Чарльз Мартин - В объятиях дождя
А внизу водонапорная башня извергала дурно пахнущую, застоявшуюся воду вместе со сгнившими сорняками и почерневшей глиной. Если учесть размеры цистерны, вода будет течь всю ночь и значительную часть завтрашнего дня, а может, и целый день.
В два ночи раздался телефонный звонок. Я нажал на кнопку «конец разговора», но через несколько секунд звонок раздался снова.
– Да!
– Такер?
– В чем дело?
– Это Мэтт.
– Что за шутки! В чем дело?
– Ну… – и он замолчал, очевидно, оглядываясь вокруг. – Я стою в амбаре рядом с кофеваркой и говорю с тобой по телефону…
Возможно, мне не следовало задавать ему прямой вопрос:
– Мэтт… ты зачем мне звонишь?
– Когда ты сегодня меня увозил, я дотронулся до ручки твоей автомашины, а она такая грязная. Я хочу ее почистить. У нас есть какие-нибудь чистящие средства?
Мне хотелось спорить с Мэттом и уговаривать его отказаться от своего намерения.
– Посмотри в шкафу под кофеваркой. Моз там что-то оставлял. А за тобой, на другой полке, есть отделение с чистящими салфетками, губками и тому подобным.
Я был раздражен и говорил резко, отрывисто, и сам чувствовал это, поэтому, когда повесил трубку, понял, что сейчас оно начнется.
«Дитя мое, ведь это твой брат. Ведь он только спросил тебя, потому что боится мыть твою машину без твоего разрешения».
Я схватил ее фотографию и положил лицом вниз на Библию.
«Разве это хорошо с твоей стороны?»
– Уходи! – громко сказал я. – Мне нужно целую неделю проспать, чтобы наконец выспаться!
«Но не прежде, чем ты признаешь, что я права!»
Я сел, включил свет и поднял фотографию:
– Ты права! Но нельзя ли отложить это дело до утра?
«Такер, Мэтт страдает каждую секунду, каждый час и каждый день. Если ты устал, то что же говорить о Мэтью?»
Я снова поставил портрет, натянул джинсы, напялил рубашку с короткими рукавами и пошел наверх. На улице было довольно прохладно. Мэтт завел мою машину в амбар и направил на нее свет всех ламп. Когда я вошел, он ее уже вымыл, вытер и начал вощить. Дверная ручка отделения для пассажиров потускнела, на ней видны были глубокие царапины. Мэтт, лицо которого было в мыльных потеках и пятнах воска, тупо посмотрел на меня. Покачав головой и взглянув на часы, я схватил большое полотенце, разорвал его пополам, опустился рядом с Мэттом на колени и начал работать: он вощил, а я стирал воск вместе с грязью.
Закончили мы, когда уже на востоке стало светлеть. Мои глаза слипались, и я хотел только одного: вытянуть ноги и положить голову на подушку. Мэтт оглядел грузовик долгим оценивающим взглядом, схватил банку с воском и начал накладывать второй слой – чего я никогда не делал. Шансов отговорить Мэтта от этого занятия не было никаких, так что я достал второе полотенце.
Через час первые лучи солнца озарили мой грузовичок: он сиял и сверкал, словно полумесяц. Он был прекрасен! А Мэтт даже покрыл тонким слоем масла сцепление. Грузовик казался новым, «с иголочки», только что спущенным с конвейера, а вокруг на земле валялись остатки от почти двадцати тканевых полотенец, трех рулонов полотенец бумажных, четырех пустых бутылок очистителя и трех банок из-под воска. Мэтт аккуратно собрал весь мусор в мешки, а я налил нам кофе, но он от него отказался:
– Нет, спасибо!
Мы прислонились, отдыхая и любуясь грузовичком, к стене амбара. Мы молчали, но были довольны. Умиротворенный, Мэтт снова полез на сеновал и улегся.
Я услышал, как он заговорил, но – с голосами.
Глава 26
В семь утра Кэти вышла на порог домика мисс Эллы. Я в это время находился в северо-западном углу пастбища, надеясь сделать несколько снимков своим трехсотмиллиметровым телефотоаппаратом. Кэти наклонилась вперед, потом назад, расправила плечи и руки, зевнула и поднесла к носу ковш с заваренным мною три часа назад кофе. Неторопливо, плавно она подошла к крытому переходу и через несколько минут снова появилась, держа обеими руками чашку, над которой поднимался пар. Но вот чашка, наверное, стала обжигать ей ладони – тогда Кэти натянула рукава пониже и спрятала в них пальцы. Стоя примерно метрах в трех от моего грузовика, она увидела и свою машину «Вольво», примостившуюся справа, доставленную из ремонта. Она обошла ее и, очевидно, осталась довольна проделанной работой, но выглядела она все-таки невесело.
