Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека
Вероятно, столь же уверенно можно удалить из «круга» наших поисков не только все эволюционно позднейшие церебральные образования, но даже и те древние формации, что имеют строго «служебные» функции обеспечения анализаторов и рецепторов. Explico.
Первую группу («позднейшую») мы «удаляем», согласно пониманию того, что «биологической индивидуальностью», в такой же степени, как и сам сэр Чарльз Скотт, был и любой протокраниат, звероящер или «первоплацентарная» эомайя; т.е. что мозг значительно более ранней «модификации», нежели тот, что предлагает нам анатомия неоцена, бесспорно, уже нес в себе интегрирующую функцию.
Для лучшего понимания того, каких базовых формаций может лишиться головной мозг, не лишаясь, вероятно, при этом своей важнейшей интегративной функции, приведу опыт полных или частичных деце- ребраций (удаления мозговых полушарий), проведенных Флюрансом, Мунком, Христиани, Дюссе дв Вареном (1902-1919 гг.). Как писал Ж. Лермитт (1929): «К сожалению, это вмешательство было до того серьезно, что животные погибали через несколько дней». Ознакомление с протоколами децеребраций подтверждают показания Лермитта. В 99% случаев подопытные мучительно умирали, но сам факт их установленных страданий, «мучений, тоски и ужаса», puto. наилучшее подтверждение сохранения ими «биологической индивидуальности» до самого момента смерти. Opportune, этот «момент», т. е. непосредственно mortis, прекрасная иллюстрация того смысла, который Ч. Шерринг- тон вкладывал в свой термин «биологическая индивидуальность». Смерть — это как раз тот фактор, который ликвидирует, прежде всего, именно ее, обезличивая любую биологическую структуру и уравнивая ее с любой другой формой неиндивидуализированной органики. Достойно упоминания, что в 1923 году Макс Ротман (Max Rothmann) произвел полную децеребрацию собаки, но удалил полушария столь искусно, что оставил интактными все таламические структуры, полосатое тело, мост и нижележащие структуры ствола. (Г. Ротман (Н. Rot- тапп) и б. Бруве (В. Brauwer) в этом же году опубликовали полный анатомический протокол эксперимента). В этом случае собака прожила более трех лет, но в состоянии «поразительного уменьшения деятельности всех органов чувств».
Удаление второй группы («служебной») — действие чуть более спорное, но допускаемое эволюционной логикой, согласно которой анализаторы зарождались и образовывались лишь потому, что были востребованы сверхдревними структурами как инструмент оценки усложняющейся реальности.
Ad verbum, даже очень далекий от всякого «центрэнцефализма» И. Павлов в своих итоговых трудах вынужден был признавать, что
«подкорковые центры в большей или меньшей мере определяют деятельное состояние больших полушарий и тем разнообразно изменяют отношение организма к окружающей среде» (Павлов И. П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности, 1938).
Дальнейшие «удаления» уже рискованны, но они и не требуются. Вполне достаточно того, что имеющиеся факты предоставляют нам возможность означить целые структуры и отдельные формации нервной системы как «управляемые», а вероятно, и «подчиненные».
Е supra dicto ordiri, и у нас (вслед за Пенфилдом) появляется, наконец, известное право предполагать иерархичность всей нервной системы; a, igitur (согласно самому принципу иерархии) — и наличие той самой «высшей точки», которая осуществляет интеграцию самой нервной системы точно так же, как нервная система осуществляет управление всем организмом.
Alias, спокойный и беспристрастный анализ структуры нервной системы, проведенный по принципу простого «исключения» формаций, вновь выводит нас на утверждение У. Г. Пенфилда о том, что «совершенно очевидно, что мозг должен иметь центральный координирующий и интегрирующий механизмы» (Пенфилд У. Г. Речь и мозговые механизмы, 1959).
Следует понимать, что идеально точно обозначить местонахождение этого «механизма», вероятно, пока невозможно. Но мы вполне можем довольствоваться и теми примерными координатами (ретикулярная формация ствола мозга), что обозначены творцами теории и подтверждаются логикой эволюционного процесса.
