Сара Бауэр - Грехи дома Борджа
– Тобой?
Чезаре пожимает плечами.
– Неважно. Дело в ином.
Он поворачивается ко мне лицом, глубже зарываясь в подушки, и я понимаю, финал рассказа не за горами: Чезаре снова готов для любви. Я обнимаю его и притягиваю к себе.
– Я захватил Урбино, потому что мог это сделать, – шепчет он, – хотел это сделать, потому что никогда больше не буду ничьим пленником. И я никогда больше не стану исполнять ничьей воли, кроме собственной. – Теперь он зависает надо мной, и его волосы закрывают наши лица, когда мы целуемся, и я тянусь навстречу его желанию…
– Дон Сесар!
В мгновение ока он на ногах, натягивает рубашку через голову, откидывает волосы с глаз.
– Микелотто.
Время возобновляет ход.
Микелотто стоял, прислонившись к белой мраморной колонне и скрестив ноги, с видом человека, который видел все это раньше. Через плечо он перебросил пояс от меча Чезаре, там же висели хозяйские шпоры, а в руке держал черный плащ рыцарей Святого Иоанна, в котором Чезаре прибыл в Феррару в другой жизни.
Пока я копалась в подушках в поисках одежды, он сообщил:
– Приехал Сальваторе. Говорит, что перехватил донесение кардинала Орсини, которое тот отправил Вителлоццо. А еще он привез оценку фортификационных сооружений Сан-Лео, какую вы просили сделать Леонардо.
– Значит, началось. Хорошо. Теперь вскроем нарыв раз и навсегда.
Микелотто подозрительно покосился на меня, пока Чезаре натягивал бриджи.
– Опасаться нечего, – ответил он на немой вопрос лейтенанта.
И действительно, чего опасаться? Я понятия не имела, о чем толковал Микелотто, хотя вскоре об этом заговорит вся Италия.
Микелотто бросил плащ хозяину. Чезаре надел его через голову и вышел из лоджии. Пристегивая меч, он повернулся ко мне и произнес:
– Попрощайся за меня с сестрой. Скажи ей… скажи ей, что Рождество мы проведем вместе.
Улыбнулся, послал мне воздушный поцелуй и был таков. Последнее, что помню, – звон его шпор, заглушаемый каким-то едким замечанием насчет состояния дороги в Милан. Тут мне на ум пришло высказывание Плотина, любимое моим отцом: «Жизнь каждого практичного человека – это колдовство».
Не знаю, как долго я пролежала полуодетая на лоджии. Тело ныло от неутоленного желания, тем не менее когда я потянулась, то руки и ноги плохо слушались, словно я находилась под водой. Воздух удушливо раскалился, я покрылась липкой испариной, а пятно на правой ягодице, оставленное семенем Чезаре, казалось холодным клеймом. Это заставило меня шевелиться, я испугалась, как бы моя девственная кровь не запачкала подушки донны Лукреции. Что со мной будет, если это обнаружится? От стыда горели щеки. Перекатившись на бок, я взглянула через плечо. Слава богу, ни на моей коже, ни на подушках не было ни пятнышка. Я вспомнила, что говорила Анджела насчет верховой езды, вспомнила кое-что из того, что мы с ней вместе творили. Моя девственность ускользнула от меня, как вор в ночи, не оставив следа.
Я собрала вещи и начала одеваться, разглаживая смятую сорочку, зашнуровывая лиф неловкими пальцами, которые отказывались подчиняться. Я торопилась, и потому у меня плохо получалось. Опасалась быть застигнутой в таком виде там, где находиться не имела права, однако подобная перспектива вселяла в меня восторг. Я стала женщиной в объятиях мужчины, которого обожала. Он мог взять себе любую женщину, какую только хотел, а выбрал меня.
Прогремел гром. Боги, похоже, придерживались другого мнения. Я с вызовом улыбнулась, пока застегивала обувь. Первые капли дождя громко застучали по восковым листьям апельсиновых деревьев, легли темными пятнами на мощеном дворике. Но никакая летняя гроза не могла испугать меня, ведь я стала любовницей Чезаре Борджа, человека, которого римские сплетники называли сыном Бога. Отныне те, кто будет смотреть на меня, увидят на моем теле отпечаток его страсти, а в глазах – отражение его огня. Кто бы ни прошел мимо меня на улице, почувствует аромат жасмина, прилипший к моим волосам.
Я едва могла дождаться, когда расскажу обо всем Анджеле. Между любовниками происходит такое, что, подобно древним фрескам на стенах катакомб под улицами Рима, рассыпается в пыль, стоит его вынести наружу. Как мне объяснить Анджеле, что истинное изменение во мне произошло благодаря не физической близости, а силе слова? Я словно получила пороховой ожог, когда услышала признание ужасного Валентино в том, что он был неуклюжим юнцом, действовавшим матери на нервы, и очень любил турецкие сладости. Вот этот самый юнец во взрослом мужчине и сделал из меня женщину.
