Умершие в мире живых. Европейские исследования - Коллектив авторов
И хотя в данных случаях никто не говорит напрямую о поминальном характере обряда и не ассоциирует участников действа с предками, как определенное меню празднества, так и знаковое наименование детей – участников обряда указывает на то, что и в этих случаях речь идет именно о реликтах «кормления мертвых».
Ситуация с сохранностью традиций в сельской среде неоднозначна. С одной стороны, деревенский мир, по сравнению с городским, по определению обладает высокой степенью ригидности и консервативности. Этому способствует характерное для сельских жителей нормативно-ритуальное мышление и присущее крестьянскому сознанию мировидение: бытие основано на повторении событий, на череде повторяющихся замкнутых циклов, не требующих ни объяснения, ни осмысления. Тем более действенно эти принципы мироздания «работают» в условиях Сицилии, где ментальность населения в целом «тяготеет к архаичным, часто средневековым стандартам коллективного сознания» (Buttitta A. 2006: 11), и где деревенский мир продолжает представлять собой действующую, активную сельскохозяйственную среду, для которой «символизм, магия, верования, обряды земледельческого, крестьянского мира во многом не утратили своей актуальности» (Cusumano 1992: 76). Об этом говорят и ответы респондентов, подтверждающие прагматизм крестьянского видения обрядовой традиции и одновременно – принцип механистичности ее воспроизводства: «Мы это делаем, потому это всегда делалось у нас»; «Так надо, чтоб этот мир продолжал существовать»; «Эти обряды помогают в крестьянской работе» и т. д. (ПМ2 Фаис-Леутской О.Д.).
С другой стороны, обрядовая сфера обнаруживает тенденцию к размыванию, к утрате участниками происходящего былых прочтений его смысла, вследствие неизбежного гомологизирующего влияния современных социокультурных процессов на традиционность (Байбурин 1993). Это заставляет вспомнить слова этнографа Ф. Алциатора, исследователя народной культуры Сардинии:
Разумеется, адекватное и полное прочтение сегодня изначального значения архаичных ритуалов… затруднено тем, что они – суть реликты древнейших обрядов, в которых с течением времени в процессе передачи от поколения к поколению возрастает автоматизм и механистичность их воспроизводства и снижается степень социального осознания их смысла… – вплоть до сохранения зачастую только внешней формы и утраты знания их изначальной сути исполнителями действа и зрителями, его соучастниками» (Alziator 1978: 80).
И тем не менее, исследователи-антропологи единодушно настаивают на том, что бытующие в Сицилии, особенно в ее сельской среде, архаичные ритуалы и верования, в частности, культ предков и поминальные практики, никак не являются реликтами или пережитками, тем более в условиях современности, – наоборот, они обнаруживают высокую степень живучести и полноты (Niola 2009: 101). Как и в городской среде, в наши дни мы сталкиваемся с переосмыслением культурного наследия и ревитализацией исторической памяти – на уровне индивидов, семей и отдельных сельских сообществ они превращаются в полноценные, актуальные и функциональные средства утверждения собственной идентичности (Giancristofaro 2017: 4–6). Неслучайно свыше 40 % сельских респондентов подчеркивают тот факт, что воспроизводство ими традиций позволяет утвердить их «принадлежность к народу Сицилии как отдельной общности, обладающей своей историей, языком и культурой» (ПМ2 Фаис-Леутской О.Д.). Подобной смысловой трансформации обрядности способствуют многочисленные и «разнокалиберные» факторы – от охвативших весь мир процессов поиска своей идентичности, а также подъема регионализма в Сицилии в контексте взаимоотношений области с центральной властью в Италии и сопряженного с ним усиления локального самосознания, до покровительства местной администрации отдельных населенных пунктов практике сохранения локальной культурной самобытности на гребне туристического освоения ареалов (Там же).
Остановимся также на вопросе поминальных трапез и участия в поминальной обрядности детей в контексте еще одного региона народного христианства – Сардинии.