Следует отметить, что поиск интегрирующей «центральной системы» мозга отнюдь не замыкается в пределах «теории Пенфилда» или формулировок Ч. С. Шеррингтона или Г. Мэгуна. В разное время и с разной степенью опасливости к данной материи подступались выдающиеся нейрофизиологи и нейробиологи, даже те, что весьма прохладно относились к центрэнцефалическим гипотезам. В данном случае я говорю о Г. Шеперде, Д. Харрисе и (в какой-то степени) о Л. Рено.
Г. Шеперд хотя и призывал к «здоровому скептицизму» в вопросах поиска «нервного субстрата различных форм поведения» и констатировал, что «история исследований в этой области полна неудач и разочарований», тем не менее, на страницах своего итогового академического труда формулировал с предельной отчетливостью, что «центральные системы можно определить как совокупность клеток и нейронных сетей, выполняющих функции, необходимые для координированного поведения организма в целом. Как следует из этого определения, центральные системы не взаимодействуют непосредственно с окружающей средой. Но хотя они не являются составной частью сенсорных или двигательных систем, некоторые элементы последних могут относиться также и к центральным системам» (Shepherd G. Neurobiology, 1983).
Даже в этой краткой цитате легко заметить понимание Г. Шепердом неизбежности наличия центральной интегрирующей структуры мозга (у Г. Шеперда — «структур»). Специфичность школы, к которой принадлежал Г. Шеперд (а он был не нейрофизиологом, а нейробиологом), провоцировала поиск этой «центральной структуры» не в функциях древнейших формаций мозга, а исключительно в действиях нейроэндокринных механизмов этих формаций.
Свои взгляды Г. Шеперд базировал на исследовании аденогипофиза Дж. Харриса «Нервная регуляция гипофиза» (1955), на работах по нейроэндокринным клеткам гипоталамуса Л. Рено (Renaud L, 1977) и на изысканиях X. Костерлица и Р. Хьюза (1975) в области эндорфинов и эн кефали нов.
Necessario notare, что «нейроэндокринная версия» как гипотеза так и не состоялась. Экспериментальные, да и теоретические изыскания не позволили (в результате) хоть как-то соотнести наличие «центральных систем» с ролью эндорфинов, энкефалинов, гамма- аминомасляной кислоты, серотонина et cetera.
(При этом, естественно, остается несомненной важность влияния се- ротонинергической, норадренергической и других нейроэндокринных систем на общую работу мозга.)
Этот пример я привел исключительно в качестве иллюстрации того, что вне зависимости от принадлежности к той или иной школе нейрофизиологии при понимании основных принципов работы и истории развития мозга поиск интегрирующей его силы неизбежен.
Для нас, в нашем исследовании, не является принципиально важным, где именно (или в чем именно), в структурах, процессах, пептидах, гормонах, кислотах et cetera, концентрируется и «обитает» это интегрирующее начало. Позволим себе еще более «еретическое» утверждение: даже если будущие открытия «переместят» центрэн- цефалическое начало из ретикулярной формации, exempli causa, в базальные ганглии или в механизм влияния глицина, по сути исследуемого нами вопроса ничего не изменится.
Для нас важен лишь момент признания наличия такого начала, а уж с дислокацией и принципом проявления пусть разбираются будущие поколения нейрофизиологов, если сомнения в верности ретикулярной теории станут обоснованными и обретут доказательную базу. (Тема нашего исследования позволяет работать в первую очередь с принципами, а не только с терминами и механизмами.)
Ergo, пока для такого «перемещения» нет никаких оснований, мы оставляем в качестве основного инструмента теорию Пенфилда и пользуемся принятой в ней терминологией.
Если из мира терминов нейрофизиологии вновь переместиться в область приблизительных понятий, то именно к этому «центральному координирующему и интегрирующему механизму мозга» вполне может быть применимо несколько размытое понятие «личность».
(Я употребляю его исключительно для того, чтобы не обращаться постоянно к прекрасной, но очень яркой формулировке Шеррингтона — «биологическая индивидуальность».)
В прошлой главе «личность» рассматривалась нами исключительно как неизбежная потребность и способность биологического существа самоидентифицироваться и выстроить свое поведение в мире в соответствии с этой самоидентификацией.
Сейчас, вероятно, придется согласиться с тем, что ее реальные функции значительно объемнее и шире, чем простое «самосознание», что «persona» — это функция столь древняя, всевластная, глобальная и первоочередная, что все происходящее в головном мозге свершается для нее и во имя нее, а она использует структуры мозга как инструменты, чтобы определять судьбу организма и его роль.
