Юрий Азаров - Семейная педагогика. Воспитание ребенка в любви, свободе и творчестве
4. Без идеала нет ни таланта, ни воспитания
Совсем недавно я проводил встречу-диспут в подмосковном Дорохове по мотивам моей книги «Педагогика Любви и Свободы». В зале более ста человек – педагоги из нескольких школ района.
Вопрос из зала:
– У меня создалось впечатление, что вы делаете ставку на учительский талант, на его неукротимую способность к творчеству. Но взглянем в глаза реальности: а много ли таких учителей в рядовой школе? По вашим наблюдениям, сколько процентов в рядовом педколлективе?
– Отвечу. Только не в процентах. Грешно талант высчитывать в процентах. Во-первых, согласимся, что талант – это труд. В любой области деятельности. А в школе в особенности. Позвольте вас спросить, а считаете ли вы себя талантом? – обращаюсь к учителям, сидящим за ближайшей партой.
Секундное замешательство и дерзкое, убежденное:
– Конечно.
Восторженный смех зала.
– А у вас были на уроках проблески гениальности?
– Были, – смущаясь, отвечает учительница. И ее ответ тонет в добром смехе присутствующих.
– Вот видите. Я спрошу еще десятерых, и бесталанных не окажется. Это явление – одна из редких радостей в новой школе.
Прежде талантов было мало. Боялись сказать учителю, что он талантлив. А почему? Директор, завуч, районо в один голос твердили: да не нужны нам таланты и гении. Нам нужно, чтобы учитель добросовестно работал, чтобы он исполнительным был, чтобы он делом был занят, а не витал в облаках. Талантливая работа это там где-то, а не в школе. И по-своему школьный бюрократ был прав, талант – это всегда отклонение от нормы, расписанных методик и инструкций, цель которых – создать прямую линию. А талант – это поиск, это зигзаги, броуновское движение. И наконец, талант – это собственная душа, это не принятая в качестве догмы какая-то идеология, развивающая, проблемная или еще какая, а собственный мир, где высшее «во мне». И «я» должен любить то, что «во мне». Это прежде всего, это главное.
Раз Бог внутри нас, то есть Нравственно-Высшее в нашей душе, значит, надо его беречь, развивать, дать ему выход. Это Высшее и есть Талант, Дар, Способности. Они в каждом. Только мера их разная. Сфера приложения различна.
По затронутым в дискуссии вопросам я проводил в различное время социологические исследования. Установил: статус личности, то есть самооценка как наших учителей, так и наших детей, резко повысился. Ход объяснений многих, в том числе и моих, был сходен: раз Бог внутри нас, то есть Нравственно-Высшее в нашей душе, значит, надо его беречь, развивать, дать ему выход. Это Высшее и есть Талант, Дар, Способности. Они в каждом. Только мера их разная. Сфера приложения различна. Да, я делал ставку на детскую и педагогическую талантливость, которая есть в каждом. Это единственное условие хорошего обучения и воспитания.
Второе условие – я беру из общечеловеческой культуры САМОЕ ВЕЛИКОЕ, САМОЕ ЗНАЧИМОЕ и даю это детям независимо от возраста. Вот почему мои трехлетки знакомятся с историей культуры, с азами философии, с разными формами сочинительства – в музыке, живописи, литературе, театре и т. д. Дети трех-четырех лет узнают и различают Босха и Дали, Рафаэля и Рублева, Эль Греко и Шагала. И в этом нет ничего удивительного. Не один я шел такой дорогой. Протоиерей Александр Мень издал «Житие Христа» для малышей в картинах известных великих художников, которые я и показывал «босоногим Сократам». Проблема формирования не только личности, но и народа с особой силой развернута у замечательного русского философа XX века Б. П. Вышеславцева.
5. Пафос профанации
Так назвал Вышеславцев тенденцию на «понижение». В советский период нашей жизни эта тенденция была повсеместной. Винтик – крайняя точка понижения. Нет талантов – не нужны они, нужны добросовестные винтики, а талантом станет у нас любой, кто воспоет тоталитарный режим и кому за это хорошо заплатят. Вот установка. Любопытно: говорились в общем-то неплохие слова, а на деле творились страшные вещи. Так, в 1937 году педагогические газеты и журналы призывали к гуманизму, творчеству, всестороннему развитию. Это в стране, где расстреливали детей, где любой учитель за вольное слово мог угодить в концлагерь, где дети были низведены до уровня пресмыкающихся.
