Алессандро Надзари - MCM
То было двадцать восьмое мая. День всегда предсказуемый астрономически, но никогда — по последствиям. Ещё никогда не была экранирована столь огромная территория, ещё никогда на такой территории не собиралось так много людей — и это несмотря на понедельник. «Уж если где мёдом намазано…» И ещё никогда на такой территории с таким количеством народа не было такого объёма потоков, готовых забурлить и вскипеть.
Впрочем, первая половина дня выдалась на удивление спокойной. Не встречались ни помешанные, ни бесстыдные миноры, ни прочие подозрительные личности, даже в целом по городу, вроде бы, уровень преступности был ниже обычного. Но урбматерия не обманывала: она, как и полагается в подобный день, не была тиха и стабильна. Штабу пришлось поднимать весь резерв, однако не столько для ликвидации уже появившихся прорывов — их-то тоже было меньше ожидаемого, сколько для неминуемо последующих, компенсирующих утренний недостаток. Вот этим-то закладыванием будущего, обеспечивающим ситуации суммарную естественность, и пытались пресечь настороженность Селестины. Да что там: её в «выставочный» патруль-то сегодня сплавили, лишь бы сама во всём убедилась.
Что ж, напарницы, как и в прошлые разы, начали обход с воспроизведения маршрута Селестины той ночью. Снова сельскохозяйственное, котельное и уже транспортное оборудование, вновь смотрители Выставки и отлынивающие от лекций «латиняне» встретили странную парочку механоманок полным непонимания и удивления взглядом.
— Вы что, никогда не видели бициклисток и автомобилисток, чтобы так бесстыдно глазеть?
— А то как же? Еженощно в Cafe d'Harcourt!
— Да как вы… Да как ты, хамло, смеешь? Сейчас твоя щётка под носом мне сапоги чистить будет!
— Тише, тише, дорогая, идём отсюда. — И уже на достаточном расстоянии: — Что ты?
— Да ничего я! Я, я вообще ничто! Пустой звук! «Не беспокойся, всё в норме». «Редко, но бывает». Гр-р. Прости, милая.
— Давай-ка на воздух, здесь мы не узнаем ничего нового.
Они вышли на боковую улочку, примыкавшую к ограде и послужившую пристанищем дополнительных павильончиков, преимущественно подсобных, однако и на ней зачем-то предлагали оценить и резину, и баварское пиво — прямо по соседству. «Миноры встречаются даже тут».
— И вот здесь ты смогла спрятаться от тренированного мужика с грудой новейших штуковин? О, а стекло-то уже вставили. Любопытно, списали на жирного голубя или на отлетевшую от экспоната пружину?
— Я только сейчас вообще осознала, как далеко от тебя была. Будто одной секции тогда и не существовало. Вот этой, художественной. Сразу Дворец оптики, марео— и синеорама… небесная сфера и… О-о…
— Что, падение?
— Разве что моих интеллектуальных способностей. Я дура. Смотри, смотри, что рядом со сферой! Как я вообще могла это не только проглядеть, но и вовсе не учесть?
— О-о. Вокзал Марсова поля. Ладно, я тоже не лучше.
— Вот мы и нашли несколько соломинок. Уже в этом ты была права.
— А ты — в том, что это не всплеск. Кажется, что-то во всём этом мы понимаем. Да только папá больше утвердился в мысли, что никаких «включений» и «соломинок» не было. Задержанный экранированием отток.
— То есть его не смущает, что оно слилось куда-то не туда? Ты же потом указывала, что единой воронки вниз нет?
— Указывала, но если её не было видно на флюграмме, то это, чисто технически, означает, что периметр и впрямь сработал.
— Да, но вокзал? Неужто в штабе вот совсем не придали этому хоть какое-то значение?
— Какое-то — несомненно.
— То есть ничего, что это тоже может быть частью плана?
— Сели…
— Сама рассуди: вот та сфера, вот пустота вместо моста, вот урбматерия, с которой сцедили умбрэнергию, а вот… их доильный аппарат.
— Очаровательное сравнение.
— Очаровательнее то, что на вокзалах традиционно запутываются и наслаиваются потоки, которые отследить невозможно, а если злоумышленники умеют ещё и передавать команды с одного уровня на другой, то перспективы и вовсе безграничны: любой мостик над путями, любой переход, любой переезд — и всё.
— «Они»? Уже не «он»?
— Во-первых, один «он» у меня уже есть, не хочу запутаться…
— До чего порядочная девушка. Ай!
— Ай!
— Ну, не на людях же!
— К-хм. Во-вторых, это уже настолько План, что для его подготовки и осуществления нужны несколько участников.
— Н-ну как скажешь.
— Ты мне хоть немного веришь?
— Ох, старые боги подмигивают таким перипетиям. Отказываться принять это за их знак будет невежливо и неучтиво.
— Дай я тебя расцелую!
— Для публики, полагаю, безумств на сегодня и без того хватит. Слушай, — посмотрела она на предплечье, — пока всё спокойно, а до главного события ещё далеко… Как тебе идея немножко отвлечься? Мы же на Выставке, а я хочу посмотреть же что-нибудь без оглядки на обязанности.
— Да уж, безумством сегодня заражены все. Ай!
