Антропология и современность - Франц Боас
Данное постановление было принято 17 ноября 1961 года на собрании Совета членов Американской антропологической ассоциации, прошедшего в Филадельфии – колыбели американской демократии – и борцы за равенство и всеобщее братство, для которых демократия была вопросом морали, тем самым вновь заручились поддержкой научного сообщества. В этот исторический период, когда тень расизма вновь накрыла планету, переиздание крупным тиражом исчерпывающих представлений о расе и культуре, изложенных человеком, который, как никто другой, ответственен за создание понятийного аппарата и научной основы антропологического подхода к этой важной проблеме современности, пришлось как нельзя кстати. Книга «Антропология и современность», написанная после более чем тридцати лет исследований в области расы и культуры, стала выражением убеждений Франца Боаса. Более ранняя публикация на ту же тему была переведена на немецкий язык (Kultur und Rasse, Leipzig, 1914) и в конечном итоге заняла почетное место на аутодафе в нацистской Германии.
Когда в конце XIX века Боас впервые обратился к антропологии, так называемая этнография представляла собой преимущественно бессистемные описания первобытных народов, сделанные очевидцами и путешественниками, не имевшими должного образования, а этнология – теоретические рассуждения об истории цивилизации, которые редко опирались на полученные сведения. Оба этих подхода к науке о человеке были в равной степени далеки от проблем современности. Пока «дикарей» воспринимали как иной биологический вид или низшую, менее развитую человеческую ветвь, у них едва ли можно было чему-то научиться, а к изучению их странных обычаев относились исключительно как к антикварной или коллекционной диковинке. Однако же Боас рано осознал, что истинное значение антропологических исследований гораздо шире. В 1889 году он писал: «Исследования [различных форм устройства семьи] показали, что эмоциональные реакции, которые нам кажутся естественными, на самом деле обусловлены культурой. Нам нелегко понять, что эмоциональная связь отца и сына отличается от привычной нам, но сведения о жизни народов, общественное устройство которых отличается от нашего, приводят к тому, что возникают ситуации, в которых конфликты и взаимные обязательства в корне отличаются от привычных нам и противоречат тому, что мы считаем “естественными” эмоциональными реакциями на кровных родственников. Этнологические данные доказывают, что структура нашей общественной жизни и история нашего народа определяет не только то, что мы знаем, но и то, что мы чувствуем. Чтобы понять развитие человеческой культуры, необходимо попытаться сбросить с себя эти оковы… Следует отбросить в сторону очевидные для нас точки зрения, ибо в древности они вовсе не были очевидны. Невозможно a priori определить, какие стороны нашей духовной жизни можно отнести к общечеловеческим, а какие – к обусловленным непосредственно нашей культурой. Благодаря этнологическому знанию мы можем не только достичь этого понимания, но и взглянуть без предубеждений на нашу собственную цивилизацию».
Жизнь Боаса кипела от многочисленных разногласий, и одно из них касалось устройства музейных коллекций: Боас твердо отстаивал свою классификацию экспонатов по принципу географии и племенной принадлежности, выступая против сторонников традиционного деления артефактов по их типам. Он полагал, что, помимо прочего, музеи должны «просвещать и развлекать», а этнологические коллекции необходимо представить таким образом, чтобы они показывали образ жизни народа, а не научные типологии. Его принципы одержали победу во всех американских музеях (кроме Национального музея США), а также во многих музеях Европы. Таким способом – одним из многих – Боас стремился при помощи антропологии высвободить человеческий разум из оков традиционного мышления, знакомя публику с разными, связанными друг с другом образами жизни.
Боас был воспитан в духе либерального романтизма, благодаря которому мир увидел Карла Шурца и философов-анархистов XIX века. Он был абсолютный протестант – превыше всего ценил независимость, уважал исключительные возможности каждого индивида. Он верил, что человек есть разумное животное и что он может, при постоянстве усилий, освободиться от суеверий и всего нерационального, дабы вести благоразумную и осмысленную жизнь в добропорядочном обществе. Впрочем, он прекрасно понимал, что для достижения этой цели человечеству предстоит пройти еще долгий путь. Этим отчасти объясняется его непреклонное противостояние Фрейду и всему психоанализу с его трагическим взглядом на жизнь и принятием нерациональности как неотъемлемой части человеческого бытия. В последние годы жизни – он скончался во время Второй мировой войны – картины накатывающих волн ненависти и войны повергли его в глубочайшее уныние. Но, несмотря на чувство беспомощности, вызванное возрастом и недугом, ничто не поколебало его веры в человека. Однажды его коллега сказал, как это, должно быть, трудно для их студентов взрослеть в самый разгар Великой депрессии, находясь под угрозой войны. На что Боас ответил: «Будь я молод, я бы что-нибудь сделал». Он всегда сохранял активность.
«Что-нибудь сделать» значило для него использовать его науку во благо человека. Целью своей он считал просвещать человечество посредством антропологии. Он был неутомимым лектором, хотя и не любил публичных выступлений, а от частичного паралича ему бывало трудно говорить. Он без устали писал в различные научные журналы и в средствах массовой информации, был постоянным автором «писем в редакцию». Его влияние как преподавателя бесценно. Благодаря ему антропология в Америке обрела статус науки. Его студент в Университете Кларка Александр Фрэнсис Чемберлен стал первым, кто получил докторскую степень по антропологии в американском университете, и на протяжении более сорока лет едва ли не каждый американский антрополог находился под прямым или косвенным влиянием Боаса. В ранние годы Ф. Боаса в Колумбийском университете среди его студентов значились такие выдающиеся антропологи, как Альфред Крёбер, Роберт Лоуи, Александр Гольденвейзер, Эдвард Спайер, Кларк Уисслер, Пол Радин, Лесли Спир. В 20‑е годы ХХ века его студентами были Рут Бенедикт, Маргарет Мид, Мелвилл Дж. Херсковиц и Отто Клайнберг, а также целая плеяда менее знаменитых ученых, которые организовывали кафедры и проводили свои исследования по всему миру. Боас был суровым преподавателем – он не шел на уступки невежеству. Он не предоставлял своим студентам списков литературы для прочтения и всяких пособий. Свой курс по биостатистике он начинал так: «Полагаю, вы все знаете исчисления. Если нет – научитесь». На семинарах он задавал читать книги на голландском и португальском языках; ни один студент не осмелился бы сказать Боасу: «Я не понимаю голландского». Так или иначе, такой студент учился справляться. Боас редко предлагал темы диссертаций: если за два года изучения антропологии студент
