Мари-Бернадетт Дюпюи - Возлюбленная кюре

Проснулся он с легким сердцем, поменял простыни на кровати, выбил пыль из стеганого одеяла, представляя, что скоро явится Матильда. Его красавица Матильда, как он называл ее про себя, когда вожделение становилось особенно невыносимым. «Скоро все вернется на круги своя, – говорил он себе. – Она не приходит, потому что боится за свою репутацию. И потом, женщины – существа чувствительные, вид агонизирующей Анни должен был ее шокировать!»

Стоя у окна и глядя на церковь, Ролан Шарваз как раз тешил себя сладкими иллюзиями, когда на дороге появились двое мужчин. В том, что пониже, он узнал ризничего. И беседовал Алсид Ренар ни с кем иным, как с учителем Данкуром.

– Надо же! Что они могут так оживленно обсуждать? – прошептал он.

Неожиданно было видеть этих двоих вместе, ведь у ризничего с учителем не было ничего общего. Один – ханжа и святоша, другой – убежденный атеист.

В перламутрово-сером небе, расчерченном темными тучами, кружили и кричали вороны. Кюре поежился и вернулся к теплому очагу.

Для Эрнеста Менье известие о смерти матери стало огромным потрясением. Он, насвистывая, открывал мастерскую, когда посыльный с почты передал ему письмо Шарваза. Закрыв дверь на ключ, мужчина бросился к сестре.

– Мама умерла! – вскричала Эльвина, разражаясь слезами. – Но как такое может быть?

– И почему нам не сообщили раньше? – выразил негодование брат.

– Господи, какое несчастье! – воскликнул Патрис, зять Анни.

Он как раз поджидал первого клиента, когда шурин Эрнест ворвался в парикмахерскую. Патрис поспешно снял серый рабочий халат и закрыл ставни витрины.

– Эрнест, нужно срочно ехать в Сен-Жермен, – заявил он.

Плачущая Эльвина закивала. Муж обнял ее и принялся утешать.

– Не плачь, дорогая! Мы узнаем, как это случилось. А пока тебе лучше пойти к моим родителям, раз уж сегодня у тебя выходной.

– Патрис прав, тебе лучше не оставаться в одиночестве, особенно когда у нас такое горе, – поддержал зятя Эрнест. – Боже, бедная наша матушка! Она так радовалась, что скоро уедет из Сен-Жермен и будет жить с нами!

Они были огорчены и обескуражены происшедшим, но нужно было ехать, причем быстро. Патрис Герен отправился на поиски наемного экипажа, а Эрнест проводил сестру к свекру и свекрови на улицу Леонар-Жарро.

Выехали мужчины позже, чем собирались. Патрису пришлось подождать, пока кузнец перекует лошадь, которую он намеревался одолжить, и Эрнеста задержали своими расспросами супруги Герен, сочувствующие горю его и невестки.

Под отяжелевшим от туч небом и моросящим дождем путешественники обменивались предположениями о причинах внезапной смерти Анни. Пейзаж был вполне созвучен с печалью, которой полнились их сердца.

– Это очень странно! Почему нам ничего не сказали раньше? Если мама заболела, нужно было сразу мне сообщить.

– Еще немного терпения, Эрнест, и мы все узнаем. О похоронах тоже нужно подумать.

– Мама хотела, чтобы ее похоронили на кладбище в Бардине, рядом с отцом.

– Значит, придется перевозить тело. Это дорого тебе обойдется.

Эрнест ответил, что еще есть время об этом подумать. Было уже темно, когда они остановились возле единственного в Мартоне трактира на центральной улице. Они проехали больше тридцати километров, и Патрис счел нужным дать лошади отдохнуть.

Остановка пошла на пользу и самим путешественникам. Приятно было посидеть в тепле после долгой поездки под дождем, да еще и зимой, когда все вокруг кажется серым и не радует глаз.

В огромном очаге весело горел огонь, над которым на вертеле жарились куры. Беззаботная болтовня посетителей трактира и запах горячего мяса приободрили мужчин. Хозяин заведения, видевший их у себя впервые, спросил, куда они направляются.

– Мы едем из Ангулема в Сен-Жермен, – ответил Эрнест.

– Так вы уже почти на месте. Осталось четыре километра по дороге. Правда, есть и короче путь – через лесок и вверх, на холм. Только на вашей повозке там не проехать.

Через минуту словоохотливый хозяин принес гостям кувшин с сидром и, уперев руки в бока, с видом человека, который никуда не торопится, продолжил свои расспросы:

– И какое же у вас там дело? Сен-Жермен – местечко маленькое…

– Моя мать, Анни Менье, вчера умерла, но узнали мы об этом, увы, только сегодня утром.

– Так это была ваша мать? – удивился трактирщик. – До меня дошли слухи, что эта дама перед смертью очень мучилась. Но ведь ее уже похоронили! Я это знаю, потому что на похороны приглашали нашего кюре. Это было вчера утром.

