Природа. Человек. Закон - Городинская Виолетта Семеновна
— И что вы так накинулись на этого беднягу, — спросил нас один приятель, которого можно бы было назвать добродушным скептиком. — Что вы думаете, он не хотел бы, чтобы все реки и озера были чистыми? Уверен — хотел бы. Да вот обстоятельства не позволяют. И любой на его месте поступал бы так же.
Обстоятельства, конечно, серьезный резон. И мы отлично понимаем, как непросто совместить современные требования и производства, и экономики страны, и запросы роста материального благосостояния людей с требованиями экологической сохранности природы. Как трудно преодолеть многие обстоятельства. И можно бы было вполне понять и посочувствовать бывшему министру и потужить вместе с ним над этими трудностями, если бы видна была хотя бы попытка преодолеть обстоятельства.
Что сделал бы на его месте любой честный человек, ну хотя бы в вопросе с тем же Байкалом? Внял бы основанным на беспристрастных научных исследованиях выводам независимых от его собственного ведомства ученых — и биологов, и экономистов, и технических экспертов, единодушно выступающих с общегосударственных позиций. Среди них — немало ученых с мировым именем.
«Академик Борис Николаевич Ласкорин — председатель комитета ВНТО по защите окружающей среды и заместитель председателя комиссии по охране природных вод при Президиуме АН СССР. Он был в трех государственных комиссиях по Байкалу и всю подноготную байкальской истории знает от начала и до конца. Вот что он сказал:
— Мы допустили не одну, не две, а целый ряд ошибок при строительстве БЦБК. Главная ошибка — в научном прогнозировании. Кордное производство следовало развивать на основе высокопрочных синтетических волокон и металлокорда. От применения шин на целлюлозном корде вместо современного мы несем убытки. Вторая ошибка — в выборе площадки для комбината. Для предприятия такого рода необязательна была байкальская вода, а местная древесина не годилась для получения суперцеллюлозы. Прибавьте сюда еще сейсмичность района, которая может себя показать в любой момент. Третья ошибка — в обосновании технологической схемы. Не могло быть никаких иллюзий относительно качества очистки…
Член-корреспондент АН СССР Василий Федорович Евстратов, тридцать лет проработавший в Институте шинной промышленности, добавил:
— Замминистра нефтехимической промышленности Соболев, я помню, еще тогда отказывался: не нужна нам байкальская целлюлоза. По своим физико-механическим свойствам она не в два, не в три раза, а минимум на порядок уступает синтетическим волокнам» (Известия, 1986, 16 февр.).
А вняв бы этим достаточно авторитетным заявлениям, пошел бы М. Н. Бусыгин во всесильный, по его мнению, Госплан и на основе того, что ни по техническим, ни по экономическим (убыток от корда, плюс экологический ущерб в 50 миллионов рублей каждые сутки), ни по экологическим соображениям Байкальский ЦБК не устраивает экономику страны, добился бы (или во всяком случае потребовал бы) перепрофилирования производства комбината. Думаем, что всесильный Госплан на это требование министра ответил бы согласием. Тем более, что:
«По данным Совета по изучению производительных сил при Госплане СССР, по балансу потребностей народного хозяйства страны в кордной целлюлозе Братский комплекс полностью (курсив наш. — Авт.) удовлетворяет сегодняшний и перспективный спрос с учетом экспорта» (Известия, 1988, 17 июня).
Не знать этого министр, в ведении которого находится Братский ЛПК, как вы понимаете, не может, а Госплан, по-видимому, только рад будет избавиться от ненужного ему и невыгодного стране производства целлюлозного корда на Байкальском ЦБК.
«Иное дело — растворимая вискозная целлюлоза, часть которой Байкальский комбинат дает на основе так называемого «холодного облагораживания». Но сейчас при реконструкции Братского ЛПК можно было бы, судя по расчетам Сибгипробума, создать такие мощности там. При этом затраты потребуются небольшие» (Известия, 1988, 17 июня).
