Дугал Диксон - Человек после человека

Через некоторое время охотники собирают грызунов, которых они убили, и приносят их группе. Они розданы фигурам, прижатым к груди тундровиков. Затем каждый охотник возвращается к своему собственному тундровику-носителю и после прикосновения и слова большие руки подбирают его. Через некоторое время они едят. Каждого лемминга частично съедает существо на груди симбионта, но затем его большая часть отправляется в большой рот на голове наверху. Тундровик, представляющий собой другую часть симбиоза, получает пищу пассивно и ест её всю.

Это странное положение дел берёт начало тысячи лет назад. Когда охотники (люди, спроектированные для жизни в лесах умеренных широт) расселились и стали охотиться в тундре, с наступлением текущего ледникового периода они должны были выработать любые стратегии для сохранения себя в тепле и для выживания. Некоторые из них обнаружили, что можно жить вблизи глуповатых тундровиков и пользоваться теплом их тела. Тундровики не возражали против этого, если охотники делили с ними свою пищу. Так постепенно сформировались симбиотические отношения, пока охотники не потеряли способность самостоятельно передвигаться по тундре, а эти особые тундровики не стали неспособными выживать в одиночку.

Как только пища съедена, группа вновь отправляется в путь. Мелкие охотники могут говорить друг с другом, используя простой язык, но каждый из них общается со своим тундровиком-носильщиком с помощью толчков локтем и жестов — указания рукой достаточно, чтобы сообщить носителю, куда и каким путём идти. Они следуют за колонной леммингов, и потому у них будет неплохое питание в течение одного — двух дней.

Похожее на транс состояние теперь не столь глубокое, как было несколько дней назад. Тепло весны проникает сквозь слои теплоизолирующего кокона из волокон и древесины, медленно воспринимаясь заторможенными нервами и органами чувств спящего, вызывая постепенное усиление его метаболизма и вырывая его сознание из глубин сна. Его разум переходит из состояния полной пустоты в состояние сна, в котором он вновь переживает и собирает воедино способы охоты и собирательства, которые узнал в прошлом сезоне. В своём сне он видит свой родной лес, вначале каким он был во времена его детства, а затем таким, каким он был гораздо позже. Самый поздний сон-воспоминание — это его брачная партнёрша прошлого, и, хотелось бы надеяться, также и этого сезона; мысль о ней настолько волнует его, что последний подсознательный барьер ломается, и он просыпается.

Со стоном моментального разочарования из-за того, что последнее видение было лишь сном, он потягивается, разлепляет веки от слизи, которая склеивала их вместе, и выпрямляет свои конечности, которые стали настолько жёсткими, что едва не скрипят. С трудом он пробирается сквозь покров из растительного материала, и попадает в мир весенних запахов хвойного леса.

Весенние цветы — горечавки, орхидеи и камнеломки — уже выросли и цветут, как это бывает всегда, когда он выходит из зимнего сна, но солнце стоит в небе низко. Весна в этом году ранняя, поскольку климат становится теплее.

Затем голодная боль пронизывает его, и он роется в остатках своего запаса пищи. Несколько раз на протяжении тёмной зимы он прерывал свой транс, чтобы подкормиться и теперь там мало что осталось. Большинство клубней подгнило, а семена проросли, но всё ещё остаётся много съедобного. Он пожирает это без колебаний, что придаёт ему сил, чтобы поискать чего-нибудь большего.

Вокруг много еды, потому что сейчас начало времени роения насекомых, а влажная земля и разлагающаяся хвоя под ногами даёт приют огромному количеству сочных извивающихся существ. Под корой деревьев личинки и жуки также во множестве проточили туннели, а птицы уже тут как тут, вернувшиеся с юга, как, он надеется, сделает и его брачная партнёрша, чтобы питаться насекомыми. Когда неподвижность постепенно пройдёт, и он восстановит силы, он также получит возможность ловить птиц и мелких грызунов, которые вышли на поверхность земли, чтобы поедать нежные побеги и проростки.

Разыскивая пищу, он сдирает кору с упавшего дерева, которое, должно быть, погибло зимой. Он помнит, когда оно было просто молодым деревом — более 60 лет назад, но числа ничего для него не означают. Он просто помнит.