Ошарашенные, Эрнест с Патрисом переглянулись. Один из посетителей закивал, подтверждая слова хозяина заведения.

– Это возмутительно! – воскликнул парикмахер Герен.

Эрнест вынул из кармана письмо Шарваза и еще раз его перечитал. В письме значилось: «Она умерла сегодня». А ниже стояла дата: 7 декабря.

– Ничего не понимаю! – вскричал он. – Сегодня у нас восьмое, вы со мной согласны? Людей не хоронят так поспешно, даже не известив родственников! И это при том, что я планировал забрать тело матери в Ангулем. И мы с сестрой имели право посмотреть на нее в последний раз…

– Я совершенно с тобой согласен. – Зять ободряюще похлопал Эрнеста по плечу. – Собирайся и поедем к кюре Шарвазу, пускай все нам объяснит!

– Да, нам стоит поторопиться, – вздохнул совершенно убитый горем Эрнест. – Этот кюре написал слишком поздно, лишив нас с Эльвиной возможности исполнить последний долг перед мамой. Странный поступок для служителя церкви, ты не находишь? Я потребую объяснений, и они должны быть убедительными!

Эрнест и Патрис поехали дальше. Оба пребывали в глубокой печали и недоумении. Время от времени то один, то другой высказывал свои мысли вслух, но до самого Сен-Жермен подходящего объяснения трагедии, их постигшей, так и не нашлось.

Городок на холме, казалось, спал. Из-за большой темной тучи выглядывал тонкий серпик месяца. Возле мэрии им повстречалась пожилая дама, которая и указала на пресбитерий.

– Вот мы и приехали! – пробормотал Эрнест. – Дом с внешней лестницей, возле самой церкви!.. И в окне еще горит свет. Мне не терпится посмотреть на этого кюре, мама так на него жаловалась!

Патрис спрыгнул с сиденья и привязал лошадь, после чего мужчины быстро поднялись по черным от влаги ступенькам. Эрнест дважды постучал в дверь.

Этот визит стал для Ролана Шарваза неожиданностью. Он рассчитывал, что знакомство произойдет позже. Поэтому, приветствуя сына своей служанки, он слегка смутился и растерялся. Его гости не пытались даже изображать любезность и с любопытством смотрели по сторонам. Отец Ролан пригласил их войти и присесть к столу. Не дожидаясь, пока кто-то из них заговорит, он сочувствующим, мягким тоном начал сам:

– Я искренне соболезную вам в горе, мсье Менье. Но ваша мать выпивала, и, полагаю, вы об этом знаете. Эта дурная привычка и стала причиной жесточайших колик, которые привели к кровоизлиянию и смерти.

– Но почему вы не написали мне? Почему не сообщили, что мама серьезно заболела? – возмутился Эрнест. – Мы с сестрой сразу бы приехали! Хотя бы для того, чтобы поцеловать ее перед смертью…

– Моя теща скончалась вчера, и ее в тот же день похоронили! К чему такая спешка? – поддержал шурина Патрис.

– Допускаю, это несколько необычно, – кивнул священник. – Сожалею, что пришлось поспешить с погребением, но это было необходимо. Мадам Менье скончалась в четверг, в середине дня, и очень скоро запах тлена стал просто невыносимым. Я до сих пор окуриваю дом ладаном.

Но как посетители ни принюхивались, они ничего не почувствовали.

– В четверг? Вы сказали «в четверг»? – Эрнест опешил. – Тогда прошу вас объясниться, мсье! Ваше письмо при мне, вот оно. Вы датировали его седьмым декабря, то бишь вчерашним числом, и в нем черным по белому написано, что моя мать только что испустила дух. А теперь выясняется, что это случилось в четверг!

– Я запутался в датах. Я провел возле вашей матери несколько ночей и плохо соображал, когда писал это письмо. Я только теперь вижу свою ошибку. А тогда поспешил поставить вас в известность.

– Поспешили? Это вы называете спешкой? – пробормотал Патрис Герен. – Позвольте с вами не согласиться. Вы только что сказали, что провели у постели тещи несколько ночей. Так сколько же времени она была больна? И я хочу получить ответ на вопрос, который задал Эрнест: почему вы ему сразу не написали?

Мужчины держались с такой неприкрытой враждебностью, что Шарваз на мгновение утратил хладнокровие. Он глубоко вздохнул и встал.

– Поднимусь на чердак за вином. Белое, не слишком крепкое… Оно поможет нам успокоиться и собраться с мыслями.

Едва кюре удалился, как в дом вошел еще один посетитель, весьма достойного вида мужчина, и поспешил представиться:

– Доктор Колен де Салиньяк. А вы, полагаю, родственники несчастной Анни? Я увидел наемный экипаж с эмблемой ангулемской почтовой станции и догадался, что это должен быть кто-то из семейства Менье.