу во французской иронической литературе и у немецких попугаев. «Il faut avouer» уже так часто было употреблено в ироническом смысле, что едва ли его можно применить вполне серьезно.
173
Их совместные работы известны{2}. Замечу здесь из истории литературы, что сатира Лихтенберга против шарлатана Филадельфии взята в ее главных и многих побочных мотивах из сатиры Арбетнота, направленной против другого шарлатана, — «The Wonders of All Wonders that ever the World Wondered At».
174
Все свои сатиры Лисков{3} написал между 1732 и 1736 годами: сколь непостижимо, с одной стороны, огромное различие между его первой и последней сатирой в эти всего лишь четыре сатирические времени года, столь непонятно, с другой, его молчание впоследствии — замкнутость такого богатого духа; литературная редкость, единственная в своем роде. И однако ближе к нашим дням судьба даровала нам еще одну редкость, за что приносим ей нашу благодарность и нашу жалобу, юноша написавший «Прививание любви»{4} и этой поэмой догнавший лучших комических поэтов нашей страны, провел в молчаливых субботах и в празднествах урожая все свои цветущие годы, чтобы в старости превзойти своими «Путешествиями» всех прозаиков комического жанра.
175
Поэтому я предпочитаю хромой перевод Свифта сделанный Вазером, новому гибкому.
176
Ибо трагическая страсть не противоречит, как задаток, и самой благородной натуре. Аморальное следствие, выводимое отсюда, как принцип, отделяет специфически эпическим образом актера от человека и служит более совершенной маской индивидуальности, чем античная реальная маска; актер — актер гениальный и нравственный, и даже безнравственный, — просто превращается в присущую искусству природу, в лучшем случае он приблизится к Ювеналовой сатире. Напротив, комический актер должен всякий миг обновлять и фиксировать контраст между своим сознанием и игрой (если даже в глазах, зрителя то и другое совпадает). Бездарную трагедию не спасет и Флек, но Иффланд может спасти негодную комедию. Различие между зрителем и читателем драматического произведения предписывает обоим им определенные правила или хотя бы делает им известные намеки: читателю комедии остроумие, а тем более юмор возместят многое из реального действия: зрителя же даже самый блестящий юмор, будь то даже юмор Фальстафа, нередко расхолаживает длиннотами, тогда как его развлекают новизной реального воплощения, а при повторении эффектом новой ситуации и неповторимостью игры всякого рода телесные изъяны, заикание, недослышание, излюбленные словечки, которые быстро утрачивают всякий смысл для читателя, тем более что выдумывать все такое совсем не трудно. В «Проделках пажей» Коцебу всегда комически звучит фраза: «Когда я ехал из Штольпе в Данциг...», — тогда как если при чтении и ждешь и жаждешь повторения прежней шутки, но уже на большей дистанции. Напротив, трагедия тоже вправе раскладывать на отдельные вздохи скрытые страдания сердца, но, насколько возможно, должна скрывать грубые ножевые раны внешнего действия; нам хочется представить, но не видеть боль, и нам легче создать иллюзию в душе, а не наружно.
177
Вот отчего в самой действительности, где субъективный контраст — вне объекта, ни один дурак не бывает так глуп, как в комедии.
178
Жаль, что Конебу чрезмерно остроумен и слишком занят непоэтическими направлениями деятельности, — иначе он создал бы комедии еще многим лучше, чем многие лучшие из его комедий. В «Драматическом альманахе»{1} сама краткость пути порой не позволяет ему сбиться с пути.
179
В комедиях Шекспира дуракам и грубиянам присуще остроумие, а не каприз, но в серьезных его пьесах прихотливость комических персонажей доходит до юмора.
180
Как предполагал Лессинг, паразит древней комедии — это Арлекин{1}.
181
Французам и англичанам недоступен этот источник комического, и не потому, чтобы они не очень-то ненавидели друг друга, а просто потому, что языкам недостает взаимного несходства, а также меняющихся окончаний. Лишь героическими и бурлескными метрами они между собой обмениваются.
182
«Палингенезии», том 2{2}.
183
См. «Озорные годы», т I. с. 341{3}.
184
Конкретнее — в ближайших параграфах.
185
Он под «оранием» разумеет их воинственные клики.
186
Вот надпись на статую французского короля-лежебоки: Statua Statuae; вот шутка о пустой театральном партере: это двойная пустота партера заполненного (le double de l'autre){1}.
187
То есть, скорее, рядом образных подобий, чем антитезой, как то будет показано ниже, в параграфе, посвященном образному остроумию.
188
Потому что наше богослужение совершается теперь по большей части в книгах.
189
Исключение всего одно — краткость Гаманна, потому что у него иной раз мелкие отрезки фраз состоят из солнечной системы, а периоды — из солнечных систем: у него слова (подобно изначальным, по Гердеру) — целые фразы. Часто краткость легче достигается, чем читается: автор пришел к выражению мысли с помощью других мыслей, которые потом обрезал: читатель вынужден эти последние дополнять на основе первой.
190
«Квинтус Фикслейн», 2-е изд., с. 363{1}.
191
Если нет растворяющей воды, нельзя почувствовать вкус.
192
Замечательный и доподлинный образ: торговый дух — этот враг поэзии — был поводом к превращению письма образами (иероглифами) в письмо знаками (см. «Историю философии» Буле, том I); торговцу по душе краткость.
193
В «Гражданском совершенствовании женщин», с. 342.
194
В своей «Истории Иакова I».
195
Совершенно произвольно правило, требующее поверять переводом подлинность остроумия. Возьмем пример — благословение папы Urbi et Orbi{3}. Краткость и призвук (ассонанс) пропадают в переводе, даже если придумать (для государей) перевод такой: семейству (urbi) и миру (orbi). Все языки полны непереводимого остроумия, в языке греческом таково остроумие аттическое. Острый ум, этот ловец краткого, именно поэтому часто прибегает к игре слов: «Та coina cainos, ta caina coinos»{4}.
196
Gelehrtenwelt, Bd. I, S. 7.
197
Archimetria, p. 94—95.
198
Так в остроумном сочиненьице о филистерах{11} попугаи спекулятивной философии выгравированы в виде цепи уток, нанизанных на привязанную к кусочку сала нить, — этот кусочек они проглатывают одна за другой.
