Элоиза Джеймс - Три недели с леди Икс
Она что-то пискнула – кажется, снова попыталась произнести «Нет!»… или, что еще хуже, «Да!».
Но Торн, казалось, ничего не слышал. Пальцы его уже ласкали нежные завитки на ее лобке. В тот момент, когда пальцы его скользнули глубже, рот Индии раскрылся в крике, который Торн вовремя заглушил поцелуем.
От поцелуя Торна и ласки его пальцев сознание ее словно заволокло горячим туманом: голова закружилась, она ничего не видела, почти не могла дышать… И она прижалась к нему, а умелые пальцы разжигали пламя в ее чреслах, и вот оно уже вовсю бушует, и жар желания уже не унять, не сдержать…
– Нет! – одними губами прошептала она, отрываясь от его рта. – Ты полдня провел наедине с Лалой и теперь… теперь пришел ко мне… Ты не можешь больше быть со мной, ведь ты обручен!
Торн взглянул прямо ей в глаза. Видно было, что он изнемогает от желания, но тем не менее совершенно сбит с толку.
– Я ни с кем не обручен. Я не говорил о браке ни с Лалой, ни с какой-либо другой женщиной.
Индия уставилась на него. Боже, как трудно собраться с мыслями, когда все тело сотрясается от судорог страсти! Пальцы Торна замерли, но он не убрал руки.
– Ты… ты уверен, что пока не обручен? Даже неофициально?
Торн кивнул. Глаза его потемнели и цветом походили теперь на штормовое море, а волшебные пальцы вновь затеяли свою тайную игру. Они поддразнивали, повелевали – тело ее то блаженно расслаблялось, то вновь выгибалось дугой…
Словно Индия ждала… ждала чего-то…
– Когда-то я говорил с отцом Лалы, но, учитывая обстоятельства моего появления на свет, он пообещал мне подумать, а прежде заручиться одобрением леди Рейнзфорд. Я никогда не просил у Лалы ее руки.
Голос его звучал уверенно, и Индия тотчас поверила Торну. Чья вина в том, что Лала возмечтала о браке с ним? Может быть, каждая вторая женщина Лондона втайне мечтает выйти за него…
Но эта мысль тотчас куда-то сгинула, потому что Торн приподнял ее на одной руке – без усилий, словно пушинку – и расстегнул бриджи. Когда тела их вновь соприкоснулись, Индия ахнула и обвила ногами его бедра.
– И сегодня я не был с Лалой, – прорычал он ей на ухо, прерывисто дыша. – Я почти весь день провел на резиновой фабрике, пытаясь наладить эту чертову машину!
– О-о-о, – выдохнула Индия, когда головка его естества уперлась в ее нежную податливую плоть.
– Ты позволишь? – спросил он, глядя ей прямо в глаза. Руки ее обвились вокруг его шеи. Она не могла сказать ему «нет» – с тем же успехом можно было приказать солнцу не вставать… Индия слегка качнула бедрами – и в тот же самый момент он вошел в нее.
Она закричала бы, но Торн вовремя закрыл поцелуем ее рот, и язык его задвигался в том же бешеном ритме, что и его плоть внутри ее. По телу Индии разлилась восхитительная сладость, а Торн не останавливался, слегка придерживая рукой ее спину.
Оба они, кажется, сошли с ума, мельком подумала Индия… нет, мыслить она была не в состоянии. Сейчас она могла только чувствовать: его сильные руки, слияние их горячих тел, мощные движения внутри ее – он упивался ею, словно самой жизнью…
И тут…
И тут голова ее судорожно запрокинулась, а все тело сотрясла судорога – Индия словно падала в глубокий колодец, до краев полный звезд… и на конце каждого ее пальца сияла звезда. Это было так сладко, что почти больно. И это длилось и длилось целую вечность…
Торн что-то простонал, уперся в стену и…
Это было иначе. Ощущения были совсем другими. Он был глубоко в ее недрах, дыхание его прерывалось, бедра мощно двигались. Он полностью перестал себя контролировать…
Он был словно голодающий… нет, словно одержимый. И с этой мыслью Индия вновь содрогнулась в блаженной судороге, подчиняясь этому волшебному ритму… ритму его бешено бьющегося сердца.
Мгновение спустя дыхание Индии со всхлипами вырывалось из ее груди, руки Торна продолжали сжимать ее бедра. Он прислонился к стене, ловя ртом воздух. Они стояли безмолвно, тело ее блаженно обмякло, а разум будто уснул.
Но вот мало-помалу Индия начала что-то соображать – и ахнула в ужасе:
– Торн, ты не использовал «французское письмо»! Ты забыл…
Она услышала его судорожный вздох, а затем он произнес слово, какого прежде она ни разу от него не слышала, даже в минуты гнева. Впрочем, она знала, что оно означает… Руки его разжались, и он выпустил Индию – так ребенок роняет на пол котенка. Индия неловко приземлилась, пошатнувшись на изящном тонком каблучке своей итальянской туфельки – ей удалось устоять на ногах, лишь вцепившись изо всех сил в его рукав.
