Илья Рухленко - Что ответить дарвинисту? Часть I
В общем, факты резкого расхождения между степенью генетического и морфологического (и любого другого) сходства – могут сильно удивлять, однако не опровергают молекулярно-генетические исследования как таковые.
Но можно ли тогда назвать подобные построения – «доказательствами эволюции»? Если используемая методика настолько всеобъясняющая, что способна «проглотить» вообще любые сценарии (вплоть до противоположных) – тогда какое же это «доказательство эволюции»? Это уже из серии тех «доказательств», в которых вообще всё на свете «доказывает эволюцию». На самом деле, здесь речь идет уже не о «генетических доказательствах эволюции», а о том, что в рамки эволюционной теории можно уложить почти любые генетические факты. Но между фразой «эти факты можно уложить в рамки данной концепции» и фразой «эти факты доказывают данную концепцию» – огромная разница.
Действительно, если «генетически родственные таксоны» не имеют больше ничего общего (ничего, кроме сходных генов), неужели этот факт будет «доказывать эволюцию»? В качестве «доказательства эволюции» подобные факты выглядят весьма забавно. Разве можно говорить, что молекулярно-генетические факты доказывают эволюцию, если эти факты нередко не вписываются в ранее принятые эволюционные схемы, а предлагают систематикам совершенно новые, неожиданные эволюционные сценарии, к которым этим систематикам (специалистам по соответствующим таксонам) теперь приходится привыкать. Причем некоторые предложенные генетические сценарии «эволюционного родства» оказываются настолько необычными (настолько противоречат всем другим фактам), что специалисты по конкретным биологическим группам просто не принимают от генетиков подобные схемы (несмотря ни на какое «родство генов»). И продолжают придерживаться либо прежних методов классификации, либо предлагают что-то новое, альтернативное молекулярно-генетическому подходу.
Просто в качестве конкретного примера (Расницын, 2006):
«…предлагаемый здесь тест или его более совершенные аналоги могут помочь в разрешении нынешней скандальной ситуации, когда молекулярные методы указывают на единство групп, которые по другим признакам не имеют ничего общего или почти ничего общего (знаменитые афротерии, объединение многоножек и хелицеровых и т. п.)»
Наконец, в продолжение разговора о чрезмерной пластичности «генетических доказательств эволюции», следует отметить, что примирять несоответствия между генетическими и морфологическими фактами могут еще и теоретические рассуждения о возможности разных скоростей эволюции в разных биологических таксонах.
Например, можно предположить, что один биологический таксон претерпел сравнительно быстрые генетические изменения в связи с освоением новой экологической ниши (переходом к принципиально новому образу жизни). А эволюция другого биологического таксона, наоборот, была медленной, потому что этот таксон всё время продолжал оставаться в уже освоенной им экологической нише. То есть, можно рассудить следующим образом – при быстрой смене образа жизни, возможно, те гены, которые окажутся задействованными в новом «экологическом имидже» данного таксона, будут подвергаться повышенному действию естественного отбора (и как следствие, ускоренному изменению). В то время как другие гены, не затронутые изменением образа жизни – могут и не претерпеть такого же объема изменений за то же время. В результате, данный биологический таксон, серьезно изменившись морфологически, физиологически и экологически, тем не менее, в среднем (по всей совокупности анализируемых генов), может остаться всё еще близким к какому-нибудь медленно эволюционировавшему соседнему таксону. И в итоге, допустим, быстро эволюционировавшая линия рыб-парусников оказывается всё еще генетически близкой к (теперь уже) морфологически далекой линии камбалообразных рыб (см. выше).
