Природа. Человек. Закон - Городинская Виолетта Семеновна
А это означает, проще говоря, что еще в те далекие времена, 1,5–2 миллиарда лет назад, а может и еще раньше, вроде бы не отличимые друг от друга одноклеточные микроорганизмы были уже разными, потенциально содержали в себе одна хобот, другая жвалы муравья, третья бутон розы, четвертая мозг человека и так далее.
Предопределение? — По-видимому, да. Мистика? — Ни в коем случае.
Странное дело, предопределение окружает человека буквально на каждом шагу, без предопределения не мог бы существовать в буквальном смысле весь, во всяком случае живой, мир. Но вот от самого этого слова люди шарахаются как черт от ладана — чур меня, чур! — подозревая в нем мистику и мракобесие. А между тем предопределено: из яичка мухи рождается личинка, которая впоследствии разовьется в муху, но никак не в слона; из слияния сперматозоида и яйцеклетки слона рождается слоненок, но никак не мышь, из макового семечка роза не вырастет и так далее.
Не подтверждается палеонтологическими находками? Ну, это как посмотреть на эти находки. Представим себе, что мы ничего не знаем о метаморфозе насекомых, скажем, бабочек (можно допустить, что все они вымерли задолго до появления человека). И вот палеонтологи находят в пластах недр, датируемых 2 миллиардами лет, яичко, а в тех породах, возраст которых 50 миллионов лет, окаменевших гусеницу, куколку, останки самой бабочки. Что заключили бы из этих находок палеобиологи? А то, что сначала на Земле существовали только одноклеточные, которые в результате случайных мутаций и под воздействием изменяющихся условий окружающей среды в процессе эволюции в конечном счете за 1 миллиард 950 миллионов лет превратились в три различных вида животных. А если бы в пластах 300-миллионолетней давности нашли сначала бабочку, в породах, образовавшихся 100 миллионов лет спустя, — куколку, а еще на 50 миллионов лет ближе к нам — гусеницу, то вполне могли бы заключить, что из-за каких-то условий, скажем, разреженности (или, наоборот, уплотнения) атмосферы бабочки отбросили крылья и превратились в панцирных животных — хитиновый покров куколок вполне сошел бы за панцирь, — которые из-за малоподвижности вымерли, а на Земле восторжествовал неизвестно откуда появившийся вид гусениц. На этих примерах мы показали тот ход мысли, осмысления добытых палеонтологами фактических материалов, который присущ современной палеобиологии. А насколько он доказателен, насколько верен, судите сами. Не мудрено, что подобные умозаключения требуют всевозможных подпорок в виде необъяснимых случайностей, которые вполне можно приравнять к чудесам (как любое чудо можно вполне объяснить случайностью) и прочим «богам из машин».
С этих позиций совершенно невозможно объяснить самые наиважнейшие этапы эволюции живого вещества, потому и остаются зияющие провалы наших знаний именно в точках кардинальных изменений организмов животных и растений. Например, если возникновение панцирей и раковин еще можно как-то объяснить тем, что примерно 600 миллионов лет назад вода в океане из чуть кисловатой сделалась чуть щелочной (какой она существует и по сей день) — хотя и неясно: с чего бы это ей изменить свой состав, насытиться углекислым газом как раз в то самое время, когда в атмосфере углекислоты значительно убавилось? — и мягкотелые животные получили возможность накапливать известь на наружных поверхностях своих тканей (хотя опять же трудно понять, зачем это утяжелять себя, врагов-то практически не было), то совершенно не ясно, зачем они включили впоследствии эту самую известь в свои ткани, образовав внутренний скелет. Случайно? Но в этом случае они должны были бы скорее погибнуть, нежели улучшить свою приспособляемость и вообще жизнь. Случайное отложение карбоната кальция в мягких тканях только усложняло и ухудшало существование животных, а следовательно, по закону естественного отбора они должны были начисто вымереть. Но они не только не вымерли, а дали потрясающее по своей мощи и разнообразию потомство позвоночных. И ведь это должно было длиться не день-два, даже не годы, а миллионы лет, прежде чем известковые отложения — по величине и удобству нечто вроде куриной кости в нашем пищеводе — сформировались в упругий и гибкий скелет. И самое удивительное, что