Охватив чашку ладонями, она оперлась о забор, оглядела пастбище, пытливо посмотрела на горизонт, потом на землю, заметила дорожку на мокрой траве и, проследив за ней взглядом, увидела меня. Заслонив от солнца глаза, она перелезла через забор.
– Доброе утро, – приветствовала она меня, за пять минут преодолев пространство, разделяющее нас. Я прильнул к видеоискателю, напустив на себя озабоченно-профессиональный вид и притворившись, что занимаюсь съемкой, а вовсе не выслеживаю ее исподтишка.
– Привет.
Она внимательно оглядела мою камеру и отхлебнула из чашки, с которой свисала бирка чайного пакетика:
– Чем занимаешься?
– Да вот, ищу виды.
Она кивнула, но как-то недоверчиво.
– Ну и нашел что-нибудь стоящее?
– Ничего. – и я уставился на усадьбу, стараясь не встречаться с Кэти взглядом.
– Ну-ну, – и она улыбнулась, – а что ты сейчас снимаешь?
Я щелкнул затвором и показал, что пленки нет. Она смутилась и как-то подозрительно посмотрела на меня.
– Если все время смотришь в глазок фотокамеры, то он становится как будто единственным окном в мир.
Она снова кивнула, но все-таки какое-то подозрение ее не оставляло, и я обвел рукой пастбище:
– Я сюда прихожу постоянно, снимаю черно-белые кадры. И на восходе, и на закате каждые пять минут в течение часа, а потом сравниваю негативы, ищу разницу между ними, а это позволяет мне уловить все оттенки освещения. И, если нужно, здесь же меняю линзы.
– Мне надо с тобой поговорить. – и Кэти посмотрела на сосны и дальше, в сторону ущелья.
Внезапная перемена интонации и темы меня насторожила, Кэти говорила очень серьезно.
– Ладно, – ответил я, теряясь в догадках, о чем может пойти речь и что все это означает.
– Где-то там, – и она, взмахнув рукой, обошла вокруг меня, – живет человек, который очень злится, что я увезла его сына, хотя, в сущности, он никогда к нему не был особенно привязан. Поэтому нам надо найти какое-нибудь безопасное убежище, – и, помолчав, добавила: – На некоторое время.
Снова взглянув на меня, она подошла поближе, и я ощутил на лице ее дыхание: оно было теплое, легкое и пахло чаем марки «Дарджилинг».
И тут, вдруг, откуда ни возьмись, в ушах моих зазвучал голос мисс Эллы. Она, очевидно, не выспалась и пребывала в отвратительном настроении:
«Такер! Если ты причинишь зло кому-нибудь из малых сих, то знай: ты причинил его мне!»
– А вы не можете не встревать во все, да?
Но ответила Кэти:
– Не могу, если в моих силах исправить положение…
– Ну, не думаю, что мисс Элле было бы до всего этого хоть какое-то дело!
Кэти подошла еще ближе, нарушив тем самым пределы моего личного пространства. Я отступил на шаг, словно меня толкнули, а Кэти приблизилась еще на шаг и указательным пальцем подняла надвинутый на глаза козырек моей бейсбольной кепки:
– Но я спрашиваю не мисс Эллу, а тебя.
– А это было бы чудесно.
– Так-таки «чудесно»?
Пожав плечами, я снова шагнул вперед и, сосредоточившись, положил руку на камеру, но Кэти, подбоченясь, решительно заявила:
– Я не уйду, пока не получу ответа более вразумительного, чем пожимание плечами или какая-то невнятица. Мне нужен ясный и прямой ответ. Мне надо знать: ты согласен, чтобы мы здесь пожили несколько недель? Или это будет для тебя проблемой? – И она указала на коттедж мисс Эллы, а у меня в ушах еще звенели слова «несколько недель».
Я утвердительно кивнул и громко ответил:
– Да, конечно. Никаких проблем нет.
– Спасибо, – и она снова зашагала вокруг, – я могу тебе заплатить за наше пребывание.
«Такер, если ты посмеешь взять хоть один паршивый цент с этой женщины, я вобью его тебе обратно в глотку. Если, когда я была жива, ты считал, что по моей молитве небо может обрушиться на землю, то представь только, что я могу теперь, когда сама пребываю наверху».
– Нет, я не думаю, что мисс Элле понравится, что ты будешь мне платить.
– Ты в этом уверен?
– Уверен.
Опустив голову, Кэти снова зашагала по сырой от росы, усыпанной сеном дорожке.
– Тогда поблагодари от меня мисс Эллу!
– Зная, какой была мисс Элла, не думаю, что она нуждается в словах благодарности. У нее на затылке была еще пара глаз, и, кроме того, она могла подслушивать мысли, и, – я указал вверх, – пребывание там ничего не изменило, просто ей стало доступно все то, чего мы не можем на земле.
– Значит, если тебе снова предложат сфотографировать крокодилов, мы с Джейсом сможем остаться в твоем доме?
