Чарльз Мартин - В объятиях дождя
– Как это произошло?
– Улизнул из своей палаты через окно, и мы понятия не имеем, где он может сейчас находиться.
Голос у Гибби был не просто озадаченный: врач, очевидно, ожидал самого худшего.
– По фотокарточке его опознал официант из ресторана Кларка и рассказал, что Мэтт был у них и ел за троих, но с тех пор его никто не видел. И в «Дубах» понятия не имеют, где он может сейчас находиться.
– Приеду утром, – ответил я, а Кэти взяла меня за руку.
– Так?
– Да?
– Его лекарство действует только сутки.
– А это значит?.. – но я уже знал ответ.
– Мэтт сейчас как бомба на взводе, и трудно предсказать, что он сделает, когда минуют эти сутки.
Глава 16
Когда мне исполнилось десять лет, у нас с Мэттом определились две любимые игры, не считая, конечно, бейсбола. Бейсбол был для нас главной игрой, но когда мы не играли в него, то наступала очередь двух довольно странноватых проделок. И первая называлась «шоковой». В одних носках мы прокрадывались по деревянному паркету, заряжаясь статическим электричеством, а потом притрагивались к тому, кто первый попадался нам на глаза. Мы уже десять тысяч раз опробовали это на себе, потому что больше было не на ком: мисс Элла, конечно, не позволяла проделывать с ней подобные штуки.
А вторая игра состояла в том, чтобы кормить ворон на пастбище, и каждый раз мы изобретали что-нибудь новенькое, подкидывали, например, им таблетки от изжоги. Птицы, проглотив штуки три, улетали к водонапорной башне, чтобы немного попить, а потом взлетали, бесшабашные и пьяные, и мы их сбивали на лету над пастбищем. После сорока полетов туда и обратно они хлопались в изнеможении на землю, а у нас были наготове таблетки для следующей стаи. Мы знали, что мисс Элла никогда не позволит нам играть в «птичью игру» поблизости, а поэтому пробирались к бакалейной лавке и, купив пять расфасовок с таблетками и наврав, что у Рекса несварение желудка, мы потом задворками убегали на пастбище, к забору на его северной стороне. Выложив все таблетки в форме опоссума, якобы сбитого автомобилем, мы снова укрывались возле забора и едва удерживались от смеха, наблюдая, как на эту приманку слетались целые стаи птиц, хотя нашей целью было приманить только ворон. Но когда слетались птицы, питавшиеся падалью, – это для нас был настоящий праздник! Огромные толстые, безобразные грифы пожирали таблетки, словно сахар. Так проходило минут пять, и если ничего не случалось, мы начинали опасаться, что таблетки потеряли действенную силу. А затем из их клювов вырывалась пена, и они падали на землю. Ничего удивительнее нам, конечно, видеть не приходилось. Птицы махали крыльями, отрыгивали и ходили, шатаясь, словно Рекс после десяти-двенадцати глотков виски. Штук двадцать все же улетало, к счастью для себя: будучи менее выносливыми и крепкими особями, они не могли прорваться к добыче, поскольку им мешали более сильные, которые и погибали скорее, чем слабаки, – вопреки теории естественного отбора. Когда действо заканчивалось, на северном конце пастбища всегда оставалось штук десять мертвых грифов. Примерно в это же время мисс Элла звонила обеденным колокольчиком, и мы бежали угощаться жареным гусем. Однажды после такой проделки я сказал Мэтту: «А знаешь, мы с тобой оба в дерьме».
Вот так мы постепенно росли, и я становился все более равнодушным и менее участливым, начал сквернословить, но все же только тогда, когда мисс Элла не могла меня услышать.
Мэтт тогда кивнул и указал на пастбище, но похоронить восемь штук грифов до обеда не было никакой возможности, и мы решили отложить это дело до следующего утра, когда можно будет тайком, захватив лопату, приехать опять и забросать погибших птиц землей.
Сев на велосипеды, мы поехали по наклонной бетонированной дорожке, но неожиданно начался дождь, и клочья тумана расстелились над землей. За несколько десятков метров до Уэверли Холл нас нагнал белый «Кадиллак», просигналив фарами о том, что намерен свернуть к бакалейной лавке. Шофер «Кадиллака» проехал мимо Мэтта, но я прибавил скорость и, полагая, что мне удалось перегнать машину, оглянулся и увидел, как большое длинное авто свернуло к лавке прямо перед Мэттом. Он изо всей силы нажал на тормоза, но заскользил в сторону, перелетел через велосипедный руль и, упав лицом прямо на крышку водосточного люка недалеко от меня, разбил голову, которая, казалось, лопнула, как красный воздушный шар. Шофер «Кадиллака» вильнул в сторону, нажал на скорость и был таков, а Мэтт лежал с закрытыми глазами неподвижно и казался трупом. Я спрыгнул с велосипеда и помчался в угловой магазин, но продавец все видел и уже вызвал по телефону «Скорую помощь». Возвратившись, я увидел, что Мэтт, свернувшись клубком, беспомощный, точно младенец, но с широко открытыми глазами, дрожащий от страха и весь красный, лежит в луже крови и мочи. Через несколько минут подоспели санитары. Я рассказал о случившемся, назвал имя и адрес Мэтта. Они положили брата на носилки и погрузили его в машину. Буквально через минуту я замер от оглушительного сигнала кареты «Скорой помощи», но все еще стоял под дождем и размышлял, как же обо всем сообщить мисс Элле. Понимая, что надо взять себя в руки и как можно скорее добраться до места, я отчаянно закрутил педалями. Осилив подъездную дорожку, я, промокший до нитки, вбежал в дом, крича во все горло: «Мама Элла! Мама Элла!»
