Илья Рухленко - Что ответить дарвинисту? Часть I
Впрочем, про одного такого «товарища» всё-таки можно сказать вполне определенно. Дело в том, что один из современных видов двоякодышащих рыб, австралийский рогозуб… почти не отличается от ископаемого рогозуба, окаменелые останки которого были найдены в слоях возрастом более 100 млн. лет (Allen et al., 2002). Таким образом, за 100.000.000 лет этот рогозуб не то что не удосужился куда-нибудь «перейти», но и вообще практически никак не изменился. Что автоматически делает рогозуба одним из самых древних ископаемых родов позвоночных животных.
Итак, мы видим, что таких «переходных рыб» в природе достаточно много и сейчас. И мы понимаем, что на самом деле, они никуда не переходят. Во всяком случае, мы не имеем права делать подобные утверждения. Эти рыбы просто живут в соответствующих экологических нишах, причем настолько хорошо к ним приспособлены, что некоторые из них биологически процветают (например, некоторые виды рисовых угрей или лабиринтовые рыбки). А другие вообще умудрились просуществовать в своих экологических нишах без всяких изменений 100 млн. лет!
Так какое же тогда право мы имеем заявлять, что полностью аналогичные, но только ископаемые «переходные формы» – куда-то там (точно) переходили? Откуда мы это знаем? Если австралийский рогозуб так никуда и не «перешел» (и вообще никак не изменился) даже за 100 млн. лет, то почему это должен был сделать тиктаалик за 10 млн. лет?
Неужели мы заявляем так просто потому, что нам так хочется? Или потому, что этого требует от нас «единственно верное учение»?
Давайте честно признаемся – мы заявляли, что «тиктаалик куда-то там перешел», не потому, что точно знали об этом. А по двум причинам – во-первых, его строение наводило нас на определенные эволюционные ассоциации. А во-вторых, его останки подходили по времени под наши теоретические схемы. Вот мы и заявляли, что «найдена настоящая переходная форма между рыбами и амфибиями». Но на самом деле, это был не факт, а именно то самое «разумное предположение», о котором предупреждал нас Гулд (см. выше). И вот теперь мы видим, что предупреждал он нас не зря.
Итак, насколько на самом деле были «переходными» те ископаемые живые создания, которых мы обсуждали выше? Ведь они же должны были как-то выживать миллионы лет в условиях конкуренции с наземными животными? Может быть, это были просто такие оригинальные живые существа (к сожалению, вымершие), которые совмещали в себе как признаки рыб, так и признаки наземных позвоночных. Причем совмещали настолько удачно, что это позволяло им спокойно выживать в дикой природе при наличии там как рыб, так и настоящих наземных животных. Таким же образом, как сейчас выживают, например, рисовые угри. Или илистые прыгуны. Ни наличие других рыб, ни наличие наземных животных – не мешает биологически процветать ни рисовым угрям, ни илистым прыгунам.
Такие оригинальные живые создания, в которых удивительным образом сочетаются признаки разных биологических таксонов, иногда называют мозаичными формами. Например, одной из наиболее ярких мозаичных форм считается знаменитый утконос.[18]
В общем, в этом месте нам придется хорошенько задуматься. Ведь помимо того сокрушительного «триумфа», который получился у Александра Маркова с его любимым тиктааликом, в своих «Доказательствах эволюции» он озвучил еще ряд других примеров «обнаруженных переходных форм». Становится интересно, насколько надежны еще и эти «переходные формы» тоже? Стоит ли так уж доверять горячим уверениям Маркова по поводу установленного статуса их переходности? Сколько еще продержатся на эволюционном пьедестале эти «переходные формы»? До следующего открытия, совершенного теперь уже где-нибудь в Чехии? Или в Китае?
Если говорить прямо, все эти «эволюционные предки» и «переходные формы» – не более чем теоретические спекуляции. Грубо говоря, просто гадания, выполненные по принципу:
– А от кого мог бы произойти вот этот биологический таксон, если бы теория эволюции была правдой?
