Алла Баркан - Ультрасовременный ребенок

Когда он бегает, то только лишь по кругу, как будто бы в нем завели какой-то механизм. Если листает книгу, то часами, причем настолько машинально, что не видит нарисованные в ней картинки. Он может целый день рвать старые газеты и лить одну и ту же воду монотонно из чашки в чашку, из стакана в блюдце или включать и выключать торшер, любуясь светом.

Конечно, это странно, даже непривычно. Порою кажется, что не ребенок первым обратил свое внимание на тот или иной предмет, а сам предмет вдруг оказался для него магнитом, притягивая и диктуя, что с ним надо сделать. И никакие просьбы взрослых не могут отвлечь малыша от этих дел. Он просто игнорирует все просьбы, как будто бы их не было вообще и он не слышал их, да и не хочет слышать, предпочитая не общаться лишний раз с людьми.

Ему гораздо лучше быть наедине с самим собой, без посторонних. Контакт же с взрослыми способен довести его до полного изнеможения, общение подобно пытке, особенно с чужими, незнакомыми людьми. Поэтому малыш любым путем отстаивает свой покой. И если мы его пытаемся знакомить с посторонними, он просто устремляет на них свой пустой и безразличный взгляд, смотря сквозь них, не видя их глаз и их лица, как будто перед ним не люди, а туман, давая в лучшем случае лишь односложные ответы: «да» или «нет» и больше ничего. Гораздо чаще он презрительно молчит, «набравши в рот воды», давая понять своим внешним видом, чтоб собеседники ушли, или, когда его не понимают, уходит от назойливости взрослых сам.

Скопление людей для малыша невыносимо, он чувствует себя при этом так, как будто ему перекрыли кислород. Поэтому ребенок даже для прогулки обычно выбирает самые уединенные места. Попробовали отдать в детский сад. Что было! Он всех детей перекусал, перецарапал и убежал при первой же возможности домой, не зная точную дорогу. И главное, что он ее нашел.

Вообще он часто агрессивен, особенно тогда, когда чем-то недоволен. Агрессия ему – как средство обороны. Другое дело, непонятно, от чего ему обороняться.

Короче говоря, Вы сами видите, что мой малыш – загадка. Загадка для меня, всех близких и друзей. Его не поласкаешь, не обнимешь. Он не дает себя поцеловать. Все время недоступен всем, как крепость, которую и штурмом не возьмешь.

И если раньше мы в семье гордились тем, что он не ординарный, что не стандартный, не такой, как все, теперь же фокусы его, чудачества и странность заставили задуматься нас всех всерьез о том, что это значит и хорошо ли это в самом деле для ребенка? Не кроется ли здесь двойное дно? Быть может, это просто проявление болезни… Поэтому пришли мы на прием…

Попробуем немного разобраться, что в самом деле происходит с таким ребенком? По-видимому, в данном случае действительно мы видим ранний детский аутизм.

«Синдром раннего детского аутизма» впервые был описан американским детским психиатром Л. Каннером, исследования которого в этой области продолжили австрийский ученый Г. Аспергер и русский С. Мнухин.

В настоящее время известно четыре группы аутизма.

К первой группе относятся дети, полностью отрешенные от окружающей их действительности. Это самая тяжелая группа.

Вторая группа характеризуется тем, что входящие в нее дети постоянно отвергают происходящее, склонны к консерватизму и делают только то, что им нравится делать.

К третьей группе уже относятся дети, воспринимающие окружающий мир, однако собственные интересы для них гораздо важнее этого мира.

Такие дети практически не приспособлены к жизни. Они постоянны в своих увлечениях какой-нибудь одной и той же деятельностью, не всегда понятной родителям.

А дети четвертой группы – это практически здоровые дети, о наличии синдрома аутизма у которых не догадываются как их собственные родители, так и педиатры, но со своими специфическими особенностями: очень чувствительные, ранимые и беззащитные, патологически зависимые от взрослых и слишком правильные.

Собственно, детей третьей или четвертой группы имеем мы в виду, пытаясь рассуждать о странностях обычного ребенка. Дети третьей и четвертой групп – это дети, принимаемые нами за обычных, правда, со своими не всегда приятными для нас «изюминками».