Так они, с соблюдением всех правил приличия, и переместились к Малому дворцу. Есть пока не хотелось, так что проигнорировали возможность подкрепиться в «Ледуайен», предпочтя свежий аромат садиков, обрамляющих «дворцовую» часть Выставки и её светлые, лишённые прокуренной желтушности песчаника контуры, сколь угодно противные критикам без доступа к власти, и позолоту декора, яркую, ещё не омрачённую завистью и жадностью. Видели они и лениво взмывающее к своим собратьям облачко — ах, жаль, не успели на рейс! Но ничего, откуда-то за Гранд-Пале доносилась музыка.
Музыка! Скорее, скорее туда! Оркестранты пользовались отсутствием надзора, а потому закатывали мелодии шансонеток. Селестина и Сёриз пустились в пляс, каблуки высекали из придорожной пыли искорки, юбки их развеивались в лисьи хвостики, а ис-диспозитиф Сёриз только и поспевал дарить всем вокруг внезапных солнечных зайчиков, будто бы от хозяек хвостиков и драпавших. Смех! Когда в последний раз они были столь же беззаботны? Да неважно — они счастливы сейчас. Они могли бы взмыть к небесам и без дирижабля, не было ни лишней ноши, ни лишних попутчиков… Но был взгляд какого-то, по-видимому, администратора, вперившегося в музыкантов, покорных его бюромантии и переключившихся на другие сочинения, более спокойные и присталые державности архитектурного ансамбля. Через каких-то полгода, после снятия экранирования, это видение Дворцов станет официальным. Не одной из возможностей, но основной оптикой измерения потоков и каналов, пересекающих здания и транслируемых ими, которое устанавливает правила и законы их связи. Но пока что… Пока что это не их забота. Танцы аж вскружили головы и помрачили сознание, на миг потухли краски мира, до того необычайно яркие, — отчаянными ли стараниями музыкантов, сопрягающимися ли стихиями, собственной ли подруг расположенностью. Фуф, скорее искать рикш — и на Эспланаду.
Само название, конечно, несло отпечаток разрушения, потери и неполноты, но не потому ли нынче Эспланада инвалидов отдана под всё созидательное и необычайно мирное, соперничающее лишь красотой. Не красив ли даже такой приём, как упрятанные под пешеходную зону железнодорожные пути вокзала Инвалидов? «Ой, нет-нет, это всё позже».
В полную противоположность Дворцам место было лишено историчности. Оно связывало не во времени, ведь для всех оно было одним — современностью, но в пространстве. С восточной стороны у ограды расположились особняки провинций Шестиугольника: Пуату, Арле, Прованс, Бретань, иллюстрирующие их нынешние жизнь и уклад — ну ладно, без небольшой ретроспективной справки не обошлось, однако она не в акценте. Но что же это перед ними? Ах! Скорее внутрь! В павильоне открыли свои филиалы «Bon Marché», «Louvre», «Printemps» — бокалы золотистой амброзии меж кувшинов с водой и чернилами! «Вернёмся сюда ночью и оставим себе что-нибудь на память! Ну! Ну-у… Ну тебя». Нашлись даже украшения от дома «Тиффани» и других мастеров ар-нуво, вдохновлявшихся, помимо прочего, и египетской темой: здесь и сапфировые скарабеи, и изумрудные стрекозы, и рубиновые скорпиончики — в меру шокирующе и провокативно. «Вот бы папá это всё видел!»
А что же ближе к Военной школе и с западной стороны? Мебель, обивка, обои, столовые приборы, элементы декора из бронзы и железа — всё также в новейших и проверенных вкусом стилях. Надоедает ли, что все устремились в одно русло? О, нет-нет, не в ближайшее десятилетие — и пока не выродится в массовое да штампованное. «Мне нужно посидеть на этом диванчике!» «Мне нужна эта лампа!» «Мне нужна книжка, подходящая этому дивану и этой лампе!» «Мне нужна книжка, подходящая мне, сидящей на этом диване и читающей в свете этой лампы!» «Фуф, и правда что пора присесть».
После отдыха, чтобы вновь не утруждать себя, отчего бы не прокатиться на уже знаменитой самодвижущейся дороге? «Да они подбираются к нашему способу перемещения!» — подмигнула Селестина. Привычные к внезапным ускорениям, в отличие от многих дам, а то и жантильомов, подруги смогли удержаться на самой быстрой дорожке троттуар-рулан со скоростью, достойной иного творения братьев Рено или Мор. Оторваться от городской суеты. Вознестись и окинуть взглядом дома — те самые, иктерические — на авеню Рапп и Боске, рю де Гренель, Сен-Доминик и де л’Юниверсите, поневоле превратившиеся в заповедник седьмого округа и фактически варившиеся в собственном соку ввиду ограничения сквозных потоков экранированием выставки. В какой-то мере, впрочем, это было справедливо: если на Выставке были антропопарки, представлявшие жизнь людей определённой эпохи или местности, включая город-хозяин предыдущих веков, то отчего не быть и такому же парку, посвящённому нынешней жизни самих горожан? Вы видели народы и племена, покорённые великими нациями, а не желаете ли свысока взглянуть на «воспетый» Бальзаком лё Фобур и его обитателей? Захватывает.
