Айвен Сандерсон - Сокровища животного мира

Несколько месяцев спустя, обшаривая низменные приб­режные равнины Нигерии, где в тихих заливчиках водятся некоторые животные, мы снова натолкнулись на Potamogale. О том, что она встречается в этих местах, мы узнали сначала по кусочку сухой шкуры, которую притащил мальчуган-африканец. Но при шкуре не было ни лап, ни хвоста, так что я не мог определить, не принадлежала ли она выдре — настоящему хищнику. Затем нам принесли совсем свежую шкуру, на которой еще кровь не засохла. И хвост и лапы были на месте. Это оказалась Potamogale. Таинственные зверьки не только ухитрились сохраниться в неприкосновен­ности с незапамятных времен под прикрытием горных отро­гов, но и до сих пор живут и размножаются на низменных равнинах, где их никто не видел. Может быть, там они и питаются рыбой, а дю Шайю просто перепутал местообита­ние.

Но одно утверждение никто никогда не подвергал сомне­нию, хотя не верится, что кто-то мог вообще пойматься на такую выдумку. Говорили, что икоридзо затаивается под камнями на дне реки и подстерегает добычу, а когда изловит ее, снова возвращается в засаду. Но ни одно из дышащих воздухом животных не может повторять это бесконечно. Просто дело в том, что выход из норы открывается под водой, иногда на несколько футов ниже поверхности, а зверек караулит добычу у выхода.

Подводная охота потамогапе и навлекла на нас беду. Единственный способ, которым можно было охотиться на зверька, — прочесывать русла речушек вброд при свете факе­лов, пытаясь ударом по голове оглушить верткое и стреми­тельно плавающее животное. Мы испробовали все виды ловушек, какие знали, но вода была чересчур глубока, и животные не придерживались определенных маршрутов. По тем же причинам не удавалось и стрелять в них. Несколько недель кряду мы с Джорджем бродили по пояс в ледяной воде, и оба не просто серьезно заболели, но долгое время испытывали жестокие страдания. Даже два года спустя я частенько вспоминал икоридзо, мучаясь от острых приступов радикулита.

Когда мы перебрались в Ассумбо, я обнаружил, что там водятся те же крысы, которых мы уже научились узнавать с первого взгляда внизу, на равнинах, а вот на подушечках лап у них почти всегда оказывались еще лишние бугорки. Тут были даже древесные мыши, хотя деревьев-то практически не было. Этот факт, подкрепленный данными, полученными при изучении лягушек и местной растительности, убедил нас в том, что некогда вся местность была покрыта густыми девственными лесами, которые были начисто уничтожены, и, по-видимому, совсем недавно — ведь типичная для них фауна все еще сохранялась. Этот район — вовсе не подлинная страна трав, или саванна, как ее неточно называют. Некото­рые животные вроде крыс пытаются приспособиться к изменившейся внешней среде, и на лапках у них пеявляются новые образования, облегчающие жизнь среди высоких стеблей трав на жесткой, спекшейся под лучами горячего солнца почве.

Чарлз Дарвин был бы в восторге от подобных сокровищ, но его порядком озадачила бы та невиданная скорость, с которой на этих странных высотах протекает процесс эволю­ции.

Природа обнаженных вершин все более завораживала нас, и мы старались как можно чаще взбираться на самые гребни, чтобы своими глазами подсмотреть еще какое-нибудь таинство.

Однажды вместе с Афой и двумя молчаливыми охотника­ми мы отправились в путешествие на высокие голые верши­ны длинного скалистого гребня, к востоку от долины Тинта. Когда мы выходили из своей деревни, солнце сияло вовсю, но сразу две грозы стали подбираться к нам с обеих сторон: одна налетела с северных равнин, вторая перевалила через отроги гор с юга. Мы вступили в полосу высокогорных невысоких трав, и тут облака налетели на нас, скатываясь вниз по склонам в грозном безмолвии; они скрыли от нас весь мир, мы не видели не только друг друга, но и даже собственные ноги. В глухом и гулком молчании тумана всегда становится жутко; одиночество, затопившее нас, пронизыва­ло ужасом. Афа упорно пробивался вперед и выше среди колоссальных каменных обломков.

Внезапно без вступления раздался пронзительный визг — нечто среднее между свистом и криком; он дрожал и отдавался эхом в промозглых прядях тумана. Мы встали как вкопанные. Афа поманил меня к себе. Я подошел вплотную и он попытался объяснить, что звук производит маленькое «мясо», которое очень быстро бегает. Поначалу я не мог сообразить, что бы это могло быть, но, так как было сказано что оно бесхвостое и у него два больших резца, я предполо­жил, что это скалистый даман (Procavia гuficeps).