Но он этого даже не заметил.
Индия знала, о чем он сейчас думает. Теперь она вынудит его жениться на ней! Заманит в ловушку, украдет у милой, нежной Лалы. Черта с два!!!
– Прежде я никогда не терял над собой контроль! – простонал Торн.
– Я уверена, что все в порядке! – защебетала Индия, самой себе напоминая сейчас Аделаиду. – Моя мать много лет пыталась забеременеть второй раз, но ничего так и не вышло!
Отпустив рукав Торна, она расправила смятые юбки, стараясь устоять на дрожащих ногах.
– У моего отца шестеро незаконнорожденных отпрысков! – глухо сказал Торн. – А если бы он женился на твоей матери, то, возможно, у тебя сейчас было бы штук семнадцать братьев!
– Чушь! – насупилась Индия. – Позволь напомнить тебе, что у Элеанор лишь один сын! Понимаю, сколь болезненна для тебя эта тема, однако позволь тебя заверить: все обойдется. Аделаида рассказывала мне… ну, в общем, зачатие происходит лишь в определенное время месяца, так что в ближайшее время отцом тебе не быть!
Торн хмуро смотрел на нее, сжав губы в ниточку. А Индия вдруг почувствовала себя настолько униженной, что едва не расплакалась.
Одно дело – заняться любовью в спальне и сохранить об этом романтические воспоминания. Но Торн просто затащил ее в чулан, задрал ей юбки, словно грошовой шлюхе!..
Но хуже всего было то, что ей это понравилось. Она сама молила его сделать это с ней, при этом зная, что он женится на другой. И что эта другая мечтает об этом браке!
Индия сама себя унизила. И никто, кроме нее самой, ни в чем не повинен! Индия ненавидела, презирала себя…
Да, она во многом винила родителей, но они никогда не совершали подобного преступления! Да, они плясали нагими под луной, но намерения их были чисты – и что с того, что крестьяне из окрестных деревень их не поняли? Отец и мать Индии искренне веровали в Диану, богиню Луны…
И они никогда не делали такой гадости: даже будучи мужем и женой, не совокуплялись украдкой в чулане, где их в любой момент могла застигнуть прислуга. Они уважали друг друга – нет, обожали друг друга!
Впервые в жизни Ксенобия своим поведением оскорбила память родителей!
– Мне надо идти, – проронила Индия. Уж что-что, а расплакаться она себе не позволит!
– Нам надо поговорить, – сказал Торн. Низкий голос его звучал взволнованно.
– Но это невозможно! В любой момент в коридоре может появиться кто угодно!
Взгляды их встретились, и она словно увидела себя его глазами: с губами, распухшими от яростных поцелуев, с растрепанными волосами… да и пахло от нее сейчас мужчиной!
– Я иду к себе в комнату! – объявила Индия. – Ничего этого не было. И никогда не будет впредь!
Индия оттолкнула Торна, отдернула бархатный полог и опрометью бросилась на черную лестницу. Когда ей удалось незамеченной прокрасться в свою спальню, Индия готова была вознести благодарственную молитву богине Диане.
На всякий случай…
Глава 28
Торн чувствовал себя так, словно, идя по оживленной улице, был поражен молнией. Она не тронула никого из толпы, а его сразила наповал. Он словно ощущал всем своим существом мощный разряд электричества, от которого не было спасения…
…Что, черт подери, с ним творится? Неужели он и впрямь лишился ума? Когда Индия за обедом вдруг перестала обращать на него внимание, все вокруг словно померкло. Она просто повернулась спиной к нему и принялась любезничать с Вэндером.
В тот момент, как ни стыдно было это сознавать, Торн едва сдержался, чтобы не сгрести ее в охапку, не отнести в свою спальню и… Лишь самоконтроль помог ему в тот момент.
Но после ужина, застав Индию беседующей с Флемингом, он уже не смог себя сдержать. И обошелся с ней словно отъявленный разбойник с уличной девкой – оставалось лишь швырнуть ей в лицо соверен! К тому же позабыл всякую предосторожность!..
Вполне естественно, что на лице ее было написано отвращение! Когда они впервые занимались любовью, он ведь пообещал ей, что позаботится о том, чтобы она не понесла…
И вот теперь Торн стоял, прислонившись к стене, и с губ его рвался поток грязных ругательств. И адресованы они были исключительно ему самому. Да, он женится на ней, и это не обсуждается!
Но он до сих пор не мог понять, как случилось так, что он пренебрег привычными мерами предосторожности. Да что там, ни о каких «французских письмах» он даже не вспомнил! Хотя непоколебимым принципом Торна Дотри было всегда использовать «французские письма» при общении с женщиной. С любой, кем бы она ни была!
