Линдси Келк - Я люблю Вегас
– Нравится, – подтвердила я.
«Венецианец» был фальшивым, показным – и чудесным. Откровенный кич меня всегда возбуждал, а атрибуты Рождества вызывали желание прыгать, как Снупи. Словом, я нашла свой духовный дом.
– Пропала, да? – Алекс потянул меня от группы оперных певцов и повел вдоль канала. – Не надо было пускать тебя в Вегас. Ты кончишь старухой официанткой в «Тропикане» с сигаретой в зубах и будешь всем рассказывать, как Вегас похитил твою душу.
– Я ходила бы с пышным начесом и густо нарумяненная, – подхватила я, заглядевшись на большой салон мадам Тюссо, доверчиво плетясь за Алексом и надеясь, что он не столкнет меня в канал.
– И рассказывала бы всем, кто стал бы слушать, как ты приехала в Вегас на уик-энд и осталась на всю жизнь. – Он обнял меня за плечи и вздохнул. – Потому что Вегаса мне не хватало все эти годы.
– С Вегасом мне больше ничего не надо.
– Я оскорблен.
– Правда?
– Да нет… Это же Вегас, детка. – Он поцеловал меня в макушку – почти забытый им аргумент. – Ты говорила, у тебя ко мне важный разговор?
– Да.
Упс. Совершенно не готовая к разговору, я испугалась сильнее, чем во время признания Дженни, что я пролила красное вино на ее новый кашемировый свитер. И что я вообще тайком брала ее новый кашемировый свитер.
– Ну давай, говори.
В панике я осмотрелась, пытаясь отвлечь его внимание, пусть даже на мужчину с предложением доставить девушку в номер меньше чем через двадцать минут. Ну, знаете, если уж сутенеры в Вегасе подводят, на что тогда можно положиться в этом мире? За неимением шлюх я выбрала гондолы.
– Если я поклянусь не выпасть за борт, покатаемся на гондоле? – Я уставилась на Алекса просительно-щенячьими глазами. – В Риме делай, как римляне.
– Мы не в Риме, – поправил он. – И не в Венеции. Мы вообще не в Италии.
Выражение моих глаз изменилось со щенячьего в безапелляционное («делай, что сказано, и не рассуждай»), с которым я обычно отправляла Алекса покупать мне тампоны. Я прибегла к самому мощному оружию в своем арсенале, но мы и так оказались в состоянии повышенной боевой готовности. Что может быть романтичнее катания на гондоле в Венеции?
После намеренно затянутого размышления он поцеловал меня в лоб и сделал приглашающий жест в сторону лодок.
– Чего я только для тебя не делаю, – вздохнул он.
Это не сулило ничего хорошего, учитывая услугу, о которой я собиралась попросить. Но хоть получу поездку на гондоле и, надеюсь, не намочу подол.
Забираясь в лодку посреди фальшивой площади Святого Марка, я хотела договориться не петь «О, мой пломбир»[23], но аллюзии все равно не дошли бы до моего американ-боя, и я молча пообещала это себе. Забираться в гондолу на шпильках – дело непростое, а не показать при этом нижнего белья – и вовсе невозможное. Алекс бдил мою честь, и я, к своему изумлению, забралась в лодку, практически не нарушив оба требования. Окружающие были поражены не меньше меня.
– Добро пожаловать на Большой канал в Венеции. Меня зовут, это, Гвидо. – У гондольера оказался худший фальшивый акцент, какой можно себе представить. Так могли говорить актеры «Берега Джерси», проводи они каждое лето в Тоскане после того, как Ситуация превратился в Легкую Озабоченность. – Я устрою вам экскурсию по нашим прекрасным водным путям.
– А за десять баксов можно без экскурсии? – Алекс протянул ему купюру. Я задержала дыхание. Бумажка исчезла в кармане Гвидо в долю секунды.
– Грациа, синьор, – сказал он с явным облегчением.
– Ну так чем вы занимались, когда ты не танцевала у шеста, а Дженни не трахалась со своим бывшим? – спросил Алекс, усаживаясь рядом со мной на носу гондолы. Сидеть, кстати, совершенно неудобно.
Я подумала над вопросом и решила пока оставить без внимания едкий комментарий по поводу Дженни.
– В основном все-таки танцами у шеста и грязным сексом, – снизошла я, – а еще я и полетала над Большим каньоном на вертолете, упала в фонтан в «Белладжио», пробежалась по магазинам и наелась до отвала за завтраком в буфете. – Когда я перечисляла свои подвиги вслух, получалось довольно занимательно.
– У, да вы хорошо проводите время. – Он обеими руками обхватил мое запястье. – Прикую тебя к себе наручниками, чтобы не пришлось бегать по буфетам стриптиз-клубов.
– Скажи, что ты пошутил. – Я накрыла его руку своей. – Но идея неплохая. Давай, приковывай, тогда нас вместе депортируют.