Не знать об этих расчетах подведомственного ему института министр также не может. И получается, что нет никаких таких особенно трудных обстоятельств, которые бы препятствовали ну, пусть на первых порах не полному перепрофилированию БЦБК, но хотя бы значительному сокращению его вредного производства, а значит, полному прекращению загрязнения уникального озера.
Понятно, не один М. Н. Бусыгин должен нести ответственность за экологические преступления, совершаемые предприятиями Минлесбумпрома. Ведь не он же лично поганит реки и озера вредными сбросами, губит леса вредными газами, перемалывает бульдозерами и тяжелыми тракторами лесную почву и русла рек. Руководители лесопромышленных предприятий, инженеры, техники, рабочие — вот кто в равной мере с министром творит все эти безобразия. Но ведь опять же отношение к делу подчиненных зависит прежде всего от позиции, занятой их руководителем. Каков поп, таков и приход.
«Я за то, чтобы страна стала как можно богаче, — рассуждает начальник крупнейшего в России объединения «Красноярсклеспром» И. Кириллов. — Ведь нужда в лесе огромная, а у нас из-за перестоя на корню погибает до 40 миллионов кубометров древесины, в то время как рубим всего 22 миллиона…
Кириллов готов доказать, что молевой сплав на реках — не преступление, а экономически оправданное действие».
Как видите, и подчиненный повторяет фразу министра о «заботе о благе? — , только выражает ее иными словами. И подчиненный прибегает ко лжи, чтобы оправдать творимые им экологические преступления. Ибо «гибель на корню перестойного леса» — миф, которым лесопромышленники манипулируют издавна для запугивания непосвященных. На их языке «перестойными» считаются сосны и ели, достигшие 100-летнего возраста. Полная же жизнь и ели и сосны 150–200 лет. Сто лет для хвойных деревьев — возраст полной и высшей зрелости, примерно такой же, как 40-летний рубеж для человека. Деревья не помидоры, которые могут в неделю вызреть и начать массово гибнуть. Объявленные лесопромышленниками (точнее, им в угоду это объявляют закупленные на корню так называемые «ученые») перестойными, деревья только несколько сокращают после векового возраста ежегодный прирост биомассы, но зато с каждым годом качество древесины этих стволов улучшается. Недаром наши предки предпочитали строить дома из кондовых, 120-150-летних сосен и лиственниц — дома, которые стояли по два века в отличие от тех, которые выстроены были из молодых, 70-80-летних деревьев, не выстаивавших и полвека. Так что для вырубки «перестойного» леса есть еще по меньшей мере 20 лет в запасе, тогда как ликвидировать его «Красноярсклеспром» может своими мощностями всего за два года. Не знать этого руководитель лесопромышленного объединения не может. А вот поди ж ты — запугивает! «Гибелью на корню» грозит. И губит реки, основное богатство страны, под прикрытием «заботы о благе» и «увеличения богатства страны».
Ну, а уж ежели высокое начальство так рассуждает — и поступает! — то подчиненным, как говорится, и сам бог велел. И директор леспромхоза или комбината без всяких колебаний отдает приказ сбросить в воду рек и озер десяток-другой тысяч бревен или сотню-другую тысяч тонн ядовитых стоков. И мастер лесоучастка ничтоже сумняшеся пошлет бульдозериста ликвидировать залом, тот затор, который создают свободно сплавляемые молем бревна иной раз на протяжении нескольких километров реки. И бульдозерист покорно сядет в кабину и ликвидирует затор, а заодно с ним и реку. Нет, вода все так же будет течь, но это станет уже не река, а сточная канава, мертвый канал для пропуска деловой древесины и дров.
И даже если бульдозерист понимает, что делает худо (а чаще всего и в голову не берет, поскольку в леспромхозах, как правило, работают варяги-приезжие, убежденные, что они в нем временно, и потому относящиеся к окружающей природе в лучшем случае с полнейшим равнодушием), что зазорно губить реку, он все равно ее губит, рассуждая, точь-в-точь как министр, «прикажут прекратить — прекращу». Но пока приказывают — губить. И приказывает в конечном счете министр. Вот почему мы обращаем все претензии именно к нему.
