Жизнь в пограничном слое. Естественная и культурная история мхов - Робин Уолл Киммерер
Дорога заканчивалась площадкой, заставленной строительной техникой, причем у всех машин работали двигатели. Участок со снятым слоем почвы был окружен множеством сараев и гаражей с открытыми дверями. Я припарковалась рядом с несколькими пыльными джипами и огляделась в поисках хозяина. Десятки людей двигались в бешеном темпе, всё вместе напоминало потревоженный муравейник. Машины принимали груз и уезжали. Большинство рабочих были смуглыми и невысокими, носили синие комбинезоны и обращались друг к другу на испанском. Выделялся один мужчина в красной рубашке и белой каске. Его скрещенные руки возвещали о том, что он ждет меня и что я опоздала.
Процедура знакомства была краткой. Посмотрев на часы, он отметил, что владелец тщательно следит за использованием времени консультантов. Время — деньги. Он снял с пояса рацию, чтобы сообщить начальству о моем прибытии. Меня передали молодому человеку, который вышел из кабинета в сарае. Застенчивая улыбка и крепкое рукопожатие как бы служили извинением за недружелюбную встречу. Кажется, он хотел поскорее увести меня от средоточия работ. Это был Мэтт, свежеиспеченный выпускник колледжа с новеньким дипломом по специальности «Растениеводство», работавший в саду уже второй год. Именно он предложил владельцу нанять консультанта по мхам, который помог бы ему выполнить задачу восстановления мхов — в общем-то, непосильную для него. Мэтт знал, что результаты его труда будут хорошо видны посетителям сада. Видимо, владелец питал к мхам особую привязанность и настойчиво требовал от него достичь успеха. Следовало добиться точности в распределении посадок: мох, встречающийся в разных местах, должен был скрыть тот факт, что сад возник совсем недавно. Мэтт зашагал по свежей бетонной дорожке, пересекавшей строительную площадку, я пошла за ним. Он хотел, чтобы я первым делом взглянула на сад мхов. Владелец был в отъезде, и мы пошли через дом, чтобы сократить путь.
Только что построенное здание имело вид старого особняка, его окружали высокие деревья, высаженные в оголенную почву: тюльпанное дерево, конский каштан, искривленная сикомора. Каждое было закреплено тросами, через крону проходила черная трубка. Дуб, встреченный мной на дороге, уже прибыл, и я увидела яму, приготовленную для его корней. Ему предстояло встать прямо около стены с витражным окнами. «Не думала, что можно купить такие большие деревья», — сказала я. Мэтт ответил: «Деревья купить нельзя. Мы приобретаем землю и выкапываем деревья. У нас есть самая крупная в мире машина для пересадки деревьев». Понаблюдав за смятенным выражением на моем лице, он отвернулся, смущенно потер руки, затем вновь обрел профессиональную уверенность. «Вот этот — из Кентукки». Как он объяснил, каждое дерево обрабатывают специальными веществами, чтобы оно лучше перенесло пересаживание, после чего в кроне устанавливают систему капельного орошения: она включается и выключается по сигналу таймера, подавая жидкость с питательными веществами и гормонами для стимуляции роста корней. В саду работают опытные арбористы, и ни одного дерева еще не было потеряно. Роща, окружающая дом, целиком состоит из пересаженных деревьев: гигантские машины вырывают их из земли, потом деревья перевозят сюда, чтобы восстановить экосистему.
Проведя картой, Мэтт отключил систему безопасности, и мы вошли в дом. Внутри было прохладно, благодаря кондиционеру, и полутемно. В той прихожей, где мы оказались, устроили галерею африканского искусства. Стены украшали резные маски и ткани с геометрическим орнаментом. На каменных постаментах стояли барабан из воловьей кожи и деревянная флейта. Я остановилась и стала рассматривать их. «Всё подлинное, — гордо сказал Мэтт. — Он собирает коллекцию». Я вертела головой, Мэтт вежливо стоял рядом — мое изумление подчеркивало его статус. Каждая вещь была снабжена табличкой с указанием деревни и имени ее создателя. Впечатляющая коллекция. Посередине атриума, в витрине с системой сигнализации, тщательно скрытой от глаз, находился освещенный лампами головной убор искусной работы — вырезанный из мерцающей слоновой кости, с замысловатым узором из пчел и цветов. Меня сразу же поразило то, как нелепо смотрится он на бархатной подставке: не произведение искусства, а похищенное сокровище. Он выглядел бы куда более прекрасным на смазанных маслом черных волосах жены мастера. И куда более подлинным. Предмет в витрине кажется копией самого себя, как барабан, повешенный на стене галереи. Барабан становится настоящим, когда человеческая рука соприкасается с деревом и шкурой. Только тогда он выполняет свое предназначение.
Мы прошли через сводчатый зал с плавательным бассейном. Я была решительно озадачена: помещение украшали плитки с ручной росписью и богатая тропическая растительность. Мраморный пол сверкал, бассейн издавал пригласительное журчание. Словно в кино. Вокруг бассейна вразброс стояли шезлонги, сложенные толстые полотенца ожидали гостей, чтобы послужить им. Стоявшая на столах во внутреннем дворике стеклянная посуда была точно такого же ярко-красного цвета, что и полотенца. «Владелец приедет сюда на выходные», — пояснил Мэтт, указывая рукой на приготовления. В конце концов, мы добрались до кухни, и Мэтт подал мне картонный стаканчик с водой.
Главной заботой Мэтта был внутренний двор. Проходя через пышную зелень — его творение, — Мэтт, казалось, стал немного выше. Здесь были все мыслимые тропические растения: стрелиции, орхидеи, древовидные папоротники. Плиты на полу покрывал Plagiomnium — впечатляющий ковер из пушистой зелени, такой же мягкой, как моховая лужайка в японском саду. Мэтт изо всех сил следил за тем, чтобы мох не умирал, и постоянно наведывался в лес за живыми растениями, чтобы поверхность оставалась однородной. Мы поговорили