– Оригинально. – Он приник губами к моей шее, моментально сбив с мыслей. Черт побери Алекса и его возмутительную неотразимость – как приятно он пахнет!
– Кстати, о депортации, – начала я самым непринужденным тоном. – У меня плохие новости.
– Как? – Он посмотрел на меня. Близость равняется неопределенности, неопределенность равняется ослаблению страха. Меньше страха означает более легкое течение беседы. Блин.
– Да. – Я глубоко вздохнула, подняла плечи и закатила глаза. Полный релакс. – Мои коммерческие предложения успеха практически не возымели, поэтому медиавизы мне не дадут.
– Практически – это насколько?
– А нинасколько! – по-прежнему непринужденно ответила я (как мне показалось).
– И что это значит? – На мою непринужденность Алекс не купился. Он был сама противоположность непринужденности. Его тон был чем-то средним между рассерженным учителем математики и молодым полицейским.
– Ну, у меня вроде как исчерпаны возможности по получению визы, – пошла в лобовую атаку я, с тревогой глядя на подростка, плевавшего в воду с моста, под который направлялась гондола. Если, Боже упаси, он попадет на это платье, у службы иммиграции появится реальная причина меня депортировать. – В общем, визу мне не дадут.
– Черт. – Алекс подался вперед, поставив обтянутые прекрасными рукавами локти на прикрытые превосходными брючинами колени. Я в первый раз заметила, какие блестящие у него туфли. Странно было видеть Алекса не в кроссовках. Мне это не понравилось. – Но что-то мы же можем сделать? Мой район кишит британцами!
Я посмотрела на подростка на мосту самым зловещим взглядом. Он поспешно выпрямился и сунул руки в карманы. Великолепно, я расходую силу своей мысли, чтобы контролировать какого-то паршивца.
– Ну, либо они знают что-то, чего не знаю я, либо они «выдающиеся», – ответила я, стараясь не забывать размеренно дышать. – Юрист Лоуренс считает меня заурядной.
– Что там понимает этот Лоуренс? – Алекс накрыл мою руку своей. Жест в принципе ободряющий, но я вдруг остро почувствовала, какие потные у меня ладони. Эротично, сил нет. – Мы с этим разберемся, обещаю, как только Рождество перестанет путаться под ногами, о’кей?
Мне столько всего не понравилось в этом предложении… Во-первых, Рождество никогда не «путается под ногами», его нужно праздновать бесконечно и растягивать, пока не отравишься остатками рождественской индейки где-нибудь в середине января. Во-вторых, в голосе Алекса вновь появилась слишком искренняя непринужденность. Он недостаточно испугался. Ему бы взвыть, рухнуть на дно гондолы и вопить «За что, Господи, за что?» в прекрасные голубые нарисованные небеса. Хоть бы галстук сорвал от огорчения. Или врезал Гвидо, чтобы не подслушивал.
– Все дело в том, что у меня мало времени, – сказала я нерешительно. – Некуда тянуть. – Это было правдой. Бессердечные, черствые люди из службы иммиграции вложили в конверт и рождественскую открытку, поэтому, полагаю, амнистии депортируемым по случаю рождения младенца Иисуса не последует. Время добрых дел, как же. – А Рождество я никому портить не хочу.
– Энджел, никто не любит Рождество так, как ты. Испортить этот праздник ты можешь разве что себе. Остальные максимум боятся узнать, что Санта-Клауса не существует. Я готов взять в прокате костюм Санты, чтобы ты не грустила.
Печально, но мне пришлось сказать семилетней Энджел (вечно живой в моем подсознании), что он, наверное, шутит насчет костюма, прежде чем продолжить разговор. Мне нельзя отвлекаться. Я должна заставить его воспринимать происходящее серьезно, но не напугать.
– Алекс, меня это беспокоит. – Я вытерла ладони о, надеюсь, незаметную часть подола и дотронулась до его колена. – Я очень боюсь не получить рабочую визу.
– Не бойся, – повернулся он ко мне. Волосы непокорно торчали, вступая в диссонанс с идеально сидящим костюмом, падая на лицо, касаясь четко очерченных высоких скул, сонных и вместе с тем сверкающих глаз. Он выглядел очень довольным собой. Болван. – Все будет хорошо.
Понятно. Он не оставил мне выбора. Я посмотрела в фальшивые небеса и бросила на незримый игровой стол все фишки, выданные мне хорошей кармой.
– Юрист сказал, есть одна возможность. – Хм, наверное, не стоило говорить это тонким, звенящим голосом. – Небольшая.
Мы сидели молча. Я потела хуже комика Бернарда Мэннинга, а беззаботное выражение лица Алекса таяло, заменяясь напряжением Роберта Паттинсона, разрывающего Сумеречную конвенцию. И по-моему, не меньшим страхом. Я гадала, сколько нам сидеть молча, прежде чем любимый сложит два и два и что-нибудь скажет, но у меня не хватило терпения.
