Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой - Робин Уолл Киммерер
Здесь, в северной части штата Нью-Йорк, стаи гусей знаменуют смену времен года, шумно празднуя возвращение из тихих зимних «квартир» к весенним местам гнездования.
Не столь очевидна для всех, но от этого не менее впечатляюща миграция саламандр из зимних нор к весенним водоемам, где они встретятся со своими самками. Первый теплый весенний ливень вкупе с плюсовой температурой выше 5 °C приводит всю лесную подстилку в движение. Вся живность выбирается из своих укромных местечек, подслеповато щурится и начинает свой путь. Этот поток животных остается практически незаметным, пока вы случайно не окажетесь в болотистом месте дождливым весенним вечером. Саламандры перемещаются под покровом темноты, которая скрывает их от хищников, а дождь помогает их коже оставаться влажной. Они шествуют тысячами, как стадо медлительных буйволов. И так же, как в случае с буйволами, их численность с каждым годом сокращается.
Подобно своим ближайшим родственникам, озерам Фингер, озеро Лабрадор расположено в нижней части V-образной долины, между двумя крутыми холмами, оставленными здесь последним ледником. Лесистые склоны изгибаются вокруг озера, образуя чашу, которая манит земноводных из ближайших лесов прямо к воде. Но их путь прерывает шоссе, проложенное через лощину. Озеро и окружающие его холмы – заповедная территория, но проезд по этому шоссе открыт для всех.
Мы идем по безлюдному шоссе, освещая фонариками асфальт. Саламандры – не единственные живые существа, отправившиеся в путь сегодня вечером: лесные, зеленые и леопардовые лягушки, а также лягушки-быки и тритоны тоже услышали зов природы и начали свои ежегодные перемещения. Есть здесь жабы, квакши, красные саламандры и легионы древесных лягушек, подгоняемые инстинктом размножения. Шоссе в свете наших фонариков кажется прыгающим и скачущим балаганом. Луч моего фонаря выхватывает отливающий золотом глаз. Когда я подхожу, квакша замирает, а потом отскакивает в сторону. Перед нами дорога, кишащая лягушками, которые спешат через нее перебраться. Две оказались в свете моего фонарика, три вдалеке – они направляются к озеру. Они пересекают шоссе всего за несколько секунд, проделывая умопомрачительные прыжки. Не то что тяжелые саламандры, ползущие на брюхе по асфальту. Их путешествие по трассе длится около двух минут, а за это время всякое может случиться.
Приметив среди лягушек эти неуклюжие тела, мы подбираем их одно за другим и осторожно переносим через дорогу. Мы ходим туда-сюда в потоке машин по этому небольшому участку, а саламандр становится все больше. Их количество приближается к численности гусей на болоте.
Я вожу фонариком туда-сюда по дороге, и ярко-желтая разметка по центру сияет на фоне темного из-за дождя асфальта. Периферийным зрением я замечаю нечто более темное, чем асфальт, и направляю свет на это место. Оказывается, это крупная пятнистая саламандра – желтопятнистая амбистома (Ambystoma maculata), она такая же желто-черная, как шоссе. Форма ее тела довольно примитивная, а расположенные под прямым углом конечности переносят его отрывистыми механическими движениями. Амбистома пересекает дорогу, волоча по асфальту свой толстый хвост, который стелется за ней извилистой волной. Когда она замирает в круге света моего фонарика, я протягиваю руку, чтобы коснуться ее кожи, черной с голубым отливом, как ночь. Ее тело покрыто матово-желтыми пятнами, словно пятна краски на влажной поверхности, размытые по краям. Клинообразная голова покачивается из стороны в сторону, а глаза такие темные, что сливаются с цветом тупой по форме мордочки. По ее размеру – около двадцати сантиметров в длину – и раздутым бокам я догадываюсь, что это самка. Я размышляю над тем, каково это, волочить по грубому асфальту мягкий живот, обтянутый такой нежной кожей, созданной для скольжения по мокрой листве.
Я нагибаюсь, чтобы осторожно обхватить ее пальцами под передними лапками. Она, на удивление, почти не сопротивляется. Такое ощущение, будто я держу перезрелый банан: мои пальцы погружаются в ее холодное, мягкое и влажное тело. Я осторожно ставлю ее на обочину и вытираю руки о штаны. Даже не оглянувшись, она устремляется вперед, перебирается через насыпь и спускается к озеру.
Самки прибывают первыми. Отяжелевшие от яиц, они соскальзывают вниз на мелководье и исчезают в гниющей листве на дне водоема. Сидя в холодной воде, они ждут, раздутые и неповоротливые, прихода самцов, которые проделают тот же путь, спустившись с холмов спустя день или два.
Саламандры вылезают из-под бревен и, пересекая ручьи, устремляются в одном направлении – к водоему, в котором родились. Им приходится идти окольными путями, потому что они не умеют перелезать через препятствия. Они движутся вдоль бревна или камня, пока он не закончится, и тогда они продолжают свой путь к озеру. Их родной водоем может быть в полумиле от места зимовки, но они все равно безошибочно находят его. У этих земноводных есть своя «система наведения», не менее сложная, чем у «умных бомб», которые сегодня вечером прокладывают себе путь к целям в иракских кварталах. Обходясь без спутников и микрочипов, саламандры ориентируются по магнитным и химическим сигналам, о которых герпетологи еще только начинают догадываться.
Частично их способность находить правильное направление зависит от точности определения линий магнитного поля Земли. Крохотный орган, расположенный в мозгу, обрабатывает данные магнитного поля и направляет саламандру к ее озеру. И хотя на их пути лежат другие озера и временные весенние разливы, они не остановятся, пока не прибудут к месту своего рождения, стремясь туда всеми силами. Когда «самонаводящиеся» саламандры приближаются к своему водоему, у них включается то же «чувство дома», что и у лосося, безошибочно распознающего свою родную реку: они находят дорогу по запаху благодаря железе, отвечающей за обоняние и расположенной на морде. Ориентируясь по магнитным сигналам Земли, они попадают в окрестности искомого водоема, а потом уже обоняние ведет их к дому. Это все равно что выйти из самолета и найти дорогу к дому своего детства, следуя за невыразимым запахом воскресного обеда и духов своей матери.
Во время нашей прошлогодней миссии в лощине моя дочь упросила меня пойти за саламандрами и посмотреть, куда они направляются. Мы шли за ними, подсвечивая дорогу, пока амфибии петляли меж стеблей красного ивняка и взбирались на кочки осоки. Они остановились недалеко от озера, у края неглубокого весеннего водоема, образовавшегося в небольшой впадине, которую летом и не заметишь, а весной она всегда заполняется талым снегом. Саламандры выбирают эти временные водоемы для откладывания яиц, потому что они слишком мелкие и недолговечные для того, чтобы там завелась рыба, которая могла бы проглотить личинки. Таким образом, недолговечность