Почти все великие художественные произведения XX века аутистичны – «Доктор Фаустус» Томаса Манна, «Улисс» Джойса, «В поисках утраченного времени» Пруста, «Шум и ярость» Фолкнера, «Человек без свойств» Музиля, «Игра в бисер» Гессе, «Бледный огонь» Набокова. То же самое относится к музыке XX века: Стравинский, Прокофьев, Шостакович, Булез, Штокгаузен. Вся реальность XX века как бы попадает в воронку аутистического мышления, реальность насквозь символизирована, семиотизирована, концептуализирована. Важна логичность, непротиворечивость построения, а его отношение к реальности (которой, вероятней всего, как таковой вообще нет) имеет второстепенное значение. Известно, что когда Гегелю сказали, что некоторые его построения не соответствуют действительности, он холодно заметил: «Тем хуже для действительности». Вот классическая аутистическая установка.

Что касается детей двух первых групп, там диагноз выставляется довольно рано и вся их дальнейшая судьба связана с лечением в больницах.

Заподозрить склонность ребенка к аутизму, за исключением самых легких случаев, можно уже в первые месяцы жизни младенца. У такого ребенка отсутствует комплекс «оживления на человеческое лицо». Он не умеет… улыбаться и не высказывает никаких эмоциональных реакций, когда с ним пытаются контактировать даже родители. Если берешь такого младенца на руки, он просто безэмоционально повисает на тебе. Эти дети настолько слабо реагируют на слуховые и зрительные раздражители, что порой кажутся близким людям слепыми и глухими.

При менее выраженных симптомах аутизма родителей обычно уже рано начинает беспокоить, что им не удается установить с собственным ребенком хотя бы контакт глаз, что его невозможно иногда даже погладить, как будто близкие все ему люди для него чужие.

Откуда же им знать, что их ребенок имеет нормы только для себя, хотя и они тоже чем-то схожи довольно часто с нормами напоминающих его детей.

И если Ваш «прокрустовый» ребенок, если вообще возможно так назвать детей, вмещающихся в заготовленное нами специальное прокрустово ложе нормы, обычно к трем годам уже осознает «границы» тела и своей души, пытаясь выделить себя из окружающей среды и перестав отождествлять себя со своей матерью, то наступление подобного этапа у аутичного ребенка может затянуться или не наступить совсем.

Так что кризис трехлеток – «Я сам», ему не грозит. Он еще в этом возрасте просто не в силах понять, что вообще означает «Я сам».

Аутичный ребенок нередко не совсем понимает, что вокруг, что помимо него есть другие. Он вообще ощущает наш мир по-другому, живя в собственном мире желаний и грез. Неконтактность детей объяснима постоянною жаждой контактов их с самими собой. Лучший друг для ребенка – он сам. И поэтому, даже играя с детьми, он играет по собственным правилам, ну а чаще всего параллельно со сверстниками.

Ему не интересен ровесник, привлекает не он, а все то, что в руках у ребенка, с которым играет: от гвоздя до машинки. Для него просто важен объект, человек не имеет значения.

Так что и создать естественные человеческие коммуникативные связи ему конечно же не под силу. И если в раннем возрасте это еще как-то может компенсироваться чем-то другим, то по мере взросления ребенка и поступления его в детские коллективы – сад и особенно в школу – неумение общаться со сверстниками и взрослыми людьми становится одной из самых существенных проблем в его жизни.

Социальные трудности связаны также с тем, что такой ребенок интуитивно не ощущает, как надо вести ему себя со своим собеседником в данный момент. К сожалению, им руководит так называемая слепота разума, потому что ему не понять всевозможную витиеватость всех мыслей другого, подтекст и недомолвки, намеки, нюансы, оттенки…

Он не чувствует языка тела другого, языка мимики, взглядов, выражений лица.

Он всегда понимает все только буквально. И со всей своей прямолинейностью говорит без зазрения совести правду-матку тому, с кем общается, не пытаясь задуматься, как это все отзовется в дальнейшем на нем.

И конечно же все отзывается – в бесконечных насмешках над ним, унижениях, неприятии и отторжении.

Сверстники издеваются часто над ним, оскорбляя, навешивая ярлыки. В общем, он превращается в жертву, изгоя, испытав на себе школьный буллинг – вариант дедовщины. И в ответ – замыкается снова в себе, не поняв, что причина всего – лишь он сам.

Так что это взаимное непонимание между детьми-аутистами и ровесниками их, но неаутистами, создает трудности в социальных контактах, в адаптации к школе, где к тому же у них постоянно проблемы также с учителями, ведь они могут «ляпнуть» такое, от чего встанут волосы дыбом даже у педагогов, подрывая своими высказываниями монументы их авторитетов. И конечно, никто не погладит за это по головке такого ребенка.