Страна отходов. Как мусор захватил Россию и можно ли ее спасти - Андрей Сергеевич Яковлев
Все это весит семь с половиной килограммов. Не знаю, прочитает ли кто-то этот медитативный список до конца, но вывод простой. Я оставляю после себя очень много пластика. Я всегда завтракаю йогуртами и выбрасываю 102 упаковки от йогурта в месяц – это 1200 стаканчиков в год. Таким количеством можно забить целую машину. За десять лет я вполне наберу мусора на небольшую свалку. И это только стаканчики. Почти все продукты, которые я покупал, упакованы в пластик. Не считая йогуртов, в списке 74 пластиковых предмета, причем большинство из них – это упаковка, которую можно было заменить менее вредным материалом либо не использовать вовсе. Еще непонятно, откуда у меня взялись магазинные пакеты, которых я давно избегаю (и даже если нет рюкзака, ношу продукты в руках).
Пищевые отходы, которые в среднем у россиян составляют четверть от всего мусора, я практически не собирал, потому что сам не готовлю: ем либо в кафе, либо еду от повара на работе, либо то, что приготовила мама. Поэтому к моим семи килограммам нужно добавить еще два с половиной килограмма, и получается, что за месяц я произвожу десять килограммов отходов. Не считая использованной туалетной бумаги, которую просто странно было бы хранить. И это еще немного, ведь среднестатистический россиянин производит в три раза больше: 1,1 килограмма в день. А мне даже мой список отходов кажется огромным.
Фантики и мелкий пластиковый мусор не переработают, потому что никто не станет определять, какого типа пластика маленькая обертка от козинаков. Пластик разных типов не перерабатывается вместе, только по отдельности. А некоторые типы вообще не поддаются переработке. Моя личная боль связана с йогуртами. В течение полутора лет я мыл стаканчики, снимал с них этикетку и относил в специальный бак – и только потом узнал, что на востоке Москвы, где я живу, большую часть стаканчиков от йогурта не перерабатывают: их либо сжигают, либо отправляют на свалку.
Из всего, что я насобирал за месяц, переработают в лучшем случае половину упаковок от йогурта, 21 стеклянную бутылку, три жестяные банки, шесть пластиковых бутылок, три упаковки тетрапак, пластиковое ведро и несколько листов бумаги с картоном. Все остальное – на свалку либо в печь.
По окончании эксперимента фотограф Катя планировала отфотографировать мой мусор в студии, поэтому мне пришлось переносить два огромных бумажных пакета к бабушкиной квартире в общий коридор. Больше поставить было негде – родители выгнали мой мусор из дома. На пакетах я написал: «Не выбрасывать!» Родители знали, что пакеты с мусором нужны мне для эксперимента, знали, что я пишу книгу, и ничего против этого не имели. Они были против того, чтобы все это находилось в квартире. Где угодно, но не там. Отходы не пахли и снаружи выглядели как полные пакеты продуктов. Главная претензия родителей – то, что они занимали много места. Пакеты захватили треть застекленного балкона, хотя это всего лишь мои отходы за месяц. Если туда добавить мусор родителей, за 30 дней мы завалили бы весь балкон. За несколько лет – всю квартиру.
Чтобы отвезти мусор на съемку в студию, я разложил его в три больших пакета. Нести их до метро было тяжело и неудобно. Один пакет все время долбил меня по ноге и отлетал в сторону. Каждые четыре минуты я останавливался, чтобы поменять пакеты в руках, иначе одна рука затекала. Когда вошел в метро, то из-за объемных пакетов еле пролез через турникет – пришлось проходить боком. И только я его прошел, как дно одного из бумажных пакетов порвалось. По полу станции со звоном посыпались стеклянные бутылки. Одна разбилась. Из пакета вытекла непонятно откуда взявшаяся коричневая жидкость.
С трудом я доехал до студии, где мусор отсняли. Сфотографировать его весь разом не успели, а значит, я не мог выбросить мешки с отходами в ближайший контейнер, о чем, признаться, давно мечтал. Мусор тяготил меня, он стал занимать слишком большое место в моей жизни. Но теперь он нужен был только для съемки, поэтому ответственность за него несла фотограф Катя. Ей негде было хранить отходы дома, поэтому пришлось нести их в кладовку на работу. Чтобы придать пакетам с мусором более пристойный вид, мы купили на Ярославском вокзале огромную клетчатую сумку челнока. Несли ее в две руки. Но просто так на работу принести ничего нельзя, поэтому Кате пришлось долго объяснять начальству, что в мешках мусор, и он полежит недолго, и он нормально пахнет, и никому мешать не будет. Только вот уже через неделю мусор начал вонять.
Из-за эксперимента и съемки мусор стал для нас чем-то ценным, чем-то, что нельзя просто так выбросить. Для большинства людей все обстоит ровно наоборот. Это напомнило мне историю, когда в феврале 2020 года полиция в Москве сорвала акцию экодвижения
