Август Форель - Половой вопрос
Что же тогда представляет собою человеческое право? Раньше, чем остановиться на формально установленных данных, мы подразделим собственно право с точки зрения психологической и общечеловеческой на две категории обособленных понятий: естественное право и право обычное.
Естественное право. Под ним мы разумеем относительное представление, а именно: право на существование и вытекающие из него условия. Но в зависимости от того, что на созданной, как полагают, божеством земле существование одной твари обусловливается гибелью других, то наболее древним естественным правом каждого живого индивидуума является право пожирать другой индивидуум. В этом и заключается право сильного, причем абсолютное естественное право и представляет собою право сильного.
Мы займемся, однако, понятием об относительном естественном праве. Сюда относятся лишь определенные группы живых существ, причем и относительность эта двойная. В зависимости от этого понятия определенная группа индивидуумов берет себе право нарушать как угодно права других групп, но у нее уже создаются и известные обязанности каждого из индивидуумов по отношению к остальным членам той же группы, причем права этих последних охраняются им, как и свои собственные. Групповое право, стало-быть, представляет собою социальные права и обязанности. Наиболее совершенную организацию группового права у животных мы видим у муравьев. Здесь каждый участник группы (муравьиной колонии) может уничтожать и обижать все, не имеющее отношения к его собственной колонии (группе). В пределах своей же группы ему полагается корм, жилище, при праве на удовлетворение всех свои индивидуальных потребностей, но зато он обязан участвовать как в созидательной, беспрерывной работе, так и борьбе, конечной целью которых является сохранение жилья, добывание корма, воспроизведение и защита от какого угодно воздействия со стороны внешнего мира. Все эти права и обязанности здесь стали вполне инстинктивными и, стало-быть, обусловливаемыми естественной организацией муравьев, независимо от воздействия каких-либо законодательных установлений. Здесь же не будет места и воплю обиды человеческого хищного зверя, в виду инстинктивности и сопряженного с чувством удовлетворения исполнения этих обязанностей. Если бы единичный муравей пожелал бы ничего не делать или только наслаждаться, то никто не стал бы его неволить, но у него этих желаний вовсе и не является. Только на почве такого социального самопожертвования и могло возникнуть общество муравьев, которое немедленно разрушилось бы при отсутствии такового.
Что же касается представления о естественном групповом праве у человека, то здесь мы сталкиваемся с значительностью и трудностью их возникновения. Впервые инстинктивное человеческое групповое право распространяется только на его семью и окружающую его среду, хотя и здесь уже имеется масса оговорок. Начинаются раздоры между членами брака и семьи, между братьями и сестрами, родителями и детьми, завершающиеся нередко отцеубийством, братоубийством и детоубийством. Если же выйти из пределов ограниченного круга семьи, то ведь и в настоящее время между отдельными личностями практикуются в самых широких размерах обман, воровство и еще худшие проявления зверского инстинкта, на почве же классовой борьбы допускаются не менее отвратительные злоупотребления… Частные интересы, стало-быть, всюду и везде берут верх над общечеловеческими. Мы видим, таким образом, торжество хищника в природе человека, при весьма слабом развитии инстинкта общественности в его мозгу. И если мы все-таки считаемся с наличностью человеческих обществ, то происхождением последние обязаны почти исключительно навыку, но отнюдь не природным человеческим свойствам. В примитивные времена такие групповые единицы состояли из маленьких общин, которые с своей точки зрения на все остальное человечество и весь мир смотрели, как на добычу. Наличность каннибализма подтверждает, что хищность была в более значительной степени свойственна первобытному человеку, чем его обезьяноподобному прародителю. Но общества объединились, причем сильные проглатывали более слабые, вкушена была сладость причинения страданья другим на почве властолюбия, и, наконец, пришлось считаться с ограниченностью всей земной поверхности. Тогда и создалось представление о человечности, о правах личности: «Homo sum et nihil humani a me alienum puto» (я человек, и ничто человеческое мне не чуждо).