Сардиния
Поминальные практики
Отметим сразу, что, в отличие от Сицилии, где традиции бытования архаичных обрядов давно засвидетельствованы и были предметом продолжительного и глубокого изучения, феномены народной культуры Сардинии стали объектом научного интереса преимущественно на рубеже ХХ – XXI вв., когда вследствие процессов экономической и социокультурной модернизации островная традиционность подверглась сильной деструкции, причем столь же стремительной, сколь глубокой и продолжительной была дотоле неизменность многих аспектов культуры. Исследователи заострили внимание на локальной фольклорной проблематике именно тогда, когда культурная «самость» стала размываться даже в наиболее консервативных, горных районах – Барбадже: многие привычные реалии традиционной культуры и повседневности исчезли вместе с уходом старшего поколения – носителей устной традиции и основных источников информации о культурном наследии Сардинии, с исчезновением которых «работа антрополога уподобилась трудам археолога» (Carboni 2007: 17).
Именно поэтому фиксируемые сегодня культурные явления, в том числе и в сфере коммеморативности, зачастую представляют собой не целостные обряды, а их фрагменты или реликты, обращение к которым позволяет все же выявлять и реконструировать поминальные практики. В первую очередь мы имеем в виду так называемые обходные обряды – «колядование», «выпрашивание» пожертвований, в том числе и пищевых, включая и заключающую их коллективную трапезу, – слабо представленные или отсутствующие в Сицилии и других областях юга Италии и способствующие реконструкции архаичной поминальной обрядности во всей ее полноте в контексте этого региона Средиземноморья. Но, прежде чем мы остановимся на примерах диалога живых и мертвых в Сардинии, приведем небольшой исторический экскурс в историю этой области, позволяющий понять специфику бытования определенных обрядов.
В отличие от Сицилии, «распахнутой всем ветрам и завоеваниям», Сардиния – регион древнего отгонного пастушества и область с исторически низкой плотностью населения, – невзирая на свое островное положение и на большую протяженность береговой линии, развивалась в русле горской культуры, тогда как море превратилось в символ постоянной угрозы (Carta Raspi 1980: 58, 106). Подвергшись захватам, Сардиния сумела «избежать завоеваний, ассимиляции и отторгнуть инокультурные влияния» (Bandinu 2006: 12); в первую очередь это касается Барбаджи – центрального горного массива, «сардинской сопротивленческой константы», население которого фактически не подверглось захватам и сохранило «культурный иммунитет» (Lilliu 2002: 14).
Следует отметить, что Сардиния стала одной из немногих областей Средиземноморья, избежавшей культурного влияния античного мира, в частности, Древней Греции, что во многом предопределило специфику развития ее культуры, характер верований и ментальности ее населения (Carta Raspi 1980: 106–147; Ильинская 1988: 76). В результате на острове сложилась горная цивилизация «пастухов-воинов», суровая, замкнутая и интровертная, отторгающая инновации и сохранившая вплоть до недавнего времени множество «древнейших аутентичных конструкций, культурных топосов, моделей ментальности и поведения» (Lilliu 2002: 14). Традиционность доминирует здесь и в религиозной сфере, что во многом было обусловлено историко-культурными факторами, в частности особенностями евангелизации Сардинии. Крещение региона растянулось со II в. по VI в., когда в эпоху господства Византии христианство манихейского толка добралось и до Барбаджи (Turtas 2000: 288). В течение столетий ситуация в регионе, а особенно в горах, оставалась вне контроля церковных властей, невзирая на власть Испании над островом и присутствие Инквизиции. Инспекторские же проверки конца XVIII в. показали тотальное господство язычества в Барбадже, «слегка разбавленное наличием храмов и католического клира» (Turtas 1989: 271), что вызвало попытки вторичной евангелизации, результаты которой уже в XIX в. «были признаны весьма сомнительными» (Ibid.). Фактически до