— Они живут в норе? — спросил я. Охотник ответил утвердительно, и мы принялись искать логово.

Немного спустя мы обогнули завал из камней на очень крутом склоне и успели увидеть трех зеленовато-бурых зверьков, поднимавшихся во всю прыть по абсолютно гладкой и отвесной скале. Они скрылись за гребнем. Мы бежали за ними низом, вошли в небольшую расщелину, но зверьки опять скрылись из глаз. Однако повыше, среди куртин высокой травы, раздавался громкий шум. Мы бросились вперед.

Из небольшой норки несся душераздирающий визг. Не успели мы развернуть сеть, как из норы пулей вылетел даман, следом за ним — второй. Преследователь настиг жертву почти у наших ног и налетел на нее с отвратительной кровожадностью и злобой. Они катались по земле, кусаясь и визжа, и абсолютно не обращали на нас внимания. Мы попытались схватить маленьких фурий, но это было в высшей степени неблагоразумно: они тут же ополчились на нас и, обнажив поблескивающие зубы, накинулись на наши ноги. Более крупный зверек вцепился в икру Афы, и тот взвыл, как сирена.

Этого злодея нам удалось поймать. Как только он был надежно помещен в мешок, его противник, который сновал кругом в траве, норовя добраться до врага, тут же спасся в недоступных для нас скалах. Родственные этому животному виды обитают на территории Палестины и упомянуты в Библии; они изображаются в каждом толковом словаре, путеводителе или охотничьей истории как самые кроткие и робкие из всех существующих животных. Отмечаются свой­ственная им осторожность и необычайная хитрость, с кото­рой они умеют прятаться.

Может быть, в других местах животные ведут себя совсем иначе, чем в Ассумбо, но мне в это как-то не верится.

Я понемногу убеждаюсь, что все написанное о повадках ; диких животных, особенно тех, которые не считаются круп­ной дичью, просто-напросто серия пересказов, причем каждый рассказчик списывает у предыдущего. Первоисточником по большей части оказывается какой-нибудь местный житепь, который не понял, о каком животном его спрашивают, или все сочинил, чтобы угодить собеседнику.

Даманы не грызуны, хотя они сильно смахивают на кроликов. Это копытные, и наиболее близкими их родичами являются слоны. Как и у слонов, у них есть копытца на четырех пальчиках передних лап и на трех — задних. На спине у дамана есть железа, окруженная волосками особого рода, к корням которых подходят мышечные волокна, так что зверек может раскрывать волоски венчиком, как у цветка. Волоски резко отличаются от остального меха ярко-желтым цветом. Венчик раскрывается, когда животное раздражено или напугано, если только этим фуриям знакомо чувство страха.

Великие воды Гиппопотамы. Гигантский скат.

Шпорцевые лягушки и путешествие вверх по реке. Крокодил берется за деле.

Манати

Гиппопотамы водились в большом озере, расположенном ниже станции Мамфе. В сухой сезон громадное круглое водное пространство, в которое впадали две реки, а вытека­ла только одна, обнажало широкие полукруглые песчаные отмели, среди которых потерянно плутали остатки вод бассейна Поперечной реки. Однажды утром на чистом, гладком, серебристом песке появилось множество громадных следов, образующих прихотливый узор. МЫ спустились вниз взглянуть на них поближе.

Несколько дней спустя по небывало счастливому совпа­дению у нас выдался перерыв в работе, и мы легли спать пораньше. Для меня это было настолько непривычно, что я никак не мог заснуть. Потеряв часы на тупой «пересчет овечек» и прочие умственные ухищрения, я украдкой вы­брался на террасу, собираясь выпить чайку. Обогнув угол дома, я вдруг услышал диковинный скрежещущий звук. Земля футов на шесть была прикрыта негустым белым туманом, который светился в лучах небывало яркой луны. Я стал ходить по террасе, стараясь разглядеть сквозь туман, что там шумит.

Внезапно туман рассеялся. И тут почти у ступенек веранды открылся великанский бегемотий зад. В тумане легко ошибиться, и это видение показалось мне ближе и больше натуральной величины. Попробуйте вообразить чудо­вищного толстяка, облаченного в непомерно длинные мешко­ватые брюки, причем верхняя половина туловища до пояса засунута в дыру в белой простыне и совершенно скрыта от глаз, — и перед вами будет довольно точная копия картины, представшей моему взору. Зрелище было препотешное.