Георгий Адамович - «…Поговорить с Вами долго и длинно и даже посплетничать…»: Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом (1953-1967)

Спасибо Вам за письмо. Ждал его.

К какому сроку нужна статья? К 15 декабрю. Непременно. Потом меня начнет лихорадить.

Каких размеров должна быть статья? Не умею ответить. Вы лучше сможете найти ответ в работе, чем сумею сказать я.

Желаю успеха!

Пусти меня, отдай меня, Воронеж,

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,

Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож…

1935 г.[162]

Я читал это заклинание Набокову. Он выслушал, подумал и сказал, что в одиночестве — и это знает по себе — человек начинает «играть» словом. Мандельш<там> его вообще крепко заволновал. Он сам как-то вдохновился и прислал стихи для сборника, кот<орые> я и буду печатать[163].

Летом нам жилось в нашем «подмосковном» хорошо. Очень тихо. Ничего не делалось, и, кажется, даже не старели.

О Вас слышали, что Вы много разъезжали, читали доклады, спорили о Толстом.

Софья Мих<айловна> Вам сердечно кланяется.

Ваш

56. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу

25. XII.60

Дорогой Георгий Викторович,

Пишу Вам в тоске. Даже не надеюсь, что письмо Вас застанет в Англии и что получу ответ. А меня тревожит, почему Вы не пишете, когда пришлете статью. Мне она очень нужна. Вот и последний срок наступает. Отпишите, что будет, чего ждать. Альманах идет в набор…

Простите мое «рассудительство». Поздравляю Вас с Новым годом и жду!

Ваш

57. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

7, rue Fred<eric> Bastiat

Paris 8, 3/I-1961

Дорогой Роман Николаевич.

Шлю Софии Михайловне и Вам лучшие пожелания к Новому году. Простите, что делаю это с опозданием!

Статью пришлю к концу месяца, т. е. 1 февраля au plus tard[164] она будет у Вас. Если буду жив и здоров, то ни задержки, ни обмана не будет. Надеюсь, она еще попадет в Ваш сборник. Я был очень занят, а в Париже, как всегда, суета, да еще Лев Толстой, юбилей которого совсем меня замучил[165]: все время какие-то дела, с ним связанные. Уезжаю отсюда в Англию дней через десять.

Крепко жму руку.

Не будьте на меня в претензии за опоздание со статьей.

Ваш Г. Адамович

58. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

30 Denison Road Victoria Park

Manchester, 1/II-1961

Дорогой Роман Николаевич.

Сегодня 1 февраля, а я обещал твердо, что к 1-му статья будет у Вас. Но я две недели провалялся с гриппом и совершенно пустой головой.

Мне с Вами не везет, «что-то лежит роковое»[166]: всегда опаздываю и задерживаю!

Но сегодня я сяду писать — и постараюсь написать хорошо (т. е. насколько могу хорошо). На будущей неделе Вы статью получите — наверно. Если можно, подождите — и не гневайтесь, если заставляю ждать слишком долго.

Ваш Г. Адамович

59. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу

4.2.61

Дорогой Георгий Викторович,

Благодарю Вас за письмо. Знаю — Вы обо мне помните. А то серьезно беспокоился. Очень надеюсь, что, когда Вы будете читать это письмо, я буду читать Вашу статью. Она мне очень и очень нужна. Сборник набирается. В нем 55 стихотворений М<андельшта>ма. Будут и другие сюрпризы.

Пришлите мне, пожалуйста, Вашу статью о Толстом[167]. Слышал о ней от моих друзей в Париже, а здесь ее нет, кроме как у Влад<имира> Серг<еевича> В<аршавского>.

Я почти убежден, что мы по-разному читаем Толстого, но от этого и статья намного интересней, и мне ее больше хочется. Пришлите!

Замечу еще, что на сей раз «В<оздушные> п<ути>» платят гонорар сотрудникам — заметьте!

Не хворайте, прошу, берегите себя. Сам я проболел неделю. У нас неслыханная зима, и наш большой город лежит без движения под сугробами — настоящая Сибирь.

Ваш

60. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

8/II-1961, Manchester

Дорогой Роман Николаевич.

Вот «Мандельштам»[168].

Хотя я и опоздал, пропустив все сроки, надеюсь на корректуру! Пожалуйста. Верну точно в тот же лень.

Только что получил Ваше письмо. У меня нет моего «Толстого». Мне дали всего несколько экземпляров, и в Нью-Йорк я послал его только Варшавскому (в память долгих моих с ним разговоров о Т<олстом>) и А. А. Полякову[169] как законному патриарху и тридцатилетнему другу. Простите! По-моему, эту брошюру Вырубов послал в Нью-Йорк для продажи Лунцу. Но не уверен.

Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

На предмет корректуры: я в Манчестере до 15 марта. Потом в Париже — до 20 апреля (7, rue Fred<eric> Bastiat, Paris 8).

61. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

22/III-1961

Дорогой Роман Николаевич.

Гранки получил вчера вечером.

Возвращаю сегодня утром.

Ваш Г.А.

62. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

30 Denison Road Victoria Park

Manchester, 27/IV-1961

Дорогой Роман Николаевич.

Получил Ваше письмо с чеком. Искренне благодарю. Я в Англии до середины июня. Если альманах выйдет в мае, будьте добры, пришлите мне его сюда. Но если в самых последних числах мая, то, пожалуй, лучше послать в Париж, т. к. книги идут minimum две недели.

Крепко жму руку, шлю сердечный привет Софии Михайловне.

Ваш Г. Адамович

63. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

7, rue Fred<eric> Bastiat Paris 8

дек<абря> 1962

Дорогой Роман Николаевич.

Простите, что отвечаю с опозданием, и, кажется, даже большим. Отчасти причина в том, что я был все это время нездоров, а отчасти и в том, что письмо Ваше «туманно, как мечта, и неясно, как сон». Вы как будто хотите от меня статьи, но тут же сомневаетесь: выпускать ли № 3, стоит ли и т. д. А я, как старая кляча, способен сдвинуться с места, только если меня подстегивают и на меня покрикивают. С est a prendre ou a laisser[170], и всегда я такой клячей был.

Конечно, диалог — «мы и они», «мы и вы» — дело хорошее. Но, по— моему, не надо на этом настаивать внешне, т. к. это выходит само собой и, в сущности, первые два №№ «В<оздушных> п<утей>» и были такими, — кроме материала «оттуда», а м. б., даже и включая его. Это сейчас — главная русская тема, и, каждый по-своему, мы именно ее и касаемся.

Вывод и заключение: я жду указания, будет ли № 3 и когда? Если будет, я охотно что-нибудь в нужном духе напишу, к чему-либо придравшись как к предлогу. Но будет ли № 3? И когда?

Вы пишете о Евтушенко и Вознесенском. Лично я ни того ни другого не знаю[171], — хотя Вознесенский должен быть на днях в Париже, и, м. б., я с ним встречусь. Но стихи его мне не по душе совсем, да и другие его писания.

А зато Евтушенко; по-моему, — талант редкий и настоящий, только, к сожалению, пишет слишком много и часто пишет хлам, рассчитанный только на политический отзвук. Но есть у него и такие строчки и строфы, каких не написать всем нашим местным поэтам сообща. Мне говорили, что он и человек довольно замечательный, а по Вашим словам, — впечатление от него у Вас создалось другое.

Как Вы живете, не собираетесь ли в Париж? Не верьте Евгении Максимовне[172] о том, что я «совершенно не изменился». Если приедете в наши края, то убедитесь, как легко возникают иллюзии. Глядя в зеркало, я иногда вспоминаю стихи Ходасевича о своей внешности, да и не только внешности: «Тот, который в Останкине летом…»[173], — помните?

Шлю искренний привет и поклон Софии Михайловне и крепко жму Вашу руку.

Ваш Г. Адамович

64. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

7, rue Fred<eric> Bastiat

Paris 8, 16дек<абря> 1962.

Дорогой Роман Николаевич.

Получил сейчас Ваше письмо (от 13-XII). Я ничего не знаю о Кохно[174], т. е. не знаю, где он теперь, и никаких его воспоминаний или статей не читал. Из Парижа он давно исчез. Вот мой совет: напишите в Лондон Mr. Arnold Haskell[175] (34, Walton Street, S.W. 3). Это известный балетный критик, женатый на belle-soeur[176] Алданова. Он, наверно, даст Вам нужные сведения, да и вообще может Вам пригодиться по балетной части. Если хотите, сошлитесь на меня. Писать ему надо по-английски или по-французски. Между прочим, он и его жена дружат в Лондоне с Карсавиной[177], которая, кажется, тоже что-то писала или пишет[178].

Теперь два слова о моей статье в «В<оздушных> путях».

Я хотел бы написать нечто вроде послесловия к 40-летнему пребыванию в эмиграции и в эмигр<антской> литературе. Очень лично, без претензии на общие выводы и «прогнозы». Мне трудно Вам объяснить это лучше, т. к. я и сам сейчас скорей чувствую, чем понимаю свою тему. Но si vous pouvez me faire confiance[179], оставьте для меня в сборнике место. Думаю, что размер получится вроде того, какой был в моей статье о Мандельштаме. К Бабелю у меня сейчас не лежит сердце. Когда-то я его очень любил, но многое в его писаниях увяло безвозвратно, «lе style des annees 1920»[180].