Павел Стеллиферовский - "Чего изволите?" или Похождения литературного негодяя

Досталось, конечно, и бедному Вольтеру:

«— Сочинители волтерьянцы-с? — проговорил Ежевикин, немедленно очутившись подле господина Бахчеева. — Совершенную правду изволили изложить, Степан Алексеич. Так и Валентин Игнатьич отзываться намедни изволили. Меня самого волтерьянцем обозвали — ей-богу-с; а ведь я, всем известно, так еще мало написал-с… то есть крынка молока у бабы скиснет — всё господин Вольтер виноват! Всё у нас так-с.

— Ну, нет! — заметил дядя с важностью, — это ведь заблуждение! Вольтер был только острый писатель, смеялся над предубеждениями, а вольтерьянцем никогда не бывал! Это всё про него враги распустили. За что ж, в самом деле, все на него, бедняка?..»

Примеры русского происхождения комедии Грибоедова можно множить. Наша задача сейчас не в этом. Важнее напомнить, что именно Грибоедов одним из первых в отечественной литературе так отчетливо показал многие духовные язвы общественной жизни (в том числе и хамелеонство), самоотверженному лечению которых столько сил отдали лучшие наши таланты. Недаром к созданным им образам (опять-таки и к Загорецкому с Молчалиным) не раз обращались Пушкин, Гоголь, Белинский, Киреевский, Островский, Гончаров, Салтыков-Щедрин… И, пожалуй, именно автор «Горя от ума» первым так смело выступил на защиту человеческого ума от отупляющей среды и резко противопоставил независимость мыслей, чувств, слов, поступков личности нивелированному общественному мнению и общепринятой господско-рабской морали.

Все это оригинально воплотилось в обрисовке действующих лиц и построении сюжета. «Горе от ума» стало для ряда писателей отправной точкой исследования чрезвычайно устойчивой и злободневной для жизни общества коллизии. В ее зарождении и разрешении, как свидетельствовали вслед за Грибоедовым русские писатели, самую неприглядную роль играют разные Загорецкие, Молчалины, Шприхи и прочее со всем согласное, всегда умеренное и во всем благонамеренное большинство, неизменно готовое услужить. Оттого и получается, что клевете и сплетне никто не верит, но все повторяют — в Москве («Горе от ума»), Петербурге («Маскарад»), провинциальных поместьях («Евгений Онегин»). И, добавим для полноты картины, в губернском городе («Мертвые души»).

ПОШЛОСТЬ ВСЕГО ВМЕСТЕ

…Да кто же он в самом деле такой?.. Все поиски, произведенные чиновниками, открыли им только то, что они наверное никак не знают, что такое Чичиков, а что, однако же, Чичиков что-нибудь да должен быть непременно.

Задал же писатель загадку обывателям и чиновникам! Как ни бились они, не смогли отгадать. Дело даже приняло трагический оборот. «Все уги толки, мнения и слухи, неизвестно по какой причине, больше всею подействовали на бедного прокурора. Они подействовали на него до такой степени, что он, пришедши домой, стал думать, думать и вдруг, как говорится, ни с того ни с другого умер».

Но не умея понять, что же такое Чичиков («такой ли человек, которого нужно задержать и схватить, как неблагонамеренного, или же он такой человек, который может сам схватить и задержать их всех, как неблагонамеренных»), обитатели губернского города нутром почуяли в нем чужака и самым классическим способом оклеветали. И изгнали.

Так предприниматель и мошенник, помимо своей воли, оказался в одной компании с пылким Чацким, разочарованным Онегиным, страдающим Арбениным. Вот уж, воистину, нет пророка в своем отечестве! Да не посмеялся ли Гоголь над растерянными горожанами, а заодно и над читателями? Ведь обыватели поначалу ласково приняли Павла Ивановича, увидя в нем своего и быстро найдя с ним общий язык. И он полностью оправдал такое доверие! Попытайтесь мысленно привезти в губернский город Чацкого, Онегина или Арбенина и представить их здешней публике. Думаю, результат будет плачевным. Что же тогда произошло?

Придется нам в поисках ответа оглянуться назад и повнимательнее разобраться в биографии Чичикова. Тем более что молодые читатели не всегда уделяют детству литературного героя должное внимание, думая (как и о самих себе), что главное — лишь впереди.

Усвоив наставления отца, Павлуша сразу же начал воплощать их в жизнь. Не отличаясь способностями к наукам, он брал прилежанием и опрятностью, умом практическим. Из данной отцом полтины не издержал ни копейки и, пустившись в разные спекуляции, сделал солидное приращение. Наживался на бедах товарищей, выгодно торговал немудрёными поделками. И, как следовало ожидать, «постигнул дух начальника и в чем должно состоять поведение»: сидел смирно на уроках, подавал учителю треух, старался «ему попасться раза три на дороге, беспрестанно снимая шапку». А в итоге «во все время пребывания в училище был на отличном счету и при выпуске получил полное удостоверение во всех науках, аттестат и книгу с золотыми буквами за примерное прилежание и благонадежное поведение».

