Новомир Лысогоров - Когда отступает фантастика

Экспедиция задание выполнила, и, хотя связь с Землей нарушена, а время там, согласуясь с теорией Эйнштейна, убежало намного вперед, будущее не тревожит супругов.

Трагедия разразилась неожиданно. Крупный метеорит пробил обшивку корабля, и в отсек, где работала жена командира, ворвался космический холод. Смерть была мгновенной.

Теперь уже экипаж звездолета состоит из одного убитого горем человека. Когда же ему, наконец, удается овладеть собой, он… решает доставить остекленевший труп жены на Землю. Там за время их отсутствия прошло столетие, и смерть уже должна была отступить перед прогрессом науки. Он верит в это…

Такова сюжетная канва одного из научно-фантастических рассказов Глеба Анфилова.

А вот роман Георгия Мартынова «Встреча через века». Он тоже научно-фантастический. Здесь герой, погибший в сороковых годах нашего века, возвращается к жизни уже в другой эре развития человечества, через тысячу лет.

Часто, когда читаешь такое, невольно закрадывается мысль, а не слишком ли автор, мягко говоря, расфантазировался? Есть ли здесь научная основа? Не являются ли все эти «воскрешения» фантастикой чистейшей воды?

Уж слишком свободно пользуются писатели-фантасты этим приемом, не приводя в подтверждение подобных возможностей никаких аргументов. Но только ли писатели?

В Москве, в Нескучном саду, в один прекрасный день появился мамонт. Огромное ископаемое обрывало ветки подстриженных тополей и топтало газоны, не обращая внимания на грозящие штрафом таблички и свистки милиционеров. К публике, глазеющей на чудо, мамонт относился с мирным безразличием великана. Он явно был доволен своим существованием и вторым рождением.

Мамонт (вернее, его труп) был найден в Сибири. Трудами ученых гигант, пролежавший тысячелетия в вечной мерзлоте, был возвращен к жизни. Сейчас воскресшее ископаемое удрало из биоотделения Академии наук, расположенного у Калужской заставы, и отправилось гулять в Парк культуры и отдыха имени Горького.

Конечно, это тоже научно-фантастический рассказ. Но автор его не литератор-профессионал. Ученый с мировым именем — академик Владимир Афанасьевич Обручев.

Это уже серьезно!

Наука верит, что смерть можно преодолеть.

«Если в Арктике найдут труп Амундсена, ученый не посоветует с почестями предавать его земле на его родине. Оставьте его там, среди вечных льдов. Пройдет пятьдесят лет, и ученые, пришедшие нам на смену, оживят его», — так заявил в одной из своих лекций Брюхоненко — крупный советский биолог, с трудами которого нам еще придется познакомиться. Здесь уже фантастика ни при чем. Речь идет о научной проблеме, в решении которой исследователь не сомневается.

Кстати, Брюхоненко совсем не одинок в подобном оптимизме. «Настанет день, когда неизлечимо больные и старики завещают охладить их сразу же после смерти. Их поместят в специальные ящики с надписью: „Оживить, когда будут найдены лекарства против… рака и одряхления“». Эти слова принадлежат известному французскому биологу Жану Ростану, и сказаны они всего несколько лет назад.

А вот голоса из прошлых столетий.

Английский физиолог Хантер (1766 год): «Если человек решится отдать последние десять лет жизни чередованию охлаждения и активной деятельности, он продлит ее до тысячи лет».

Француз Реомюр (та же эпоха): «Наверное, всякий, кто надеется прожить до 80 лет, предпочтет продлить жизнь на 10–12 веков, из которых в каждом он будет жить настоящей активной жизнью только 8–9 лет».

Итак, не только писатели-фантасты, но и многие ученые-биологи убеждены, что в будущем наука найдет способы останавливать жизнь высших организмов, а затем через какое-то время заново восстанавливать прерванный жизненный процесс.

Но на чем основываются подобные взгляды, где факты?

Давайте разберемся.

Рождение — юность — зрелость — старость — смерть. Неизбежный цикл развития каждого живого существа. Колос вырос, чтобы дать зерно и умереть; зерно прорастает в стебель, и новый колос перестает существовать. Не умирает тот, кто не живет, ибо уничтожить смерть можно, только уничтожив… жизнь. Такова диалектика жизненного процесса.