Прибежав на мой крик и увидев меня одного, без Мэтта, она схватила ключи от старого мощного «Доджа», принадлежавшего Рексу, втолкнула меня в машину, яростно нажала на педаль, и мы помчались, взрывая комья грязи. По дороге я ей обо всем рассказал, и о птицах тоже. Лгать не было смысла, я понимал, что обмануть мисс Эллу невозможно, и она только плотнее сжимала губы, нога все сильнее жала на педаль, а суставы на пальцах рук побелели. В какой-то момент я взглянул на спидометр: мы мчались на скорости сто двадцать километров. Вот мы приехали в больницу, и дама за стойкой сказала, что да, госпитализирован некий Мэтью Мэйсон, но мы должны подождать, пока не закончится осмотр, а когда мисс Элла спросила, нельзя ли его увидеть, женщина резко ответила «нет» и рванула с места по коридору.
Ждали мы целый час. Мисс Элла сидела спиной к окну, положив сумку на колени, и не отрываясь глядела на стойку, закусив нижнюю губу, но никто не появлялся, и тогда она встала. Повесив сумку на плечо, она схватила меня за руку и повела к стойке, а потом, все так же молча, мы обогнули стойку, и она нажала на большую красную кнопку. Открылись двери, и мы вошли. В конце первого коридора на полу лежала толстая чернокожая женщина, вся залитая кровью, а вокруг суетилось несколько врачей. Мисс Элла прикрыла мне глаза ладонью, мы повернули направо и пошли по другому коридору, но здесь нас ожидало зрелище не лучше. На полу соседней палаты лежали два подростка примерно моего возраста, и вокруг них столпилось столько же врачей. А в третьей развалился широкоплечий белый человек с огромным животом. Кто-то срезал с него скальпелем грязный рабочий халат и бросил потом в кучу такой же грязной одежды на полу, а потом врачи закрыли его тело и лицо простыней.
– Господи Иисусе, – прошептала мисс Элла, – помилуй его!
Мы дошли до угла и снова повернули еще в один коридор, а потом спустились вниз по лестнице к другому входу, прошли мимо кладовой, битком набитой шприцами, бандажами, бутылками разной формы, размеров и цветов. В углу коридора стояли носилки, а на кровати лежал охваченный неудержимой дрожью мальчик.
Я дернул мисс Эллу за руку.
– В чем дело, малыш? – огрызнулась она, но я указал на мальчика.
– О, Мэтью, милый ты мой…
Она села на вращающуюся круглую табуретку, которой пользуются врачи во время осмотра, и наклонилась над Мэттом, а я стоял рядом и смотрел на них. Он был покрыт простыней, и его трясло от холода. Лицо побледнело, и кроме нижнего белья на нем уже ничего не было: с него сняли верхнюю одежду. Мисс Элла просунула руку под простыню и вытащила его побелевшие пальцы, ладонью обхватила его голову, и слезы потекли у нее по щекам.
– Мэтью! Мэтью, ты меня слышишь, мой дорогой мальчик?
Мэтт кивнул, и дрожь немного утихла. Голос мисс Эллы мог успокаивать. Она, схватив за руку, подвела меня поближе.
– Такер, мы должны вместе помолиться о твоем брате.
– Да, мэм.
– Господи, Ты видишь, что мальчик сей ранен. Мы все ранены и страдаем. Изыми из наших сердец страх. Укрепи в нас силу духа, любовь и здравый рассудок.
И она положила руку на голову Мэтта.
– Вот он, Господи, у колен твоих. Осени его покровом своим. Вверяю жизнь его твоей могущественной длани, – тут она и меня подтащила поближе, – и жизнь этого мальчика тоже. Осени их обоих защитой твоей. Сотвори то, что мне непосильно. Будь им защитой и покровителем, огради от ущерба их драгоценные души. Аминь. – и она изо всех сил сжала наши ладони. – Аминь!
– Аминь, – повторили мы вместе.