И пусть товарищи называли его «жилой», пусть он предал старого учителя, который, с грустью вздохнув, проговорил: «Эх, Павлуша! вот как переменяется человек! ведь какой был благонравный, ничего буйного, шелк! Надул, сильно надул…» Главное, что свой интерес был соблюден, первая жизненная ступень преодолена успешно.

Выйдя на дорогу самостоятельной жизни и понимая, что ему придется нелегко, ибо всюду нужна протекция, Чичиков решил «жарко заняться службою, всё победить и преодолеть». Подобно Молчалину, он проявил великую «умеренность и аккуратность», показал неслыханное «самоотвержение, терпенье и ограничение нужд». Неприятно было лишь то, что попал Чичиков под начальство «престарелому повытчику» (т. е. столоначальнику — чиновнику, ведающему в канцелярии определенными делами). Естественно, наш герой, сообразно своим жизненным правилам, тут же решил служить лицам, а не делу и пошел на приступ. Он и перья повытчику очинит, и песок, которым присыпали тогда чернила, со стола сдует, и шапку подаст, и сюртук почистит. Видя, что успеха нет, Чичиков начал ухаживать за перезрелой дочерью начальника, которую никак не могли выдать замуж. И тут «суровый повытчик» сдался. Он стал приглашать услужливого молодого человека в дом, куда тот вскоре просто-напросто переехал. И сделался совершенно необходимым: «закупал и муку и сахар, с дочерью обращался, как с невестой, повытчика звал папенькой и целовал его в руку…» Коненно, тот стал хлопотать за будущего зятя, и скоро Чичиков сам сел повытчиком на освободившееся место.

Представить, что случилось после, нетрудно. Чичиков тут же перебрался на другую квартиру, «повытчика перестал звать папенькой и не целовал больше его руки, а о свадьбе так дело и замялось, как будто вовсе ничего не происходило». Как и старому учителю, несостоявшемуся тестю осталось только приговаривать: «.Надул, надул, чертов сын!»

Вскоре последовал взлет карьеры, Чичиков вошел в разные прибыльные комиссии, стал человеком заметным и наконец начал понемногу «выпутываться из-под суровых законов воздержанья и неумолимого своего самоотверженья». С этого времени, замечает Гоголь, он и стал «держаться более коричневых и красноватых цветов с искрою», в которых его позже увидят жители губернского города.

Но судьба переменилась. Павел Иванович не сумел подделаться под одного из начальников — просто не угадал, как другие, его характера, — попал в немилость и вынужден был начинать все заново. Опять он старался найти покровителей; как и раньше, не позволял себе «в речи неблагопристойного слова и оскорблялся всегда, если в словах других видел отсутствие должного уважения к чину или званию». Словом, точно следовал жизненной программе.

Судьба вновь дала Чичикову шанс: он стал таможенным чиновником и затеял большое дело, потребовавшее приложения всех его практических талантов и способностей и принесшее ему значительный капитал. Но вновь Павел Иванович попался, и опять пришлось начинать чуть ли не с нуля. Но начал, ибо страсть к предпринимательству укоренилась в нем глубоко. Воспользовавшись советом одного умудренного чиновника, отправился он скупать мертвые души и с тем явился в губернский город.

Наверное, необычное предприятие Павла Ивановича могло бы окончиться успешно. Он сумел подобрать нужные ключи к каждому продавцу мертвых душ, смог очаровать весь город и сделаться всеобщим любимцем. Обыватели не случайно приняли его за своего, увидели в Чичикове родственную душу. Зная биографию гоголевского героя, мы твердо можем сказать, что он в принципе ничем от них не отличался, никогда ни в чем не нарушал принятые правила игры, разве что был попрактичнее, пооборотистее, поциничнее многих. Но мало ли таких? Вот, к примеру, Ноздрев. Врун и шулер, грубиян и пьяница. А ведь его не изгнали, не оболгали, хотя и посылали к нему для вразумления капитана-исправника!

Почему? Да, видимо, потому в первую очередь, что Ноздрев, несмотря на всю скандальность своего поведения, всегда оставался своим, понятным и неопасным, ибо не преступал и не мог по натуре переступить черту допустимых и общепринятых представлений и взглядов. Черту круга, за которой начинается самостоятельность и независимость мнений и суждений, отступление от норм и обычаев. А ведь неизвестно, что можно ждать от человека, который живет по собственному разумению.