«Уже и теперь, — писал Фридрих Энгельс, — не считают научной ту физиологию, которая не рассматривает смерть, как существенный момент жизни… которая не понимает, что отрицание жизни по существу содержится в самой жизни, так что жизнь всегда мыслится в соотношении со своим необходимым результатом, заключающимся в ней постоянно в зародыше, — смертью. Диалектическое понимание жизни именно к этому и сводится. Но кто однажды понял это, для того покончены всякие разговоры о бессмертии души… Таким образом, здесь достаточно простого уяснения себе, при помощи диалектики, природы жизни и смерти, чтобы устранить древнее суеверие. Жить значит умирать».

Итак, бессмертие невозможно. И все же человеческий разум не хочет смириться с ограниченностью жизни. Почти 300 лет назад на грани биологии и медицины сложилась наука о продлении жизни — геронтология.

Но есть в биологии и другое направление, связанное с изучением самого факта смерти.

Ведь если жизнь — это материальный процесс, вызываемый материальными особенностями определенных веществ, то, очевидно, и смерть следует рассматривать как материальный и объективный факт, подлежащий изучению. Именно так всегда думали биологи-материалисты, отметая мистический смысл понятия смерти, который придавала этому факту религия.

Тотология — так предложил назвать науку о смерти Илья Ильич Мечников. Познать факт смерти во всех его закономерностях и проявлениях и, познав, отодвинуть ее до возможных пределов, а может быть, иногда и преодолеть, перешагнув не в бессмертие, конечно, а к прежней, имеющей свое настоящее физиологическое завершение жизни, — задача тотологии. И хотя принято думать, что проблема «воскрешения из мертвых» относится скорее к области фантастики, чем науки, история биологии знает немало вполне трезвых экспериментаторов, ставивших перед собой подобные задачи. И пожалуй, редкая фантастика сравнится с результатами, достигнутыми ими. Впрочем, лучше рассказать обо всем по порядку. Здесь нам придется перенестись на два с половиной столетия назад, к истокам самой проблемы. Основными героями этого рассказа будут микроорганизмы, ибо именно они — существа, лежащие за гранью видения невооруженного человеческого глаза, дали исследователям факты, позволившие на месте бесплодных поисков «эликсира жизни» и сказок о «живой воде» возвести стройное здание объективных закономерностей и строго научных экспериментов.

Дом, в котором жил натуралист-любитель Антон Левенгук, ничем не отличался от других домов Делфта, провинциального голландского городка. Все они были крыты черепицей, на которой после дождя иногда образовывались легкие налеты мха. Впрочем, мох быстро высыхал на солнце и развеивался ветром. С годами в водосточных трубах скапливался мелкий песок, постепенно ссыпавшийся с черепичных крыш.

1 сентября 1701 года Антон Левенгук положил щепотку такого песка под самодельный микроскоп. Каково же было его удивление, когда, кроме песчинок, он обнаружил под микроскопом маленькие, дотоле неизвестные существа странного вида. У микроскопических «зверьков» на голове помещалось что-то вроде колесиков, при помощи которых они двигались.

Это были коловратки, обитательницы мхов, теперь хорошо известные науке. Левенгуку удалось обнаружить коловраток даже в сухом, прокаленном на солнце песке. Правда, для удобства наблюдения к песку приходилось добавлять немного воды.

Тогда Левенгук взял пробу абсолютно сухого песка и прибавил к нему дождевую, да еще и прокипяченную воду. Теперь можно было быть уверенным, что в ней нет живых существ. Но через полчаса в стеклянной трубочке опять плавали коловратки.

Левенгук повторял и повторял свои опыты — результаты оставались прежними. Даже песок, пролежавший сухим два года, содержал коловраток.

О своих исследованиях Левенгук сообщил Лондонскому Королевскому обществу. Однако открытие это было оставлено без внимания. Скорее всего Левенгуку просто не поверили. Повторять же эти опыты было нелегко: микроскоп в то время был большой редкостью. Так или иначе, но факт «оживления» высушенных коловраток в Англии не произвел впечатления и был забыт…

Да и были ли эти коловратки мертвыми? Сам Левенгук полагал, что нет. Просто при высушивании у коловраток наступает видимость смерти, очень сильное замедление жизненных процессов, но не полная смерть. Стоит создать определенные условия, прибавить воды — и жизнь снова вступит в свои права. Таков был вывод Левенгука.

Совсем иного мнения придерживался другой замечательный исследователь того времени, Турбевил Нидхем, которому в 1743 году удалось сделать открытие, не уступающее, пожалуй, по интересу и значению опытам Левенгука.