И как всякие гадания, в некоторых случаях они звучат вполне убедительно… пока не обнаружится какая-нибудь новая палеонтологическая находка, «переворачивающая наши прежние представления».
В качестве примера, насколько легко могут изменяться теоретические эволюционные схемы (то есть, схемы гаданий, кто от кого произошел), приведу один свежий пример. Не успели еще дарвинисты окончательно убедить широкую общественность в том, что птицы – это потомки динозавров-тероподов (самая модная гипотеза до недавнего времени), как «выяснилось», что птицы – это не потомки динозавров-тероподов, а вполне себе независимая ветвь (Czerkas & Feduccia, 2014).[19] То есть, еще вчера в научно-популярной литературе «несомненными эволюционными предками» птиц были динозавры-тероподы, но сегодня всё уже резко поменялось. Что и говорить, тасуют свои гадальные карты как хотят.
Впрочем, в научных статьях, посвященных проблеме эволюционного происхождения птиц, всегда рассматривались сразу несколько возможных версий происхождения птиц от разных (возможных) эволюционных предков. Вплоть до таких версий, где разные линии птиц происходят от разных предков (Курочкин, 2006). Причем каждая такая версия имеет (среди специалистов по этому вопросу) как своих сторонников, так и противников. Таким образом, ситуация с вопросом эволюционного происхождения птиц в научной среде выглядит точно так, как поётся в известной народной песенке:
– Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай (в качестве возможного эволюционного предка).
Что еще раз подтверждает то, о чем я уже сказал выше – в подавляющем большинстве случаев, рассуждения на тему эволюционного происхождения того или иного биологического таксона – выглядят неотличимыми от гаданий на кофейной гуще. И особенно это характерно для гаданий о происхождении групп высокого таксономического ранга.
На самом деле, какие бы переходные формы мы ни находили, всегда остаётся изрядная доля сомнения по поводу реальности их переходного статуса. Дело в том, что понятие «переходная форма» – это очень трудно доказуемое понятие само по себе. Критик, которому, допустим, просто не нравится идея переходных форм, всегда сможет «убить» практически любую (предлагаемую) переходную форму с помощью достаточно простого и очевидного аргумента. Ведь почти никогда нельзя сказать совершенно точно – это действительно была переходная форма, или же это часть былого биологического разнообразия, которая уже вымерла, и которая просто была похожа на определенные биологические таксоны.
Например, у нас имеется семейство куньих (Рис. 8):
https://goo.gl/ctFsVf
Рисунок 8. Характерные представители семейства куньих – виды рода куница (Martes).
И еще в природе существует семейство псовые. А в этом семействе, в свою очередь, имеется один из самых оригинальных представителей этого семейства – кустарниковая собака (Рис. 9):
https://goo.gl/5AFJKh
Рисунок 9. Один из самых оригинальных представителей семейства псовых – кустарниковая собака (Speothos venaticus).
И наконец, у нас имеется семейство медвежьих (Рис. 10):
https://goo.gl/NBvryY
Рисунок 10. Один из представителей семейства медвежьих – бурый медведь (Ursus arctos).
Очевидно, что кустарниковая собака, по внешнему сходству, находится в некоем «морфологическом гиперпространстве» между куньими и медвежьими.
Теперь давайте представим, что куницы и кустарниковые собаки – уже вымерли от тех или иных причин. Остались только медвежьи.
И вот Вы, допустим, дискутируете с неким оппонентом, считающим, что всё наблюдаемое биологическое разнообразие – это результат прямого дизайна, в котором, например, те же псовые, куньи и медвежьи – были созданы раздельно.
А Вы доказываете, что медвежьи – это эволюционный продукт из куньих, через стадию кустарниковой собаки. В качестве доказательства Вы предъявляете Вашему оппоненту «окаменевший отпечаток» куницы, как «исходного эволюционного предка». А потом предъявляете еще «окаменевший отпечаток» кустарниковой собаки, как «переходную форму». И наконец, указываете на современного медведя, как на конечный продукт этой эволюции (Рис. 11):[20]
https://goo.gl/rN96aV