Волоча ноги, слегка пошатываясь, как полоумная с бельмом на глазу, что продает весной фиалки у Порта-Маре, я вернулась в Торре-Маркесана. Дождь лил как из ведра, закрывая своей пеленой пустую площадь, стекая потоками с арок. Я шла, ощущая во всем теле незнакомую доныне боль – натруженные мышцы бедер, распухшие губы, исколотый бородой Чезаре подбородок, жжение в интимном месте, отчасти даже приятное. Чезаре ушел, он ничего не обещал, и мое тело теперь приучало меня к расставанию.
А вскоре сквозь сырые запахи старых промокших стен и замшелых канав ко мне пробился аромат розмарина. Я остановилась возле куста, подстриженного в форме меча, чтобы вдохнуть его запах. Розмарин на память. Я посмотрела вниз, в ров, вода в котором из-за дождя была словно изрыта оспинами, и подумала о младенце, спящем в мягкой грязи среди безмолвных рыб. Как правильно все-таки, что он оказался там, этот ребенок, отказавшийся дышать еще до того, как был вытолкнут на воздух. Мое чутье меня подвело, зато чутье Чезаре сработало идеально. Мне еще повезло стать избранницей герцога Валентино, носящей стигмату его страсти.
Раскат грома прямо у меня над головой согнал пару лебедей, плавающих во рве, и привел меня в чувство. Только сейчас я сообразила, что ноги промокли насквозь, а туфли, вероятно, испорчены. Но что еще хуже, к этому времени меня уже наверняка хватились. Нужно постараться незаметно пробраться к себе и переодеться. Если повезет, то прислуга, занятая уходом за донной Лукрецией, меня не увидит. Однако я надеялась, что Анджела окажется в нашей комнате, завернет меня в полотенце и выслушает мое признание.
– Ну и ну, моя дорогая, отличная погода, чтобы побездельничать в апельсиновом саду. – Ферранте придержал открытую дверь в конце аллеи. – Я пошел выразить соболезнование вашей хозяйке и нашел ее в очень раздраженном состоянии из-за того, что пропал ее ангел-хранитель. Она пожаловалась, что герцог Валентино уехал, даже не попрощавшись, а вы исчезли. Я предположил, что вы отдыхаете, но оказалось, что вас видели. Сплетня, как запах вареной капусты, легко проникает в каждый уголок дома. Должен сказать, выглядите вы… хм, постарайтесь-ка стереть улыбку с лица, прежде чем войдете к мадонне. Она только что потеряла ребенка. И еще об одном вам следует узнать до встречи с ней. Очередная потеря. Рабыня, Катеринелла.
А я совсем забыла о ней!
– Она висит в клетке на башне Леоне, – продолжил Ферранте бесстрастным тоном. – С деревянной табличкой на шее: «Катеринелла, рабыня, выставлена по приказу досточтимого дона Альфонсо за непочтение к его благородной супруге, герцогине Лукреции».
Мы уставились друг на друга. Мы оба знали, кто на самом деле стоит за приказом дона Альфонсо.
– Ваш возлюбленный и его сестра питают друг к другу необъяснимую любовь, – добавил Ферранте, и я опустила голову.
– Как долго она должна там провисеть?
– Пока не умрет. В такой жаре, без воды, это произойдет быстро. И за это мы должны благодарить Бога.
У каждого своя цена, как сказал Чезаре.
– Но ведь идет дождь. Мы должны вызволить ее оттуда.
Ферранте взглянул на меня так, будто я предложила сместить луну с орбиты или попросить солнце светить в полночь.
– Каким образом? И что мы будем с ней делать? Альфонсо не позволит вашей хозяйке взять ее обратно, даже если она захочет, после того как девушка проявила такую нечестность.
– Она не крала, Ферранте, она была… впрочем, неважно. Но она не крала, я знаю. Как подвешивают клети? Мы сделаем то же самое, только в обратном порядке.
– Тюремщики просто перекидывают их через парапет на цепях, что крепятся к кольцам на крыше.
Я представила, как клеть крутится и бьется о стены башни, отскакивая от фронтонов и оконных рам.
– В таком случае будет не очень сложно втянуть ее наверх. Катеринелла весит не больше ребенка, впрочем, не поручусь. – Иногда она мне казалась древней, как сама Африка.
– Виоланта, будьте разумной. Это невозможно сделать. Нас вычислят. Альфонсо все равно прикажет убить рабыню и нас заодно накажет.
– А что он нам сделает? Он пока не герцог. Кроме того, мы оба знаем, что не он вынес приговор, что бы там ни говорилось на табличке. Мы это сделаем. Но нам нужен помощник. Как насчет Витторио?
Ферранте вздохнул.
– Витторио – прихвостень Чезаре. Я терплю его, Виоланта, потому что он обладает некоторыми… чертами, которые я нахожу неотразимыми. Чезаре это знает. Вот почему он выбрал Витторио для сопровождения донны Лукреции в Феррару.
