Мир растений: Рассказы о соснах и можжевельниках, орляке и кукушкином льне, сморчках, опенках, мухоморах, морской капусте, пепельнике и многих других редких и широко известных растениях - Алексей Всеволодович Смирнов
Начитавшись и насмотревшись на такие беды, профессор А. Флеров высказался в 1923 году еще категоричнее, чем Бронзов. Он считал, что болота везде изгоняют леса, и видел в этом зловещее предзнаменование. Не иначе как признак общего смещения климатических зон к югу. Закончил свою мысль тревожным вопросом: а не является ли это предвестником нового ледникового периода? Кстати, некоторые так думают и сейчас.
Что же касается Васюганья, мнения разделились. Одни уверены — заболачивается. Некоторые даже цифру называют: со скоростью 15 сантиметров в год. Ежегодно лес уступает сфагнам 18 квадратных километров, площадь среднего города. Другие протестуют: Васюганье разболачивается! И тоже доказывают это с карандашом в руках. Видимо, все зависит от того, кто где наблюдал. Похоже, что на севере лесам действительно приходится туго. Зато на юге Западной Сибири позиции сфагнов слабеют.
Еще одна загадка сфагнов, над которой размышляют почти сто лет. Начнем с того, что летом 1892 года вверх по реке Пезе от города Мезени отплыла лодка. В ней отправился в тундру известнейший русский географ Г. Танфильев. Он намеревался пересечь полуостров Канин — места, по описаниям, унылые, безрадостные и монотонные. Однако первое же знакомство с тиманской тундрой принесло множество вопросов, трудных и каверзных.
Тундра предстала перед ученым не в виде плоской равнины, как ожидалось, а нагромождением тысяч торфяных бугров. Бугры разные. То громадные, как древние курганы, то маленькие, словно кучи вывезенного с поля перегноя. Округлые, треугольные, многоугольные, в виде звезд и овалов. Многие стояли в мелких тундровых озерах, и отвесные склоны их казались падающими в воду черными скалами — зрелище совершенно незнакомое жителю средних широт.
Танфильев раскопал бугор трехметровой высоты. Он был сложен из сфагнового торфа. Удалось проследить вертикально стоящие стебельки мха на большую глубину. Там, где шла сплошная мажущая масса, Танфильев угадывал присутствие сфагнов по запаху. Запах, знакомый еще по Петербургу. Однажды в лаборатории открыл коробку со сфагнами, пахнуло кислым молоком. Итак, бугор построен сфагнами. Однако странно: свежего мха почти не видно. Вместо него сверху лишайники. Они придают всей тундре грязно-серый колорит.
Видно, что былой расцвет сфагнов здесь, на Канине, давно кончился и теперь мхи постепенно умирают. Накопленные тысячелетиями груды торфа рушатся объединенными усилиями воды, солнца и ветра. Правда, местами ученый заметил и свежие, маленькие, подрастающие бугорки. Сфагны в них кажутся здоровыми. Их присутствие как бы говорит, что идет обычная смена старого новым. Но зрелых живых бугров не видно. Есть только мертвые. Так и не удалось географу разгадать загадку крупнобугристой тундры.
Известный советский болотовед профессор Н. Пьявченко представил себе историю бугров несколько иначе. Это останцы некогда огромного торфяного плаща, покрывшего землю. Тогда было тепло и сфагны бурно росли. Затем похолодало. Мхи прекратили рост. Текучие воды стали размывать торфяной плащ. Торф таял, как снег, пока не остались от него останцы-бугры. И снова возникают вопросы: почему водой не размыло и бугры? Они ведь податливы и легко разрушаются. И куда девалась такая уйма торфа? Как могли потоки размывать торфяную залежь, если уклон местности невелик?
Гибельная пыль
С чего начинается сфагнум? Ну конечно, со споры. О ней-то упоминают реже всего. А напрасно. Споры сфагнов не раз приводили в замешательство неопытных натуралистов.
Один из них, Е. Винслоу, так описывает знакомство с ними. Он идет по болоту возле озера Виллоугбай. Вдруг треск, словно кто-то переламывает пучки пшеничной соломы. Огляделся — ничего, кроме сфагнов, не видно. Они перегружены спелыми коробочками. Решает прислушаться. Застывает на минуту. И сейчас же рядом: хлоп-хлоп! Звук исходит от коробочек. Хлоп — и над одной из них взлетает красно-коричневое облачко спор. Поднимается сантиметров на десять над подушкой мха и тает в воздухе.
Винслоу срывает коробочку и зажимает между пальцами. Пытается произвести выстрел. Никакого эффекта. Вырывает из мягкой подушки несколько стебельков и несет домой. Под жарким полуденным солнцем коробочки начинают взрываться с тем же соломенным треском. Пока донес, ни одной нераспечатанной не осталось. В природе коробочки начинают постреливать, когда пригреет летнее солнце и исчезнут с листьев капельки росы.
Наш соотечественник С. Навашин был, кажется, первым, кто постиг механизм работы сфагновых коробочек. Он сравнивал их с ружейными патронами, а споры с пулями. Измерил даже давление в «патроне» (а велика ли коробочка — миллиметр длиной!). Оно достигает пяти атмосфер. Ничего подобного нет ни среди мхов, ни вообще в растительном мире.
Свита у сфагнов немногочисленная, но постоянная. Отобраны лишь те, кто может выдержать три трудности: бесплодность грунта («грунт»-то сам сфагнум!), перегруженность водой и неудержимое нарастание хозяина вверх. Росянка, клюква, осока топяная… Все они успевают за сфагнами, зато и находят здесь защиту от натиска трав.
Особенно тесные взаимоотношения сложились у сфагнума с морошкой. Без сфагнов морошке не жить. Находят, правда, ее иногда на чистой глине. Но разве сравнятся те былинки с растениями из сфагновой подушки. И рост не тот. И цветков нет. И ягод. Иное дело на сфагнах. Там ягод столько, что осенью все болото блестит, как огромный медный таз для варенья. «Золотые болота».
Блестит, освещенный солнцем, мох Шребера.
В тундре на сбор морошки сбегаются олени. Едят, чавкая, золотые ягоды. Жуют и листья. Для них морошка особенно ценна тем, что начинает зеленеть весною раньше других, а осенью сбрасывает наряд позже всех. Случаются годы, что не успевает сбросить. Так и уходит под снег зеленая. Для оленей сытая зимовка. Выкапывают из-под снега до самой весны. А Дедов выяснил это досконально.
Ведь только считается, что лучший олений корм — лишайник. На деле же лишайник — корм вынужденный. Так сказать, «на безрыбье»… Если есть морошка, олень предпочитает ее. Свежую, витаминную, сладкую. Когда едят на сухих буграх, копытами разбивают торф, разрыхляют его. Тем самым приносят морошке выгоду, потому что она растение-пионер и благоденствует именно на таких местах. Заселяет их быстро и густо. Конечно, всему есть предел. Если слишком много оленей, то так бугор выбьют, что и самой морошки не останется.
Так сфагны косвенным образом благоприятствуют благополучию оленьего племени. Не станет сфагнов — не будет и морошки. А на одних лишайниках далеко не
