Шарман Рассел - Роман с бабочками

Взлет. Посадка. Дробь. Взлет. Посадка. Дробь. И вот на очередном свободном от яиц техасском кирказоне ты вдруг решаешь: «Хватит перестраховываться!» «Que sera, sera[9], — напеваешь ты, — будь что будет».

Ты отяжелела. Твое тело полно яиц. Пора сбросить это бремя.

Ты изгибаешь брюшко в сторону листа и направляешь в нужную сторону свой яйцеклад — закругленный кончик трубки, по которой яйца движутся одно за другим, оплодотворяемые спермой, которая хранится в сперматофоре. На яйцекладе у тебя есть вкусовые и осязательные волоски-рецепторы. Они по второму разу оценивают качество листа. Возможно, в ходе дальнейшего процесса тебе также помогают одиночные простые глазки.

Ты решаешь примерно ту же задачу, что и водитель, которому нужно выбраться задним ходом с забитой парковки. Или летчик, которому нужно совершить посадку на палубе авианосца в открытом море. Осторожнее, осторожнее. Сюда. Теперь во-от туда. Готово. Начать разгрузку!

Но прежде необходимо принять еще одно важное решение. Обычно ты откладываешь от двух до пяти яиц за один раз. Но если на этом растении листьев много, если оно выглядит молодым и здоровым, ты предпочтешь отложить побольше. Кладка будет крупнее и в том случае, если ты давно уже не откладывала яйца и тебе ужасно хочется от них поскорее избавиться.

Решив отложить три яйца, ты выделяешь клей, чтобы прикрепить их к внутренней стороне листа. Это отнимает у тебя примерно минуту. Ты улетаешь, не оглядываясь. Дело сделано. Прежде чем умереть, ты отложишь еще сотни яиц. Сколько их уцелеет и уцелеет ли хоть одно, зависит прежде всего от мест, которые ты выбрала для кладки.

Ты не железная. Поневоле заботясь о своих потребностях, испытывая острую нехватку времени, ты все же старалась выбирать наилучшие места.

Это было нелегко.

Но ты не жалуешься.

И вовсе не рассчитываешь на благодарность.

Глава 9

Перелетные бабочки

В 1921 году, во второй половине сентября, над участком длиной в 248 миль[10] в районе Сан-Маркоса, штат Техас, в течение восемнадцати дней пролетали бабочки-носатки вида Libytheana carinenta. Они держали курс на юг, к Рио-Гранде. Каждую минуту над контрольной точкой пролетало примерно 25 миллионов особей. Всего в миграции приняло участие до 6 миллиардов бабочек.

У носатки на «лицевой части» головы — длинный придаток; когда взрослая бабочка отдыхает, вытянувшись параллельно ветке, сложенные крылья ужасно похожи на лист, а вытянутый, слегка наклоненный «нос» — на черенок этого листа. Крылья носаток, обитающих в Техасе, с верхней стороны окрашены в бурый или оранжево-бурый цвет. По этому фону разбросаны белые крапинки.

Не бабочка, а какой-то Пиноккио.

В мае 1978 года энтомолог Ларри Гилберт из Техасского университета в Остине имел возможность наблюдать и проанализировать следующий феномен.

Зима и весна на юге Техаса выдались засушливыми, что привело к массовой гибели наездников, паразитирующих на гусеницах носаток. А обильные дожди, выпавшие в мае и июне, вызвали настоящий демографический бум у носаток в следующих двух-трех поколениях. В июле ураган «Амелия» принес новые ливни. В этих условиях кормовые растения носаток — вечнозеленые кустарники каркасы — чувствовали себя превосходно. Но и зеленые в желтую крапинку гусеницы носаток тоже чувствовали себя превосходно. Они объели каркасы догола и окуклились. Когда же из хризалид вышла полумиллиардная популяция бабочек, носатки решили стронуться с места.

Вот что происходит, когда мир слишком благосклонен к бабочкам.

Большинство насекомых-мигрантов составляли молодые самцы. У носаток самцы оплодотворяют самок, едва те выводятся из куколок. Но в этом году в первоначальном ареале у каждой куколки уже дежурили старые самцы. Вот молодые и решили отправиться в путь, надеясь отыскать себе девственных, ни за кого еще не просватанных подруг.

К миграции присоединились и некоторые самки, искавшие благоприятные места для кладки. Но большая часть самок осталась, чтобы воспользоваться беспрецедентной реакцией поврежденных каркасов, — а они, точно весной, украсились новыми листочками. Позднее, когда из яиц вывелось новое поколение гусениц и принялось поглощать эти листья, много каркасов погибло, что на несколько лет сделало невозможным новый демографический взрыв у носаток.