Можно отсюда заключить, что должна расчитывать с течением времени на последовательное развитие относительность группового права у человека, вплоть до того момента, когда она станет достоянием всего человечества. С другой стороны, представляется довольно трудным установить понятие о человечестве, обнаруживающем способности к социальному образованию или цивилизации. Пропасть между высшими представителями человечества и низшими обезьянами чрезвычайно велика, и ни в каком случае не может быть переброшен мост для ныне живущих существ. Мы, однако, стали приходить к последовательному признаванию за животными, близко стоящими к человеку, права на жизнь, но вместе с тем пришли к заключению, что есть некоторое количество современных человеческих рас (акка, ведды, негры), ни в каком случае негодных к усвоению нашей культуры. И настанет момент, когда придется выбирать между этими низшими расами и существованием нашим и нашей культуры. Мы не будем здесь останавливаться над проведением границы человеческой культуры или определением начала относительного группового права; мы не будем здесь задаваться вопросом, в каких именно пределах заключаются обязанности культурного человека по отношению ко всему миру остальных живых существ, в каких размерах ему предоставляется извлекать из них пользу, применять для работы, употреблять в пищу и даже истреблять, если это будет сопряжено с запросами его собственного существования. Эгот вопрос почти решен применительно к растительному миру и к миру животных, ниже оранг-утаига. Что же касается людей и таких племен, которые расовыми отличиями стоят значительно ниже нас, то здесь трудно сказать что-нибудь в окончательной форме. Здесь необходимо считаться с этим расовым различием, так как, вне всякого сомнения, в интересах культурных рас развиваться в мирном соседстве, а не тратить энергию на взаимное истребление. Люди чувствительные не простили бы нам вышеизложенного мнения без этой научной оговорки. Мы не будем брать примера со страуса, прячущего головку в песок, а смело посмотрим грядущему в лицо, так как это единственный путь для приведения в исполнение полезного и хорошего. И тогда мы придем к заключению, что естественное право человека будет постепенно видоизменяться, превращаясь в комплекс социальных прав и обязанностей применительно к единой объединенной группе, которую будем называть культурным человечеством, и границы которой будут последовательно определяться практическим путем. Считаясь, однако, с такой точкой зрения, естественное право не так скоро еще будет усвоено даже культурным человеком, носящим в себе инстинкты дикого зверя. Мы будем, поэтому, откровенны, если скажем, что «естественным» это право может быть названо лишь весьма условно.
Человеческое социальное право носит в себе элементы искусственности, причем на долю естественности приходится лишь ограниченное количество первоначальных прав и обязанностей, преимущественно в половой области. Сюда относятся инстинкты, в силу которых свойственно стремиться к сохранению семьи и ее защите. Мы отнесем сюда и право на существование, на труд и обязанность трудиться, а также право ребенка на вскормление его матерью, на воспитание и защиту родителями, которым кормление детей вменяется в обязанность, а также обязанности мужа по отношению к жене, право на добывание пищи, удовлетворение полового стремления и т. д.
Можно насчитать еще целый ряд таких же групповых прав, которые, в силу своей необходимости, носят тот же термин «естественных». Сюда относится право владения жилищем, защиты своего существования от чужого посягательства, право мыслить по собственному своему усмотрению, однако, без навязывания своих мыслей чужим, а также обязанность относиться с уважением к жизни и собственности чужого, принимая на себя заботу о нравственном и физическом воспитании юношества и т. д.
С другой стороны, если исходить из беспристрастного взгляда на вещи, возникает спорность таких общеизвестных прав и обязанностей, которые по настоящее время принимались за непреложные и, в силу этого, естественные. Мы имеем здесь в виду права и обязанности, связанные с церковью, религией, отечеством и национальностью, а также права военные и т. д. Относясь беспристрастно к вопросу человеческого развития, мы должны констатировать, что последние права и обязанности являются лишь историческими насильственными приобретениями ограниченных, искусственных человеческих групп. Здесь, очевидно, дело сводилось к совместной защите национальных и религиозных установлений, а также и к покорению других человеческих групп с целью использования их, что и обусловило такого рода относительные права и обязанности. В связи с этим, мы и подходим к следующей категории правовых представлений.
