Мир растений: Рассказы о саксауле, селитрянке, баобабе, березах, кактусах, капусте, банксиях, молочаях и многих других широко известных и редких цветковых растениях - Алексей Всеволодович Смирнов
Время шло. Спор продолжался. Вспомнили и о том, что ель, поселившись под пологом дуба, может постепенно год за годом, столетие за столетием ухудшать почву для дуба. Делать ее все более кислой. Это удается ей благодаря жесткой хвое, которая, разлагаясь, выделяет кислые продукты распада.
Против этого заявления выдвигались возражения. Дубовый лист тоже жесткий и кожистый. Он ложится на землю, как стружки из-под рубанка, а потом уплотняется, как картон. Семена ели могут сыпаться дождем, и все напрасно. Их слабые ростки не пробьются к земле.
По-своему правы и те и другие. И вся эта путаница возникла из-за того, что самые плодородные, самые жирные почвы распаханы, и никто не может сказать, как там, на этих землях, вела себя ель. И была ли она там? Дубравы, уцелевшие от распашки, потому и уцелели, что под ними земля похуже, победнее. На бедных почвах ель имеет больше шансов тягаться с дубом. Если только не приходит на помощь дубу огонь.
И вот, как только мы дошли до огня и дуба, снова начинается путаница. На этот раз она касается другого нашего дуба — монгольского, который растет на Дальнем Востоке. Монгольский дуб похож на европейского сородича. Только ростом пониже, метров до тридцати, и в толщину поуже, больше метра обычно не бывает. Зато меньше боится морозов. А что самое главное — лист его на зиму не опадает и висит там до весны. И лесничие всегда со страхом смотрят на этот сухой висящий лист, потому что весной он может вспыхнуть от малейшей искры.
И пожары вспыхивают из-за сухого листа довольно часто. Когда академик В. Комаров в начале века путешествовал по дальневосточным дубнякам, он повсюду видел следы огня. Там, где пожары налетали чаще, дубняк рос низким и корявым. Но зато это были чистые дубняки. Почти без примеси других пород. Там же, где следов пожара не было, рос смешанный лес. Дуб в смешанном лесу встречался тоже, но не как хозяин, а скорее как гость. Его окружала пестрая толпа кедров и лип, орехов и ильмов, бархата и кленов. И хоть рос отлично, но встречался редко.
Уж не возникли ли все дубняки Дальнего Востока на пожарищах? Для такого предположения есть веские основания. Монгольский дуб зимой не сбрасывает сухую листву — это мы только что установили. Загорается легко, как сено. Сгорает дуб, сгорают и его спутники. Дуб быстро дает поросль от пня. Спутники восстанавливаются не сразу и не все. Кедр исчезает навсегда. На дубовой поросли листья висят низко и еще легче загораются, когда огонь в весеннюю пору бежит по лесной подстилке. Дуб гибнет вторично и воскресает вновь в виде поросли. Может быть, все дальневосточные дубняки — наследие пожаров?
Академик Комаров колебался, не решаясь твердо заявить об этом. Видимо, у него не хватало фактов. После Комарова многие стали утверждать, что без пожаров дубняков вообще бы не существовало. Где же укрывался, где находил убежище дуб, когда пожары в лесах были редки?
Если в смешанном лесу, то ведь там множество тенистых пород деревьев. Дуб же любит расти в шубе, но с открытой головой. Как может прожить подрост дуба в смешанном лесу, когда сверху его затеняют?
Когда стали изучать поросль дуба после пожаров, пришли к поразительному выводу: чем хуже условия жизни, чем беднее почва, тем обильнее поросль дуба. Значит, чтобы выжить, чтобы уцелеть, дуб должен был находить убежище где-то на самых наибеднейших почвах (а ведь дуб — житель богатых почв). Самые бедные почвы на сухих скалистых обрывах южных склонов гор. Именно здесь дуб сильнее. Здесь он самый живучий, хотя на вид низкорослый и корявый. Если же мы вспомним, что дуб — житель лесостепи, а на сыром Дальнем Востоке лесостепные островки редки, то можно понять, почему дуб оказался на южных склонах. Это как бы островки лесостепи. Там суше.
Южные каменистые склоны с тощей почвой — привилегия не только монгольского дуба. В Южной Франции на таких же местах разрастается кермесов дуб. Колючие кусты его, как подушки, не поднимаются выше, чем на полметра от земли. Интересно, что колючи только внешние листья. Внутри куста совсем не колючие. Можно думать, что это защита от объедания скотом. Каждый француз знает, что кермесов дуб скот не ест из-за колючих листьев. Наверное, ели бы верблюды, но, к счастью, их во Франции нет.
До сих пор неясно, как возникли эти заросли? И почему дуб такой маленький, прямо как кустарник? Существовал ли он извечно, так же как монгольский, на каменистых склонах? Или рос на опушках древних лесов, а потом, когда человек стал выжигать и вырубать леса, разошелся по вырубкам и гарям?
Средиземноморье заселено с глубокой древности, и вполне возможно, что раньше на месте кермесовых колючих заграждений были настоящие леса. А потом их тысячелетиями жгли, рубили, снова жгли и снова рубили. Да еще коров и овец пасли. Постепенно принял кермесов дуб такую защитную приземистую форму, как сейчас. В том, что это похоже на действительность, убеждает один пример. Ботаникам удалось разыскать и высокий кермесов дуб, метров около двадцати.
Конечно, не все дубы так уничтожали, как кермесов. Неким баловнем судьбы пока выглядит дуб пробковый. Этот берегут ради пробки. Растет он не жалким кустом, а деревом. Правда, не очень высоким. Метров 15 может быть. Кривой, косой. С жесткими маленькими листьями. Вечнозеленый.
Обдирают пробковый дуб нещадно. Ствол оголяют полностью. С крупных ветвей тоже снимают пробковый слой. После экзекуции деревце выглядит как стриженая овца. Через 20 лет нарастает новый слой, более эластичный. На родине — в Алжире и Марокко, в Испании и Южной Франции — отлично выносит засуху. Не потому ли безразличен этот дуб к жаре и сухости, что слой пробки защищает? Но к почве разборчив. Особенно не терпит известковых, меловых почв и никогда на них не растет.
На меловых славится другой дуб — валлонов. Этот листопадный. Невысокий, чуть повыше пробкового. Родина — Ближний Восток. Долго не могли понять, откуда валлонов дуб черпает влагу в таких больших количествах, что