Тем временем миллионы бабочек застилали небо. Их длинные носы рассекали воздух. Бабочки набивались в автомобильные радиаторы. Портили вывешенное на просушку белье. Текли над головами людей, точно мутная летучая река.

В детстве Ларри Гилберт видел на юге Техаса огромные стаи носаток. Они появлялись после того, как на смену засухе приходили летние ливни. Бабочки сотнями набрасывались на перезрелые финики во дворе бабушки Гилберта. С этими миграциями совпадало пробуждение природы: буйно распускались листья и цветы, резко возрастала численность прочих насекомых. «Куда ни глянь, всюду бурлила и благоухала жизнь, — вспоминает Гилберт, — а ведь всего несколькими днями раньше здесь простиралась раскаленная, сухая, бесплодная пустыня».

В 1977 году Гилберту удалось попасть в один крупный заповедник. Там-то он и смог отыскать исток реки из бабочек, пересекавшей шоссе в нескольких милях от заповедника. Тысячи зеленых и бронзовых куколок свисали с каркасов, на которых не оставалось ни одного листочка. Воздух отливал каким-то мерцающим блеском — то были нити, связующие детство и зрелость человека. Физика времени в очередной раз продемонстрировала экстравагантность своих законов.

«Признаюсь, я не верю в мимолетность времени! — писал Набоков в своей автобиографии. — Этот волшебный ковер я научился так складывать, чтобы один узор приходился на другой. Споткнется или нет дорогой посетитель, это его дело. И высшее для меня наслаждение — это наудачу выбранный пейзаж, все равно в какой полосе, тундровой или полынной, или даже среди остатков какого-нибудь старого сосняка у железной дороги между мертвыми в этом контексте Олбани и Скенектеди — словом, любой уголок земли, где я могу быть в обществе бабочек и кормовых их растений. Вот это — блаженство, и за блаженством этим есть нечто не совсем поддающееся определению. Это вроде какой-то мгновенной физической пустоты, куда устремляется, чтобы заполнить ее, все, что я люблю в мире».

Ларри Гилберт сформулировал свои ощущения в более прозаичных выражениях:

— Можете себе представить мою радость: я удовлетворил свое любопытство — выяснил, куда и отчего мигрируют носатки.

Мигрирующие бабочки могут отправляться в путь поодиночке или парами, маленькими или большими группами. Большинство из видов, совершающих перелеты регулярно, обитает в местностях с резкими сезонными перепадами температуры, в местностях, где есть лето и зима, засуха и муссоны. Эти бабочки руководствуются сезонными ритмами. Несколько видов мигрируют в горах: то поднимаются в высокогорья, то спускаются в долины, следуя за зеленью — кормовыми и нектароносными растениями. Бывают и нерегулярные миграции, как у носаток, вызванные демографическим взрывом, скученностью и конкуренцией.

Чаще всего странствующих бабочек замечают, когда они движутся большими стаями. Огромные числа всегда привлекают наше внимание.

Мы любим изобилие. Полмиллиарда! Шесть миллиардов! Мы обожаем все умопомрачительное. Нам приятно щекочет нервы мысль, что мы, люди, — лишь жалкая горстка в мире, населенном преимущественно дикими животными. Словно переносишься в каменный век — но при этом твоей жизни ничто не угрожает.

Репейница — самая распространенная на свете бабочка и встречается практически повсеместно. Репейницы не переносят сильных холодов, и потому зимой часто улетают на юг, а весной и летом — на север: из Африки в Финляндию, из Мексики в Канаду. По оценкам ученых, в этих перелетах участвуют сотни миллионов особей. Летом 1879 года в Европе наблюдалось такое грандиозное переселение репейниц, что его назвали вторжением. То была одна из иррациональных военных кампаний природы.

Несколькими годами позднее один путешественник зафиксировал в своих записках начало миграции репейниц на узкой полосе травы в Судане, на побережье Красного моря:

Сидя на верблюде, я заметил, что вся масса травы словно бы ходит ходуном, хотя ветра нет. Спешившись, я обнаружил, что это движение вызвано корчами куколок Vanessa cardui — столь бесчисленных, что с каждой травинки, казалось, свисало по хризалиде. Зрелище было весьма странным: каждый стебель травы словно дергался независимо от прочих — как, собственно, и было на самом деле… Вскоре куколки стали лопаться, и на землю кровавым дождем полилась красная жидкость. Мириады бабочек, обмякших и беспомощных, усеяли луг. Вскоре засияло солнце, и насекомые принялись сушить свои крылья. Примерно через полчаса после рождения первой бабочки вся стая поднялась плотной тучей и улетела на восток, в сторону моря.