они выжили и развились в то самое время, когда виды, существовавшие уже десятки миллионов лет, а значит, наиболее приспособившиеся к среде, вымирали. Подобный «антиотбор», когда выживают наименее приспособленные в сравнении с другими виды, а наиболее устойчивые (чему свидетельством их качественное и количественное доминирование на тот момент над другими видами) вымирают, буквально пронизывает каждую эпоху истории Земли, каждый этап эволюции живых организмов. Понятно, что это отнюдь не жесткое правило и немало можно найти исключений, которые, по старой поговорке, лишь подтверждают правило. А правило это такое: вымирают не те, что наименее приспособлены к окружающей среде физически, а те, что наименее развиты, так сказать, духовно — имеют менее совершенную нервную систему, менее развитой мозг, а следовательно, несовершенную психику. И, пожалуй, одно из самых удивительных явлений процесса эволюции заключается в том, что виды, стоящие на низшей ступени психического развития, не вымирают только в том случае, если они необходимы для существования всех остальных живых организмов Земли и ее биосферы в целом. Если бы сегодня исчезли хотя бы только два типа низших животных, появившихся свыше 600 миллионов лет назад, — черви и моллюски, жизнь на Земле в том ее виде, который мы знаем, перестала бы существовать. Ибо они — необходимейшее звено в поддержании равновесного круговорота биогенных и минеральных веществ в биосфере.
До сих пор к проблеме массового вымирания животных и растений на Земле в отдельные, четко очерченные периоды подходили и подходят с узкобиологической точки зрения, идя от вида или рода живых существ, от их потребностей и влияния на них условий окружающей среды. Оттого и появляются и отбрасываются одна за другой гипотезы о различных катастрофах, приведших к вымиранию: то это недостаток углекислоты, то ее избыток, то избыток кислорода, то его недостаток (причем все это в одно и то же время!), то вспышка сверхновой вблизи Солнечной системы — жестокие космические излучения почему-то погубили повсеместно на Земле одних животных и оставили в живых других, отнюдь не самых радиационно устойчивых! — то от холода, то от излишнего тепла (опять же в один и тот же период!), то от огня вулканов, то от воды океанов вымирали (опять же — избирательно, оставляя почему-то наименее приспособленных, но более развитых в психическом смысле).
Такие противоречивые и парадоксальные суждения неизбежны при узком, нецелостном подходе. Древнеиндийская притча рассказывает, как слепые спорили, на что, собственно, похож слон. «На веревку», — сказал один, ощупывая хвост. «Нет, на дерево», — возражал другой, обхвативший ногу». «Да бросьте вы, — вскричал третий, держась за хобот. — Слон похож на удава!»
Тому, кто хотя бы приблизительно, хотя бы в размере школьной программы знаком с анатомией и физиологией человеческого тела, представить самого себя в виде и размере эритроцита, снующего по всем кровеносным сосудам своего собственного тела, сравнительно нетрудно. В этом случае все остальные эритроциты представлялись бы ему живыми существами одного с ним рода, родными по крови, клетки различных органов — живыми существами других видов, а сами органы — скоплениями, популяциями этих видов. Тело же представлялось бы той биосферой, в которой мы живем.
Не надо обладать могучим воображением, чтобы понять, что побывавший во всех уголках тела эритроцит, узнавший, изучивший все многообразие и удивительную функциональную необходимость всех без исключения не только популяций органов и видов в целом, но и каждой отдельной из составляющих их клеток, все же не был бы в силах уяснить себе их роль для всего человеческого организма, всего тела. Ибо даже в наилучшем случае горизонт его взгляда, его знаний находился бы на уровне функционирования и взаимосвязи, взаимодействий отдельных органов между собой. Зачем нужна эта взаимосвязь, что представляет собою организм в целом, почему столь различные виды живых существ-клеток стали вдруг необходимы друг другу; как это организовались они в столь стройное, видное даже невооруженным эритроцитовым глазом, сообщество, — все это было бы в высшей степени непонятно и таинственно и породило бы в эритроцитовом обществе множество различных толкований, догм и ересей.