Тенденцию этой перевернутости Вышеславцев поясняет так. «Спекуляция на понижении» содержит в себе забавную двусмысленность. С одной стороны, это спекуляция понятиями, которые выполняют функцию прикрытия самого злобного сатанинства. Как у Гитлера: «Arbeit macht frei» («Труд делает свободным») – этот девиз висел на воротах многих фашистских концлагерей, в том числе на вратах ада в Освенциме. Как в советских гулаговских кошмарах: «Труд – дело чести, доблести…» Все ведь правда. Но за этой понятийной эквилибристикой стояла реальность, жестокая и беспощадная. Это с другой стороны.
Труд, экономика, гуманизм, свобода – действительно святыни, но их осквернение, опошление и искажение проделывались с таким изуверством, что все, что было хорошего в жизни и могло быть хорошим, обращалось в преступность, вседозволенность, издевательство над человеком.
Этот пафос профанации и сегодня жив. Он властвует в лживой демократии, продажной прессе. Профанирующему обществу и извращенной педагогике не нужны таланты, дарования, гении. Вышеславцев ссылается на высказывание Петра Верховенского из «Бесов» Достоевского: «Всякий гений потушим во младенчестве».
6. Возвышенное, а не просто высокое…
Знакомясь с творчеством Вышеславцева, невольно ощущаешь свою приземленность, свое несоответствие с его ценностями, с его установками. Я раздумывал: существует такая градация ценностей – низкие, средние, высокие. Высшеславцев вносит существенное уточнение: не высокое, а возвышенное, не сильное, а святое, величие, а не величины. Ориентация на ВОЗВЫШЕННОЕ требует ПОДВИГА и даже возможных ЖЕРТВ.
Я прикидываю: наши учебники, учебные планы, весь режим жизни ребенка ставят детей в необходимость осваивать, запоминать неимоверное количество фактов, правил, теорем, формул, дат, таблиц, схем – все это способно убить личность, убить творчество, убить возвышенное.
Дело доходит до нелепости, когда наши руководители образования и поныне хвастают тем, что наши ученики лучше знают математику, физику, химию и другие науки, чем американские, французские и швейцарские школьники. Программы, рассчитанные на запоминание баснословного количества ненужного материала, не ведут к подвигу, героизму, жертвенности. Они лишь усредняют человека, ранжируют его под некий однотонный стандарт. Программы должны быть построены таким образом, чтобы дать каждому ребенку совершить истинный героизм в творчестве, в самостоятельном инициативном движении духа. И если говорить с позиций педагогического искусства, то суть как раз и выражается в том, чтобы вызвать в ребенке желание совершить героический поступок, проявить готовность к самоотречению и даже к жертвенности.
Детям иногда кажется сущим пустяком, когда мы подталкиваем их к такой подвижнической жертвенности: проснуться на два часа раньше, сделать зарядку, убрать квартиру, сократить до минимума потребление сахара (не три куска, а один на стакан чая!) и т. д. Мастерство педагога как раз и проявится в разъяснении того, что именно в таких самоотречениях проявляются воля, сила духа, власть духа над душой и телом.
Возвышенное проходит через микромир, великое – через малое, святое – через повседневное.
7. Свет сознания и мощь свободы
Среди множества определений человека, данных Вышеславцевым, выберем главные. Человек есть живая энергия, есть лично-бессознательное, покоящееся на коллективно-бессознательном, есть сознание, сознательная душа, руководящаяся «интересами», расчетами удовольствия или неудовольствия; есть духовная свободная личность – строитель и носитель культуры. И далее, возможно, самое главное: человек – микрокосмос, «малый бог», связанный с Великим Богом. Он богоподобен, и его богоподобие заключено в СВОБОДЕ. Духовная личность, отмечает философ, есть свет сознания и мощь свободы, потому что «свет» и «свобода» это и есть сам человек: это мой свет, моя свобода, это я сам! Понять, что такое я сам, – значит понять свое богоподобие.
В этой последней максиме заключена суть этики Вышеславцева.
А что значит понять свое богоподобие? Это значит определить природу своего света (тусклого или сумеречного, лучезарного или ликующего!), это значит понять сущность своей свободы – творческой и богоподобной или приземленно-примитивной, произвольной и неразвитой.
Подобно Бердяеву Вышеславцев различает две свободы: положительную и отрицательную, свободу как корень сатанинского зла и свободу как богоподобие. И в отрицательной свободе он видит две формы зла: бессознательную (не ведаю, что творю, не то делаю, что хочу, стремлюсь к добру, а получается зло) и сознательную, когда человеком овладевает злой дух: не хочу никому служить, Богу тоже. Это уже не люди – «бесы» или одержимые бесом.
