Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека
Точного (основанного на эксперименте) ответа на этот вопрос, по всей вероятности, не существует; хотя понятно, что т.н. мораль в контексте 500 миллионов лет естественной истории выглядит настолько микроскопично, что, разумеется, не может быть признана хоть сколько-то влиятельным «фактором», а предположение о возможности внезапной «моральной мутации» homo ни на чем не основано.
Вероятно, per obticentiam одиозность такого эксперимента всегда была настолько очевидна, что за всю историю лабораторных или клинических исследований мозга он ни разу так поставлен и не был. Отчасти это даже досадно, т.к. «мораль» является нашей «современницей» и (говоря лабораторным языком) способна быть «наблюдаемой»; она могла бы представить интерес для изучения возможностей воздействия искусственных обстоятельств на биологическую индивидуальность, что само по себе было бы крайне любопытным экспериментом, уточняющим некоторые особенности зарождений и реализации агрессий.
Все сказанное выше будет верным, если не считать невольным «экспериментом» т. н. историю человечества за последние 2 000 лет.
Как мы помним, массовая религиозно-социальная дрессировка homo, декларативная культивация «милосердия», «гуманизма», «совести» и «стыда», длившаяся почти двадцать веков, имели конечным результатом Первую мировую войну, революции в России и Франции, Вторую мировую войну и еще ряд конфликтов, в которых люди продемонстрировали безрезультатность моральной дрессировки, за короткий срок (без особых причин) убив различными способами примерно 200000000 разновозрастных и разнополых особей своего вида и искалечив еще 600000000.
Результаты этого эксперимента (если признавать за событиями I—XX веков статус «ненамеренного» научного опыта) косвенно подтверждают высказанный в тексте тезис о микроскопичности фактора «морали» и о его полной неспособности внести коррективы в эволюционно сложившееся поведение homo.
Necessario notare, что и гораздо более важные изменения, чем «моральная мутация» homo, не осуществляются в эволюции, хотя (в отличие от вышеупомянутой) для них есть неограниченные временные «просторы», а потребность в них жизненно необходима. Как остроумно подметил проф. Н. Воронцов (1934-2000) «шерсть лесных зверей не приобрела за миллионы лет зеленого цвета или даже зеленоватого оттенка, несмотря на все удобство, которое могла бы дать такая метаморфоза» (Развитие эволюционных идей в биологии, 1999).
Подведем итог в данной теме.
Evidenter, что без интегрирующей, дирижирующей и стимулирующей силы той функции, которую мы называем «личностью» или «биологической индивидуальностью», вся деятельность мозга становится столь же бессмысленна, сколь и диффузна: мозг разваливается на сотню больших и малых нейрональных групп, лишенных не только управления или стимула, но, вероятно, и всякой нужности.
Изымая «личность», мы изымаем и материализованную в ней первопричину существования организма, его invitamentum. (Термин, который можно не очень благозвучно, но точно перевести как «воля жить». Эта «воля» имеет свой генетический механизм и является предметом отдельного рассмотрения.)
Принимая пенфилдовскую центрэнцефалическую теорию как удобный инструмент познания механизмов мозга, мы, nihilominus, можем поставить точку в вопросе «обитания» этой генеральной функции (именно в ретикулярной формации ствола) только условно, приняв в качестве основного довода даже не доказанность кор- тикопетальных и кортикофугальных связей, а сверхдревность самой структуры.
Сверхдревность, по сути, и есть основная «путеводная звезда» во мраке цереброгенеза. (Говоря о сверхдревней структуре мозга, мы тем самым говорим о первопричине появления всех остальных его формаций, о детонаторе всех его эволюционных преобразований.)
Предполагать равнозначность и равноправие отделов мозга нам не позволяет знание об этапности, постепенности его формирования за последние 500-600 миллионов лет; а также тот факт, что и существа с «первоначальным» мозгом были уже биологически полноценны, т.е. способны на адекватное поведение в сложной среде, иначе они не смогли бы выжить и дать начало сотням тысяч видов. (Естественно, мозг совершенствовался и развивался, развивая и рецепторы и субстрат полушарий, но это была лишь эскалация возможностей, необходимая в условиях конкуренции форм жизни и борьбы за выживание).
Если в моих словах о месте обитания «личности» и чувствуется сейчас некоторая неуверенность, так это лишь потому, что 100 % достоверных данных о том, что именно ретикулярная формация является самой древней структурой мозга, т.е. некой «праструктурой», у нас все же нет.