Однако здесь следует четко понимать, что разница в скоростях эволюции между разными биологическими группами – не может быть слишком значительной (в свете представлений о естественной эволюции, конечно). Потому что в рамках естественной эволюции, любые изменения в генах появляются случайным образом. Вследствие этого, полезные случайные мутации, необходимые для изменения соответствующих генов в нужную сторону, не могут появляться существенно чаще, чем нейтральные мутации во всех остальных генах. Полезные мутации (случайно появившись) могут только закрепляться быстрее, будучи поддержаны соответствующим естественным отбором. Но каким бы мощным ни было давление естественного отбора, всё равно, полезная мутация в определенном гене – это само по себе, весьма редкое событие. Которое происходит гораздо реже, чем нейтральные мутации, под непрерывным «дождем» из которых находятся в это время все остальные гены. Таким образом (еще раз), в рамках представлений о естественной эволюции, скорость молекулярной эволюции каких-нибудь одних генов не может намного превышать скорость молекулярной эволюции всех остальных генов (в этой же линии организмов). Так же как не могут слишком уж сильно различаться между собой и скорости эволюции в разных биологических группах.
Подобные факты гораздо лучше объясняются в рамках концепции разумного дизайна. Действительно, если произвести направленные изменения именно в тех генах, которые ответственны за новую внешность или новую биологию какой-нибудь рыбы, то и получится, соответственно, рыба с новой внешностью и новой биологией. Но в среднем (по всей совокупности генов) эта рыба всё еще будет оставаться генетически близкой к тому таксону, из которого её создали.
Так что тем верующим дарвинистам, которые пытаются объяснять, почему же генетическая близость организмов нередко конфликтует с резкими морфологическими отличиями между ними – следует быть осторожными и не постулировать слишком уж большой разницы «в скоростях эволюции» как между разными биологическими таксонами, так и между разными группами генов.
Впрочем, кажется, до сих пор никто не указал, какую же точно степень конфликта между генетическими и морфологическими фактами еще можно «простить» теории естественной эволюции, а какую – уже нельзя. И этим дарвинисты, конечно, пользуются, и продолжают уверенно списывать любые подобные факты на «неисповедимость путей эволюции».
Интересно, что уловка с постулированием «разных скоростей эволюции в разных таксонах» помогает выйти из положения не только при несоответствии генетических фактов морфологическим, но еще и в случае конфликта генетики и палеонтологии.
Вот, например, какая прекрасная фраза была написана в одной научно-популярной заметке, посвященной проблеме создания эволюционного древа млекопитающих (Наймарк, 2011):
…Как показали расчеты, скорости молекулярной эволюции в разных локусах и разных ветвях в пределах класса млекопитающих различаются не меньше чем на порядок. Именно эти специфичные для каждой ветви оценки и использовали, чтобы расположить узлы на временной оси. В результате авторы работы чуть ли не впервые получили филогенетическое древо, построенное на основе молекулярных данных, не противоречащее палеонтологическим датировкам.
Другими словами, только после тщательной подгонки теоретических «скоростей эволюции» под нужный результат, удалось (наконец-то!) согласовать молекулярно-генетические факты (степень генетических различий между разными группами) с известными палеонтологическими находками.
Если бы я захотел рассказать о том, с помощью каких хитрых приемов можно подгонять молекулярно-генетические исследования под нужные результаты – я бы, наверное, не смог выразиться яснее, чем автор только что приведенной цитаты.
Ну что же, такие приемы, действительно, способны уложить (почти любые) генетические факты в рамки почти любых палеонтологических находок. Однако после подобных откровений будет ли кто-нибудь продолжать настаивать на том, что молекулярно-генетические факты именно доказывают эволюцию?
Кроме того, я уже говорил, что при постулировании разных скоростей эволюции в разных биологических таксонах (или между разными генами) – следует иметь совесть. Потому что слишком сильный упор на такие вещи подрывает теорию естественной эволюции в целом. В рамках концепции «молекулярных часов», скорость накопления нейтральных мутаций должна быть примерно постоянной в генах разных организмов. Особенно у близких видов. И поскольку предполагается, что значительная часть молекулярных различий между генами-аналогами, на самом деле, нейтральна, то, следовательно, скорость изменения разных генов у разных видов (под действием постоянного «дождя» из разных мутаций) тоже должна быть примерно постоянной.
