Природа. Человек. Закон - Городинская Виолетта Семеновна
Все эти три сигнала опасности срабатывают совместно. Можно чуть встревожиться, услышав хруст ветки — поднять голову, осмотреться: нет, никакого подозрительного движения не видно; принюхаться — и запаха тревожащего нет. И, успокоившись, приняться вновь за свои дела. Можно даже увидеть ненароком колыханье ветки и, несколько помедлив настороженно, успокоить себя: птица слетела, или белка пробежала. Даже наиболее сильный сигнал опасности — тревожный запах — можно не почуять издали, если ветерок дует от тебя. Но когда действуют сразу два или три сигнала — тут уж никаких сомнений нет: идут по твою душу и ее надо спасать.
А — не то что волк или лиса (не говоря уж о мягкой кошке-рыси) — даже лоси движутся в лесу совершенно бесшумно. Диву даешься как, когда ты тихо сидишь на пенечке среди подлеска, совершенно бесшумно, словно по воздуху, проплывает мимо тебя громадная бурая туша в полтонны весом. Не то что хруста — малейшего шелеста не слышно. Специально потом пройдешься по тому же самому месту, стараясь ступать как можно осторожнее — нет, не получается!
Так что же может увидеть человек в лесу? Как он может проследить сразу за всеми составляющими биоценоза, раскинувшегося на огромной территории, не посадишь же на каждом пеньке по егерю или охотоведу! Что же отвлекать миллионы людей от самонужнейших и самоважнейших человеческих дел, и только для того, чтобы уберечь животных от эпизоотии?
Даже если егерь совершенно случайно (не целенаправленно, как те же волки) изредка и заметит, что с лосем или там с кабаном творится что-то неладное, он и то не имеет права ничего предпринимать без ведома охотоведа. И правильно, ибо немало найдется таких и среди егерской охраны, что пальнут в совершенно здорового зверя, а потом, если застанут их на месте, оправдываться будут: «Больным мне показался, вот я и пристрелил». А пока егерь разыщет охотоведа, да пока организуют выход, пройдет день-два. Лось не корова, кабан не свинья, которые мирно будут ждать в коровнике или хлеву, когда за ними придут. Даже самый оперативный охотовед может организовать отстрел больного зверя только на следующий день. А за это время лось может переместиться так, что его ни с какими собаками не найдешь. Им-то, собакам, все равно — какой зверь: больной ли, здоровый. Это для волка имеет значение, поскольку здорового, в расцвете сил, лося ему ни за что не свалить. А собаки знай себе будут гоняться за всеми зверями, надеясь тем самым угодить человеку и получить вкусную и питательную требуху вдобавок к тощей овсяной похлебке.
Вот почему так называемые — «селекционные» отстрелы — знаем, видели их немало! — проводимые охотхозяйствами, в действительности становятся нечем иным, как отстрелом здоровых зверей для снабжения мясом работников охотничьих хозяйств или их «высоких» гостей.
Спросите любого охотника: каких зверей и птиц он стреляет? «Конечно же самых лучших! — гордо ответит он. — Рога — во! Лопатой, в двенадцать отростков! Клыки — во! Как бивни у слона, даром что кабан», — и т. д. и т. п. Вот этому вполне можно поверить, пусть он даже чуточку преувеличивает. Охотники всегда и стремятся, и убивают лучших зверей.
В этом и заключается вся «селекционная» работа охотников — в ухудшении видового состава фауны.
Что же касается их деятельности по спасению животных от голода проведением биотехнических работ, которыми они так любят козырять перед несведущими людьми, то это опять же не что иное, как охотничьи байки. Ибо вся их биотехния сводится только к тому, чтобы организовать подкормочные участки и солонцы в тех местах, где удобнее всего стрелять зверей. К чему неделями бродить по лесу, выслеживая к приезду охотников зверей, когда можно приучить их самих приходить к кормушке или солонцу. И — стреляй на выбор самого лучшего!! Рога — во!!
Эдак и рыболов, насаживающий червяка на крючок, вполне может заявить, что он занимается благородной деятельностью по спасению голодающего поголовья рыб — проводит биотехнические работы!