Очевидно, что formatia reticularis возникла как неизбежный коммуникатор меж уже развивающимся спинным и только зарождающимся головным мозгом. Igitur, именно она явилась тем первым церебральным образованием, что по микрону наращивало как субстрат головномозгового вещества, так и его связи со спинным мозгом, реципрокно усложняя (по мере оптимизации связей) их функции.
(Именно этому ее свойству мы обязаны тем, что ретикулярная формация до настоящего времени не имела и не имеет никакой очевидной специализации, в отличие от всех остальных образований мозгового ствола.)
По всей логике цереброгенеза никакого иного претендента на роль «праструктуры» и не существует. Но (напомню) не существует и того «препарата» эпохи протерозоя, исследование которого дало бы нам сегодня право на категоризм.
Посему, мы условно говорим о ретикулярной формации как о сверхдревней структуре, способной генерировать биологическую индивидуальность, igitur, взять на себя руководство поведением.
Breviter коснувшись самых глубоких и важных, но одновременно тонких и дискутивных механизмов личности, теперь рассмотрим и fastigium quaestionis (поверхность вопроса), т.е. наиболее простые проявления данной функции.
Теперь мы говорим о «личности» как о самой «рельефной», самой наглядной функции мозга, которая позволяет существу само- осознавать себя и выстраивать отношения с собственным организмом как с безусловной собственностью.
Поясняю.
Exempli causa, еще раз возьмем фактор «адекватного поведения» (который уже обсуждался в главе IX).
Его наличие или отсутствие — обозначает жизнь или смерть организма. Но основано такое поведение может быть лишь на непрерывающемся и отчетливом самоосознании существом своих особенностей и возможностей. (Переведя на язык таксономии: на «знании» своей принадлежности к определенному виду, классу, отряду, возрасту, полу et cetera, не говоря уже о множестве более мелких, но существенных особенностей, вроде наличия травмы, усталости, охлаждения и т.д.)
Поиск причины адекватности поведения в т.н. инстинктах ничем не оправдан. Понятие«инстинкт»является литературно-психологическим термином, не имеющим никакого нейрофизиологического смысла54. Им можно пользоваться, но лишь как метафорой, помня его условность. Единственная добросовестная попытка дать хоть какое-то научное обоснование понятию «инстинкт» была сделана проф. Г. Циглером еще в начале двадцатого века (Инстинкт. Понятие инстинкта прежде и теперь, 1914; Душевный мир животных, 1925), но оказалась не слишком удачной; «инстинкт» при попытке серьезного рассмотрения, естественно, «рассыпается» на его рефлекторные составляющие, каждая из которых требует отдельного объяснения и понимания.
Столь же неубедительным будет и поиск причин адекватности — во «врожденном поведении», в том рефлекторном минимуме, который заключен в геноме и обеспечивает организм начальными навыками хватания, сосания, отрыжки, кусания, дефекации, рвоты, кашля, глотания, фрикционирования, моргания, чихания и пр. Но, ut notum est, геном не имеет ни рецепторики, ни памяти. Он «слеп». Соответственно, он не может через такие же, как и он сам, слепые и шаблонные «врожденные навыки» руководить организмом в меняющихся обстоятельствах, вариативность которых насчитывает тысячи комбинаций. Это было отмечено еще Е. Сеппом: «Однако, поведение, основанное на индивидуальном опыте, далеко оставляет позади роль врожденных рефлексов» (История развития нервной системы позвоночных, 1959). Также следует отметить, что следуя логике «врожденного поведения», невозможно объяснить совершенствование рецепторики, первейшая задача которой — ежесекундное информационное обеспечение мозга. (Здесь мы опять приходим к выводу, что основанием для адекватного поведения могут быть лишь церебральные процессы, а не что-либо иное.)
Теперь рассмотрим и вторую обязательную составляющую проявления «личности»: отношение к организму как к безусловной собственности. Эта собственность нуждается в защите, питании и отдыхе и обязана исправно обслуживать любые побуждения мозга (нейропиля, протоцеребрума).
В известной степени эту «собственническую» связь мозга (на любом уровне его развития) и организма демонстрирует простая координация движений, всегда подчиненная и «замыслу», и точному анализу всех обстоятельств, полученному мозгом через рецепторы.
