Ford против Ferrari. Самое яростное противостояние в автогонках. Реальная история - Эй Джей Бэйм

Майлзу было 46 лет – больше, чем любому из юнцов Шелби. Его работа заключалась в том, чтобы доводить спорткары до ума, то есть до состояния гоночного автомобиля. Многие, кто знавал Майлза, отзывались о нем как о саркастичном сукином сыне, но Кэрролл Шелби считал его гением.

В тот декабрьский день Майлз, натянув шлем и защитные очки, запрыгнул в Ford и выехал на трек. Горстка сотрудников Shelby American, в том числе новый менеджер команды Кэрролл Смит и главный инженер Фил Ремингтон, наблюдала за тем, как Майлз гоняет машину по трассе. Все ждали его вердикта. Поездка вышла короткой, впрочем, как и поставленный диагноз. Вернувшись в бокс, он выбрался из кокпита и, покачав головой, бросил лишь одно слово:

– Дерьмо.

…

В конце сезона 1964 г. мир автоспорта устремил свой взгляд на Мехико. Гран-при Мексики был последней гонкой «Формулы-1» уходящего года. На титул чемпиона мира претендовали три пилота. Сертису нужно было прийти хотя бы вторым. Гонка по ухабистой трассе на высоте более 2100 м негативно сказалась на системе впрыска топлива. К последнему кругу Сертис был на третьей позиции, но уже под занавес Лоренцо Бандини, его партнер по команде, уступил Сертису; британец пересек линию финиша вторым, став первым в истории чемпионом мира в гонках и на двух, и на четырех колесах.

Никогда прежде ему не приходилось пожимать столько рук. Среди поздравивших его были Филипп, герцог Эдинбургский из Англии, и президент Мексики, вручивший ему золотые часы Longines. Когда Сертис вернулся в Италию, в его честь был организован пышный официальный банкет, а вскоре и традиционное итальянское застолье в узком кругу.

Прямо напротив ворот своей фабрики на улице Абетоне Феррари открыл небольшой трактир, которому дал нежное название Il Cavallino («Лошадка»). Сделал он это в основном для того, чтобы самому было где прилично пообедать, поскольку Маранелло такими местами не баловала. И вот как-то днем после завершения гоночного сезона 1964 г. Феррари приехал в трактир в сопровождении своего помощника Гоцци и Сертиса. Первым делом хозяин заказал аперитив, и на столе появились три бокала: его любимые коктейли «Формула-1», «Формула-2» и «Формула-3», каждый последующий чуть менее крепкий, чем предыдущий.

– «Формула-1» – только для сильных духом мужчин, – предупредил Феррари Сертиса.

Но тот выбрал «Формулу-3», чем вызвал у старика приступ смеха.

В этот день на фабрику с экскурсией приехали шесть студенток, и Феррари пригласил их всех к столу. Его слабость к женщинам ни для кого не была секретом. Официант откупорил две бутылки токайского, после чего зал наполнился ароматом традиционных моденских блюд.

За столом Феррари разве что не плясал вокруг Сертиса. Расхваливая ему местные деликатесы, он подцеплял вилкой то один, то другой, подносил его ко рту гостя, и тому оставалось только открывать рот на глазах изумленного Гоцци и девушек. Никто никогда не видел, чтобы Феррари подпускал кого-то из гонщиков так близко к себе. Один хорошо знавший его человек описал темперамент Коммендаторе такими слова: «замкнутый в себе, как грецкий орех». Но в этот день он, не стесняясь публики, проявлял почти отеческую заботу об английском пилоте.

После застолья Сертис и Феррари вышли прогуляться вдвоем до гоночной мастерской. Гонщик запрыгнул в автомобиль, построенный для «Формулы-1», и, как бы примеряясь, взялся за руль. Когда он обернулся через плечо, то увидел стоящего на выложенном красной плиткой полу Феррари, который смотрел на него и улыбался, словно отец, подаривший сыну новенький велосипед.

Сертис оказался в роли принца какого-то странного королевства. Феррари создал вокруг себя мир вечных интриг, достойный Шекспира, где за ошибку порой расплачивались жизнью. Весь сезон Сертис провел в напряжении, еле сдерживая свой взрывной характер: конфронтация с менеджером команды Драгони, конкуренция с Бандини – вторым после него самого пилотом «конюшни». Кто знает, какую роль во всем этом сыграл Феррари? Всматриваясь в улыбку на его лице в тот день, Сертис, вероятно, задавался вопросом: о чем старик думает на самом деле? В своих мемуарах Феррари писал: «Выражение лица, будь то улыбка, хмурый взгляд или что-то иное, – это просто форма защиты, и воспринимать его следует только таким образом». Было ли расположение Феррари искренним? Был ли он замешан в кознях Драгони? Не сам ли он был автором этого спектакля?

Сидя в красной машине, Сертис отвел взгляд от старика, тряхнул головой и поудобнее устроился в кресле пилота. Его руки крепко сжимали руль. Впереди был 1965 г.

Часть III

Скорости возрастают

Глава 13

Генри II, Шелби и «Дайтона»: январь – февраль 1965 г.

Гонки Гран-при – это еще и сотни мужчин и женщин всех возрастов, которые кочуют с трассы на трассу вслед за машинами и пилотами, буквально боготворя их. Гонщики видят в глазах этих людей, испытывающих благоговение и откровенное восхищение ими, отражение своего романтизированного образа. Когда пилот садится в тесную машину и начинает газовать, напряженно глядя на стартовый флаг, слушая, как толпа захлебывается от эмоций, он ощущает себя богом. Что значит любая опасность по сравнению с этим?

К 1965 г. Америка была полностью охвачена революцией скорости. Беби-бумеры, рожденные после Второй мировой войны, начали обзаводиться водительскими правами, и дороги заполонили прыщавые юнцы, вкусившие свободу автострад.

В начале 1960-х молодежь осознала, что не хочет жить так, как жили родители. Строгие рамки самовыражения были нормой для 1950-х: не высовывайся, следуй правилам, не задавай лишних вопросов. Такой формализм стал благодатной почвой, на которой взошли семена жажды приключений. Именно жажда приключений поднимала тиражи журнала Playboy Хью Хефнера. Именно она собирала полные зрительные залы на фильмы продюсера Альберта Брокколи об агенте 007. И ее же в полной мере использовал Детройт: не только Ford со своим Mustang, но и Джон Делореан с Pontiac GTO (названным так по аналогии с Ferrari GTO), и Plymouth со своей новой моделью Barracuda. Это был рассвет эры маслкаров – двухдверных автомобилей с мощным восьмицилиндровым движком для повседневной эксплуатации. Скорость превратилась в некое подобие секса: вжимая педаль в пол, можно было пережить похожие ощущения. Предаваться риску означало стать свободным.

Автогонщики стали олицетворением мужественности, отчаянной храбрости и высшей степени маскулинности. Восхищение ими, которое раньше было уделом энтузиастов автоспорта, теперь превратилось в мейнстрим. Начались регулярные телевизионные трансляции гонок. Революция происходила прямо на экранах телевизоров[27]. Зрелищные аварии, азарт погони – все это теперь можно было наблюдать не вставая с кресла. Скорость ворвалась в дома американцев.

В 1964 г. автогонки посетило 50 млн человек – почти вдвое больше, чем пришло посмотреть игры профессиональных бейсбольных лиг. Популярнее автоспорта оставались только скачки. В Голливуде одновременно снимались четыре полнометражных фильма о бесстрашных гонщиках, бросающих вызов смерти,