Нет, нет — мы далеки от мысли, что пора искоренять охотников. И, хотя их забава в общем-то вредна для биоценозов и популяций зверей и птиц, пусть себе сублимируют свои агрессивные наклонности вдали от людей, в лесах и на болотах, в тундре и степях.
Только надо полностью запретить им «улучшать природу» — истреблять необходимый естественный и наиболее эффективный регулятор численности грызунов и копытных, наиболее дешевую и эффективную санитарно-эпидемиологическую службу Природы — хищников. Как нельзя ставить лису охранять птичий двор, так нельзя и охотничьим хозяйствам позволять самим единолично и единовластно распоряжаться жизнью и смертью всех необходимых составляющих биоценозов. И если это сейчас делается в отношении охотничьей дичи, то настала пора ввести серьезные ограничения, выдавать в каждом отдельном случае научно обоснованные разрешения на отстрел хищников и — наказывать как за браконьерство, за убийство хищных зверей и птиц без таких специальных разрешений.
А на первый случай — полностью запретить планирование отстрела хищников для охотхозяйств и главное — выплату премий. Это, думается, охладит пыл большинства «бескорыстных» борцов за спасение бедненьких зайчиков и уточек, которых поедают злые хищные звери. Именно надежда получить по 100–150 рублей «на рыло» и является основой «благородной ненависти» к волкам у большинства участников облавных охот.
Ну, а тот, кто действительно бескорыстен, кому просто нравится азарт охоты, или кто, говоря высоким штилем, жаждет волчьей крови, тот тоже не останется внакладе. Есть и всегда, по-видимому, будет существовать необходимость регулирования популяций хищников — уж очень плотно соприкасаются их и наши территории и расплодившиеся хищники могут представлять немалую угрозу для животноводства, основы питания человека. Но пусть уж удовлетворяют свою страсть или жажду не за счет государственных средств, как это делается сейчас, а за свои денежки. И только там — где это необходимо для био-или агроценоза.
Мы уже видели, какое неразрывное единство представляет собою биоценоз того же леса, как нужны и друг другу и всему сообществу в целом все составляющие единой цепочки, начиная от деревьев и кончая хищниками. Люди не раз убеждались на печальном опыте, как опасно объявлять кого-то «вне закона», безжалостно истребляя «под нуль». И у нас на Таймыре с волками. И с воробьями в Китае.
В том-то вся и беда, что не злая воля, а добрые намерения «сделать как лучше» наносят вред природным сообществам, живущим в них растениям и животным. Найдется немало смельчаков, способных противостоять, отдать все свои силы и жизнь борьбе с недоброй волей, со злом. Но кто отважится поднять хотя бы робкий голос против воплощения в жизнь проекта, сулящего неисчислимые блага людям? А если даже и осмелится — кто прислушается к одинокому голосу «против», когда все «за»? Все знают: волк — хищник, объявленный вне закона. Стрелять его, изводить ядами можно (и нужно!), когда и где угодно (только не в зоопарке). «Волк — враг человека… Местами волки уже полностью истреблены. И недалек тот день, когда на Рязанщине от заряда картечи падет последний волк!» Торжественное и радостное это возвещение можно слышать не только на Рязанщине, а во всех без исключения областях и краях нашей страны. Ну скажите, разве это не доброе, не в высшей степени полезное дело — избавить людей от их врага?
Надеясь обезвредить стадо оленей от волков, в 1960 году начали на полуострове Таймыр тотальное истребление серых хищников. Ежегодно до 260 волков убивали с вертолетов. И вот результат, о котором читатель уже, очевидно, догадался: олени стали болеть. Через три года после войны, объявленной волкам, процент заболеваний оленей поднялся с 2 до 31.
В пятнадцать с липшим раз! Сколько потрачено человеческого труда, денежных средств (в миллион не уложишься!), горючего, а в итоге вместо 2 из 100 оленей болеют, считай, один из каждых трех. Их надо лечить: а то все поголовье оленей, пожалуй, вымрет. Значит — опять затрачивать человеческий труд и средства. Не год, не два — все время будущего существования оленей на Таймыре. Века? Или вновь заводить волков? Наверняка будет и дешевле, и эффективнее организации ветеринарной помощи.