После восстановления своих сил в течение нескольких дней он приступает к следующей задаче: постройке своей крепости. Она будет сделана из дерева, удобная и мягкая внутри, но крепкая, зубчатая и надёжная снаружи. Нужно, чтобы она была в наличии, потому что вокруг множество мародёрствующих самцов, которые могли бы драться с ним до смерти за плодовитую самку вроде той, что есть у него. Он строит свою крепость на том, что осталось с прошлого сезона, и это весьма существенно. С годами его навыки строительства улучшились, и его постройки стали длиннее.

Немногое осталось, однако, от направляющих стен, и их следует восстанавливать каждую весну. Раскинувшись в двух направлениях в виде огромной V-образной формы, открытыми концами к югу и с крепостью на вершине, постройка тянется более чем на 2000 шагов в каждом из направлений. Она сделана из палок, воткнутых в землю, и более тонких прутьев, которые вплетены между ними. Она является не барьером, а скорее отметкой на местности. Его подруга зимовала в области более мягкого климата далеко на юге, и она очень скоро предпримет путешествие на север. Важно, что она не пропустит крепость и наткнётся на неё, двигаясь на север, или же она окажется во владениях какого-то другого самца.

По окончании строительства он начинает собирать запас еды непосредственно в самой крепости. Через несколько дней он слышит взволнованную болтовню, и с надеждой выглядывает из входа крепости, ныне ставшей удобной. Она там, уверенно шагает вдоль барьера.

Да, она несёт с собой ребёнка, родившегося зимой.

С радостью, одной из немногих эмоций, которые он может чувствовать, он бросается, чтобы встретить их, ласкать её и гладить ребёнка, которого он видит впервые. Самка. Это хорошо: вокруг достаточно много самцов. Это первый ребёнок, общий у него с этой самкой, хотя у него было много детей от других самок.

Самки живут намного меньше, чем самцы. Они не могут пережидать во сне холодные времена, потому что должны уходить на юг, чтобы родить зимой. Многие из его самок выросли и умерли на протяжении его жизни, а многие другие умерли во время миграции, погибнув в пути или окончив жизнь в других крепостях.

Каждое существо имеет свою строго отмеренную продолжительность жизни. Если отбросить несчастные случаи или болезни, оно живёт на протяжении времени около 2000 миллионов ударов сердца. Для мигрирующих самок число этих сердцебиений составляет в среднем приблизительно 70 в минуту. Для зимующего самца это среднее значение сохраняется на протяжении времени бодрствования, но в течение поздней осени, зимы и ранней весны оно падает до примерно 20 ударов в минуту. Остальные его жизненные функции замедляются соответствующим образом. В результате продолжительность жизни самца где-то в четыре или пять раз превышает продолжительность жизни самки.

В полумраке своего слабого воображения он иногда думает, что было бы лучше, если бы младенцы рождались летом, чтобы они могли зимовать все вместе; но это не стало бы возможным, если бы рост ребёнка внутри самки не смог ускоряться или замедляться, чтобы потомство от весеннего спаривания появлялось в более удобное время.

Это не может быть… пока.

Через воду больше нет брода. В прошлые времена из неглубокой воды выступали широкие участки грязи коричневого цвета, покрытой лёгкой рябью и прорезанной извилистыми блестящими ручьями; они соединяли низинные болота владений клана с бесконечными лесами лежащей рядом земли. В те времена клан мог прошлёпать через грязь, меся ногами чёрную вонючую жижу под поверхностью, и продолжать краткие набеги среди деревьев и лесов большой земли.

Этого больше не сделать, потому что грязные отмели теперь постоянно погружены в воду. Клан ничего не может знать о причине, о сокращении полярных ледяных щитов в тысячах километров на севере. Они не поняли бы, что тающий лед возвращает воду обратно в океаны, и что уровень моря во всем мире повышается. Они только понимают, что остров, на котором они теперь живут, изолирован больше, чем когда-либо в любое время, которое они могут вспомнить.

Это их не беспокоит. Леса и болота острова обильно снабжают пищей небольшие группы, которые там живут, а дождливый климат обеспечивает достаточное количество питьевой воды. Лишь иногда, во времена больших трудностей, кто-нибудь из них преодолевал полосу грязи, чтобы попасть на большую землю и кормиться там. Математика и измерения вообще не входят в их образ жизни, но если бы это было так, они поняли бы, что 200 квадратных километров острова способны прокормить только 20 особей клана.